— Вовка… — прошептал Витя.
— Ш-ш-ш! — зашипел Вовка, сделав страшные круглые глаза. — К берегу подтаскивай, — горячо задышал он в ухо товарищу.
Витя пятился от реки, а удары в руках усиливались, стали непрерывными; Витя почувствовал, как неведомая упругая сила сопротивляется ему.
— Теперь сильно рвани! — заорал Вовка, и в свете костра лицо его с открытым ртом и выпученными глазами было хищным.
Витя рванул на себя удочку, леска зазвенела, что-то потянуло его к реке, а потом вдруг сопротивление прекратилось, и черное, похожее на торпеду, тело перелетело через Витину голову.
У самого костра в траве забилась, запрыгала большая рыба, показывая то черную спину, то белый живот.
— Налим! — ошеломленно крикнул Вовка и упал на рыбу. Он поднял ее, стукнул о землю, и рыба замерла.
— Оглушил, — Вовка вытер пот со лба.
А Витю трепала лихорадка. Первый раз в жизни он поймал рыбу, и этой рыбой оказался большой налим!
Катя рассматривала налима, осторожно трогала его пальцем, а Вовка сказал:
— Везучий ты. Килограмма полтора в нем. Пошли другие удочки смотреть.
Но на других удочках ничего не было.
— Ладно, оставим их. Рыбы — дуры. Сами попадутся, — чуть разочарованно сказал Вовка. — Давай ужин готовить.
— А я уже картошку испекла, — сказала Катя.
Никогда в жизни у Вити не было такого великолепного ужина. Ребята ели рассыпчатую, обжигающую пальцы картошку, которую вынимали из обуглившегося панциря, пили молоко, Катя нарезала крепкое сало («С красниной», — сказала она, показывая на толстую прослойку мяса); был еще зеленый лук и черный хлеб, который в Жемчужине пекут очень вкусным.
Только раков попробовать не удалось — ни один из них не вылез на огонь из реки.
— Всегда вылезают, — сказал Вовка. — Видно, их здесь нет.
Ребята сидели вокруг костра, ужинали, а за их спинами была мокрая ночь; там, в чуткой темноте, все время кричал филин:
— У-у! У-у!
Черное небо в редких звездах лежало над головой. Неожиданно Вите подумалось, что нет больше во всем свете никого, кроме них, этого костра, тихой Птахи…
Вот чудно! Катя будто угадала Витины мысли. Она сказала:
— Мальчишки! А что если настанет утро, мы глянем, а кругом никого нету.
— Как это никого? — удивился Вовка.
— А так! Нету нашей Жемчужины. И других деревень. Нету городов. И ни одного человека! Только мы по всей земле.
— Дура ты, — сказал Вовка и зевнул.
— Сам глупый чурбан, — обиделась Катя. А Витя-то знал, что Катя не дура. Ведь он также подумал, как она. Себя же он дураком не считал. И вполне справедливо.
Мальчики еще несколько раз проверяли удочки, но рыба больше не хотела попадаться.
— Вздремнем, — предложил Вовка.
Катя подкинула в костер побольше хвороста; ребята завернулись в свои ватники.
Вите стало тепло, спокойно, не хотелось шевелиться. Он слышал, как дрова трещат в костре, ощущал щекой жар, и вдруг почувствовал, что в его руках трепещет удилище. «Налим! Второй налим!» — догадался Витя. Но удилище перестало рваться из его рук, он почему-то увидел росный луг, покрытый прозрачным туманом; по лугу, взявшись за руки, шли Зоя и Катя и о чем-то тихо разговаривали. Витя хотел подслушать, о чем они говорят, он думал, что обязательно о нем, но подслушать не мог. Потом внезапно стало темно и ничего не видно.
Витя открыл глаза. Рядом сладко спал Вовка.
Костер жарко горел, перед ним сидела Катя, помешивала в углях палкой.
— Ты не спала?
— Нет, спала. Я недавно проснулась. Ты погляди, как необычайно! — Глаза Кати сверкнули.
Витя поднялся, посмотрел кругом — и не поверил, что все это наяву. Невероятно! Может быть, продолжается сон?
Витя ничего не увидел. Все было в розовом плотном тумане. Как будто розовое молоко налито всюду — в воздухе и на земле. Только солнце огромным фиолетовым шаром просвечивало сбоку, а на нем четко, будто нарисованные, стояли стебельки травы, еле заметно покачивались. И все. Розовый туман, большое солнце, стебельки… И было тихо-тихо. Наступило утро.
— Словно в сказке, — прошептала Катя.
— Да, — прошептал Витя.
Проснулся Вовка, почесался, зевнул, сказал громко:
— Фу! Ногу отлежал. А туман-то!
И сказка исчезла.
Проверили удочки. Опять ничего не попалось.
— Наверно, тут только и был один твой налим, — недовольно сказал Вовка.
