понимал: дядю Ивана Мишка попросту выдумал. Но мечтать о встрече с таким человеком было очень приятно, и, незаметно для себя, я и сам почти поверил в его существование.
— А где же он — этот твой медведь? — спросил я, а моему воображению сразу же представилась огромная порция великолепного жаркого.
— Дядя Иван забрал его к себе. Я же говорил тебе, какой он сильный. Легко забросил целую тушу на спину…
— Врешь…
— Не сойти мне с этого места. Знаешь какой он — дядя Иван? Вот с эту сосну. А плечи у него — во́! — И Мишка развел руки как можно шире.
Я заглянул в его серые, чуть прищуренные глаза. Они ответили мне честным, искренним взглядом, в котором не было и тени лукавства.
— А тебя он позвал к себе?
— Конечно же, позвал. Как всегда. Просидел у него до самого вечера. Тушу он освежевал, вырезал кусок помягче и тут же на огне зажарил. Обожрался я у него так, что еле до дому добрел.
Рот у меня так наполнился слюной, что мне пришлось даже несколько раз плюнуть, но это не очень помогало.
— А на прошлой неделе, — продолжал Мишка, — когда я был у дяди Ивана, так мы ели с ним пшенную кашу со свиным салом. Я срубал целый котелок и чувствую — не могу больше. Отодвигаю потихоньку, а он все подбавляет. А в каше этой сала больше, чем самой каши. Так переел тогда, что сейчас хоть силком заставляй — в рот бы не взял.
— Врешь, — робко возражал я, пытаясь одновременно втянуть живот, чтобы не так сосало под ложечкой. — Брось трепаться, никогда не поверю…
— А я тебя и не заставляю верить, — отозвался Мишка. — Не веришь и не надо.
С минуту я молча брел за ним, старательно глядя на тропинку, заваленную множеством поросших мхом и очень скользких веток. Впереди мелькала слегка ссутуленная спина Мишки, выбивающиеся из-под шапки рыжие волосы и мерно покачивающиеся плечи.
Не забывая следить за тропинкой, я все же изредка поглядывал на друга. Он шел мягким пружинистым «таежным» шагом, которому научился у отца.
— А где он живет? — спросил я наконец.
— Дядя Иван? Известно — в тайге.
— Но где в тайге?
— Там… — Мишка неопределенно махнул рукой. — Не сразу к нему попадешь.
— И у него там дом?
— Небольшая такая заимка из толстенных сосновых бревен. А внутри все выстлано шкурами диких зверей. Красота…
— Однако я никак не пойму, — сказал я, — откуда только у него берется столько еды?
— Охотится, — милостиво пояснил мне Мишка. — Он же лучший охотник во всей республике.
— Охотится в тайге на пшенную кашу? — Я иронически улыбнулся.
— Но, но… Полегче!.. — грозно насупился Мишка.
Мне совсем не хотелось набиваться на ссору. Дело в том, что у меня уже давно теплилась надежда на то, что в один прекрасный день Мишка все-таки приведет меня к дяде Ивану или еще лучше: мы неожиданно встретимся с ним в тайге.
— Я и сам знаю, что он лучший охотник в республике, — поспешно согласился я. — К тому же он еще и спас тебе жизнь.
Мало-помалу Мишка сменил гнев на милость. Он пошел тише и я поравнялся с ним.
— Может быть, он когда-нибудь позволит мне привести к нему тебя. Ох и наедимся же мы тогда по-царски!
Я поднял с тропинки еловую ветку и с размаху швырнул ее в чащу, а потом по-дружески обнял Мишку за плечи.
— Слушай, Мишка, — проговорил я, — а не мог бы ты у него расстараться для меня хоть куском медвежатины? Или хоть немножко выпросил бы пшенной каши, а?
— Ничего не выйдет, — вздохнул Мишка. — Дядя Иван ничего не разрешает выносить. На месте ешь, хоть лопни, но с собой брать нельзя.
Я промолчал. Под веками я ощутил жжение, а под ложечкой засосало просто нестерпимо. Чтобы Мишка ничего не заметил, я стоял потупившись в землю. Но он все-таки заметил.
— Не горюй, — сказал он. — Я попрошу дядю Ивана, чтобы он разрешил мне привести тебя. Или украду у него кусок мяса.
— Воровать нехорошо… — неуверенно возразил я.
— Да? — рассмеялся Мишка. — А есть охота? А вообще-то как знаешь.
И мы повернули к деревне, потому что тропка здесь кончилась, растаяв в непролазной гуще среди бородатых зарослей мха и зыбкой болотной зелени.
…Лепешки выглядели так аппетитно, что у меня просто челюсти свело — белые, пухлые, с коричневой румяной корочкой.
Вера Антоновна — наша соседка — поставила на стол миску, и я хотел уже было наброситься на это чудо, однако мать придержала меня за рукав.
— Погоди, — проговорила она. — Давай я сначала попробую.
Я был возмущен до глубины души: ведь мама весь день просидела дома, я же только что вернулся с прогулки по лесу, а ведь ничто так не развивает аппетит, как свежий лесной воздух. С неохотой я чуть отодвинулся от стола. Мама взяла лепешку, надкусила ее и тут же поморщилась… Дольше я уже не мог дожидаться. Схватив лепешку, я чуть ли не целиком затолкал ее в рот.
Полынь! Я тут же все выплюнул на пол.
— Это только сначала невкусно, — сказала Вера Антоновна. — А потом горечи уже не замечаешь. Есть можно.
— Что это? — спросил я, все еще чувствуя во рту невыносимую горечь.
— Березовая кора, — пояснила она. — Мы ее размалываем как муку. Нужно откусывать маленькими кусочками и долго жевать. Постепенно привыкаешь к такому вкусу. Попробуй.
— А он не отравится?
— С чего это вдруг? Моя Катя ест их за милую душу, и ничего ей не делается.
Я откусил крошечный кусочек. По-прежнему горько, но теперь я старался не обращать внимания на горечь и продолжал жевать. Вскоре я уже мог проглотить прожеванное. Постепенно я прикончил всю лепешку. Вкус у нее был отвратительный, но сосание в желудке прекратилось.
Услышав знакомый свист, я прихватил еще одну лепешку и выбежал из дома. На улице меня поджидал Мишка.
— Что это у тебя? — спросил он, жадно
