Опять закрапал дождь. Витя завернулся в брезент. И думал. Оказывается, коровы — это не просто так: коровы и все. Это почти как люди. У них сложная коровья жизнь со своими переживаниями и невзгодами.
Пели в сырых полях птицы, резво бежал Пепел, иногда поглядывал на хозяина или на Витю. В таких случаях Федя говорил ласково:
— Скоро отдохнем, старикан. Вот только в Зипуново добраться. Пожуем там с тобой сладкого овса.
Пепел в ответ радостно прядал ушами и фыркал.
Повернули на заросшую проселочную дорогу и увидели у обочины «газик». Из-под машины торчали ноги в потрепанных кедах, а рядом нетерпеливо ходил крупный тяжелый человек в галифе, сапогах и выцветшей гимнастерке. Ходил, курил, недовольно останавливался около ног в кедах.
Это был Матвей Иванович, председатель колхоза «Авангард».
— Стой, Пепел, — сказал возле «газика» Федя. — Что случилось, Матвей Иванович!
— А! Федя! — обрадовался председатель. — В Зипуново?
— В Зипуново.
— Вот и добре. Меня подвезете. К Матвеевым заглянем. С зажиганием что-то у «газика». Коля мой, шофер, юный еще. Неопытен. Коля! Наладишь — догоняй!
— Хорошо, Матвей Иванович! — ответил мальчишеский голос из-под «газика».
Матвей Иванович тяжело сел в телегу, и она скрипнула, накренилась.
— Поехали, Пепел, — сказал Федя.
Председатель внимательно посмотрел на Витю, и мальчик смутился под его изучающим взглядом.
— Дачник? — спросил Матвей Иванович. И сам себе ответил: — Дачник… — Задумался. — Дачник — беспечник. Нравится тебе у нас?
— Нравится.
— Вот по фермам вместе ездим, — сказал Федя. — Животными парень интересуется.
— Животными? — Матвей Иванович теперь с интересом и доброжелательно посмотрел на Витю. — Это хорошо. Очень даже хорошо. — И стал серьезным. — Хочешь, подпаском назначу?
Витя не знал, что ответить.
— Шучу-шучу, — совсем невесело сказал Матвей Иванович. — Опять в Гуляеве стадо без подпаска осталось. Где дельного парнишку взять? — Он потрепал Витю по голове большой сильной рукой. — Отдыхай, набирайся сил. Края у нас благодатные. А воздух? — И вдруг засмеялся. — Представляешь, Федор: мама видит сего парня с кнутом, и коров он погоняет.
Федя сдержанно улыбнулся, а Витя немного обиделся за маму. Матвей Иванович все понял:
— Ты не обижайся. Заботы, понимаешь, одолели. Сколько же тебе лет?
— Тринадцать. В августе четырнадцать будет.
— Четырнадцать… — задумчиво повторил Матвей Иванович и нахмурился, как-то постарел сразу, и Вите показалось его лицо очень больным, замученным. — И моей Татьяне было б сейчас двадцать семь…
— Закурим, Матвей Иванович? — быстро предложил Федя. Они закурили. Долго молчали. Ритмично, успокаивающе стучали шаги Пепла по мягкой дороге.
Матвей Иванович бросил в канаву окурок, сказал:
— Доброе лето стоит. И дождей в меру, и тепла. А травы в этот год — загляденье.
— Вам бы, Матвей Иванович, — в отпуск надо, — неожиданно сказал Федя. — Нельзя же так — третий год без перерыва.
— Какой отпуск! — замахал руками Матвей Иванович. — Вот-вот косовица. Травы подходят. — Он стал загибать пальцы. — Клуб заложили, материалы выбивать надо, а там попрет одно за другим: яровые, свекла, картофель. Вот зимой… Зимой, Федор, отдохну. Возьму путевку в какой-нибудь знатный санаторий и — прощай, Жемчужина! Матвей Иваныч Гурин отдыхает: спит до девяти, ест по расписанию, всякие там процедуры, а вечером, конечно, пулька, преферанс! Так-то. Ох, и надоели же вы мне!
Витя понимал, что никто здесь не надоел Матвею Ивановичу, а всех он любит и не хочет уезжать из своего колхоза.
— Сердце вам беречь надо, Матвей Иванович, — почему-то сердито сказал Федя.
— Молчи! — налетел на него председатель и шутливо толкнул в бок. — Не сглазь! Нет у меня сердца! Уж и не помню, как это все бывает.
— До поры до времени, — хмуро сказал Федя.
— Молчи, тебе говорят! Ты что ко мне прицепился! — Матвей Иванович за поддержкой обратился к Вите: — Ты не знаешь, какая его муха укусила?
Витя от смущения покраснел. А Матвей Иванович совсем развеселился, стал насвистывать какой-то мотивчик. Потом спросил у Феди уже серьезно:
— Не знаешь, где шифера достать?
— Не знаю, — буркнул Федя.