Солнце поднималось все выше. Туман стал редеть. Уже были видны луга. Птаха, спокойная, тихая, будто спала еще. Пели птицы.
Ребята собрались и пошли домой. Из деревни лениво брело стадо коров. Коровы взбивали легкую пыль, тихо помукивали; от них пахло теплом и навозом. Пастух щелкал бичом.
И Витя подумал, удивляясь неожиданным мыслям: «Может быть, я еще много всего увижу в жизни. И другие страны, и моря, и горы до самых облаков. Но я навсегда запомню эту ночную рыбалку, Катю у костра, розовый туман, солнце на краю земли, теплое стадо коров, которое шло нам навстречу из Жемчужины».
Увидев налима, папа сказал:
— О!
— Нет слов! — сказала мама.
— То-то, — сказал Витя. И все остались довольны.
17. Третье письмо Зои и всякие мысли
Прошло еще несколько дней. Лодка была готова. Теперь ее покрасили в голубой цвет (Витя вымазал краской штаны, и дома произошел легкий скандал).
Возник спор как назвать лодку.
— Сами придумывайте, — сказал дедушка Игнат.
— «Роза»! — ляпнул Вовка.
— «Мечта»! — прошептала Катя.
— «Альбатрос»! — сказал Витя.
«Альбатрос» всем понравился. Красивое название. И мужественное. Дедушка Игнат принес буквы-трафареты — каждая буква вырезана в картонном квадрате. Показал, как писать название. Очень легко, между прочим: составил буквы в нужное слово, прикрепил к борту лодки — одна к другой и, пожалуйста, закрашивай, жди, когда подсохнет. Потом осторожно снять.
«Альбатрос» решили написать красными буквами.
— Через пару дней, мил-друзья, — сказал дедушка Игнат, — можете отправиться в плавание.
Не сговариваясь, грянули «Ура!»
От Зои пришло письмо.
Она писала:
«Здравствуй, Витя!
Письмо твое получила. Спасибо за стихи. Они мне очень понравились. Так и представила дождливую погоду в вашей деревне. Дала прочитать твое произведение папе и Наде. Папа ничего не сказал, потому что у него болел живот. А Надя сказала, что у тебя есть способности, но стих не призывает к бодрому настроению, и в нем много пессимизма. Но ты не обращай внимания. Надя, как ты знаешь, студентка пединститута, и их так учат: чтобы везде было побольше бодрого настроения. А какое может быть бодрое настроение, раз идет дождь. Правда?
Витя! Я открыла подводное царство. Честное слово! Еще раз спасибо тебе за ласты и маску. Я теперь хожу на дикий пляж, где под водой много водорослей и больших камней. А папа сторожит меня на берегу — на случай, если я начну тонуть.
Наденешь ласты, маску, в зубы — трубку. Она торчит из воды и через нее можно дышать. Плаваешь головой вниз и все видишь. Витя! Это необыкновенное зрелище! Колышутся водоросли, а камни похожи на утесы. Между камнями — желтый песок. Медленно плывешь, плывешь и видишь: из зарослей показалась пучеглазая рыба, похожая на чертика. Не знаю, как она называется. Даже страшно! И много всяких маленьких рыбок плавает кругом. А вчера я видела, как из-под камня вылез большой краб, похожий на паука, и боком пошел прямо на меня. Я даже завизжала под водой и выпустила трубку.
Нахлебалась соленой воды, чуть не утонула. А еще я видела большую серебристую рыбу, она величаво проплыла мимо меня и даже с пренебрежением посмотрела в мою сторону своим круглым глазом — понимала, что я не могу ее поймать. Папа сказал, что это, наверно, кефаль. Помнишь песню «Шаланды полные кефали в Одессу Костя приводил»?
Витя! Плавать под водой очень интересно. Может быть, кроме живописи, я освою вторую профессию — стану водолазом и буду с морского дна поднимать затонувшие корабли.
В Красную Поляну не поехали. Говорят, где-то произошел горный обвал и засыпало дорогу.
Еще я видела в море нырков. Это такие черные птицы, величиной с утку. Они нырнут и могут под водой плыть хоть километр.
Я хотела в Гаграх прочитать много книжек, но что-то не читается. Надя говорит, что это от жары, и еще на меня дурно влияет курортная жизнь — я стала лентяйкой. Странная у меня сестра. Отдыхать ведь тоже надо, правда?
Пиши, какие у тебя новости. Как проводишь время в своей Жемчужине. Привет от папы и Нади.
Зоя».
Витя прочитал письмо и задумался. Оказывается, за последние дни он ни разу не вспомнил о Зое. И что совершенно непонятно, он сейчас хотел представить Зоино лицо и не мог.
Потом… Что-то раздражало Витю в письме. Он еще раз перечитал его.
«Ага! Вот оно. «В своей Жемчужине»! Если она в Гаграх…»