— Совсем немного. Обещал бабке Евдокии избу перекрыть. И вот, представь, нигде нет. А надо. Солдатка, вдова. А раз обещал — сделай.
Федя на этот раз промолчал. Витя видел, что он чем-то расстроен.
Впереди показалась деревня Зипуново: широкая зеленая улица, избы в садах; у околицы был пруд, тускло поблескивающий, и в нем белыми точками плавали утки.
— А что у Матвеевых? — спросил Федя.
— Да Нинка в город нацелилась, — вздохнул Матвей Иванович. — Лучшая-то телятница. Представляешь?
Федя взволновался:
— Чего это она? Ведь какую группу ей дали. Телятки — один к одному.
— Вот и я думаю: что стряслось? Подъедем вместе. Авторитетней получится. — Витя увидел, что Матвей Иванович в чем-то очень неуверен.
Проехали немного по улице и остановились у старой избы под соломой. Дверь была открыта и там, в избе, слышались возбужденные женские голоса.
— А мне можно? — спросил Витя.
— Даже обязательно, — сказал Матвей Иванович. — Смотри, дачник. Познавай, так сказать, сельскую жизнь. — Председатель, непонятно отчего, стал сердитым.
В избе все было вверх дном: раскиданы вещи, стол завален посудой и стаканами, а на середине комнаты стоял большой деревянный чемодан, на него давила коленями девушка, вся красная, потная, растрепанная, и старалась закрыть крышку, которая никак не поддавалась. Вокруг чемодана и девушки суетилась женщина вся заплаканная, и причитала:
— Бесстыжая, непутевая! Мать пожалей! Где мне с хозяйством управиться? А людям чего скажем? Суседям? — Она увидела вошедших и, не меняя интонации голоса и темпа, продолжала: — Вот, Матвей Иваныч, поглядитя: мать родную бросает, колхоз, город ей подавай! Постыдилась бы людей, глаза твои бессовестные! Вот возьму вожжи…
— Ты погоди, Петровна, — сказал Матвей Иваныч и сел на лавку. Федя сел рядом, а Витя не решился, остался стоять в дверях и было ему неловко, совестно как-то. И он сам не знал, почему.
— Уеду и все, — девушка села на свой чемодан, который под ней трыкнул. — Не удержите.
— А я тебя и держать не буду, — сказал Матвей Иванович. — На кой нам такие? Летуны. Верно, Федя? — Федя кивнул. — Что от таких проку? Если бегут, как предатели с поля боя. Приходи завтра в правление, все документы оформим. — Председатель сделал движение, вроде собираясь подняться. И тут девушка заплакала.
— А что бригадирка цепляется… — сквозь всхлипывания говорила она. — И телят мне специально лучших дали — на рекорд иду… И на ее место мечу. Эту… карьеру делаю. А за ней и другие…
— Кто же это? — спросил Матвей Иванович.
— Все старые… — Девушка перестала всхлипывать.
— Это они твоей молодости завидуют, — сказал председатель. — Сколько, Нина, тебе лет?
— Семнадцать.
— Семнадцать… Ну, с бригадиром твоим я поговорю. Чудачка. Поругались — и сразу в город?
Нина вдруг заплакала навзрыд и еле выдавила:
— Митя написал… Не вернется. После армии в городе останется, на завод хочет…
— Вот оно что. — Матвей Иванович стал хмурым. — А ты, значит, за ним?
— Он там себе городскую найдет, ученую. В очках…
Федя не выдержал, засмеялся. Матвей Иванович недовольно посмотрел на него.
— Вот тебе, Нина, учиться-то надо. Чтоб любую городскую за пояс заткнуть.
— А где? Где учиться? — красное лицо Нины стало злорадным, она прямо посмотрела на председателя, и Витя увидел, что у нее удивительные глаза: глубокие, черные, жаркие. Прямо страшно в них глядеть. — Учиться в нашем телятнике?
— Сколько у тебя классов? — спокойно, тихо спросил Матвей Иванович.
— Ну, девять…
— Вот что, Нина. Давай договоримся так. Кончай в вечерней десятилетку.
— Это в Жемчужину пешком бегать? — перебила Нина.
— Я уже кумекал. — Председатель незаметно подмигнул Феде, а Витя увидел. — Пять вас тут, вечерников, в Зипуново и в Стрельцах. Организуем вам машину. Будет и отвозить и привозить.
— А не обманете?
— Я тебя когда-нибудь обманывал? — Нина промолчала. — Ты слушай дальше. Кончишь десятилетку, определим тебя в сельскохозяйственный институт. По рекомендации колхоза. Без всякого конкурса поступишь. Сама станешь не хуже городской, — и ученой и, глядишь, очки носить придется. А Митька твой, если парень толковый, оценит тебя. Еще приедет домой, будет вокруг волчком виться. Да как такую дивчину не любить, а, дачник?
Витя буйно покраснел. Нина зарделась тоже, и лицо ее было счастливое.
— Так договорились, Нина? — Матвей Иванович поднялся с лавки.
