— Наверное, было землетрясение, и город разрушен.
— Может быть, в городе думают, что нас нет в живых, и что для нас нечего и делать.
— Значит, мы уже брошены на произвол судьбы?
— Отчего вы думаете так плохо о своих товарищах, — заговорил учитель, — несправедливо обвинять их. Вы знаете, что если случается что-либо в шахте, рабочие скорее сами погибнут, чем оставят своих товарищей без помощи.
Он говорил так энергично, что даже самые неверующие должны были убедиться.
Вдруг кто-то взволнованно крикнул:
— Слушайте, что-то слышно в воде!
— Ты, верно, бросил камень в воду?
— Нет, это глухой шум.
Мы прислушивались. У меня был тонкий слух, но я ничего не слышал. Мои товарищи, привыкшие к шуму, услышали что-то.
— Да, — сказал учитель, — в воде что-то происходит. Это шум от черпаков, — мы спасены, ребята!..
— Спасены, спасены, — крикнули все в один голос.
Теперь мы забыли, что находились на глубине сорока метров под землею. Воздух уже не давил нас, каменные стены как бы расступились, шум в ушах исчез, нам стало легче дышать, сердце свободно билось в груди.
Но прежде, чем увидеть снова солнечный свет и услышать шум ветра, мы должны были оставаться здесь еще в течение нескольких дней.
Как мы потом узнали, катастрофа произошла следующим образом.
Около семи часов разразилась гроза со страшным ливнем. В короткое время Дивона вышла из берегов, так как каменистая почва не могла впитывать в себя такое огромное количество воды и устремилась к шахтам. Вода вышла из берегов и затопила всю поверхность, под которой находился рудник.
Это случилось не в первый раз и, так как вход в шахту был на значительной высоте, то не боялись, что вода проникнет в рудник.
Вдруг инженер, распоряжавшийся работой по уборке леса, увидел поток, который стремился в только что образовавшуюся пробоину на краю пласта. Он сразу понял, что случилось. Вода убывала на поверхности и наполняла рудник. Внутри рудника послышался ужасный шум от ворвавшейся туда воды.
Весть о несчастьи быстро распространилась по Варсу. Со всех сторон бежал народ: рабочие, любопытные, женщины, дети. Все спрашивали, искали, добивались истины.
— Мы сделаем все возможное, мы отыщем и спасем, — успокаивал толпу инженер.
И работа немедленно началась. Черпаки работали во всех трех колодцах, не переставая, день и ночь. В то же самое время начали прокладывать новые галлереи.
Галлерею делали узкую, чтобы скорее ее вырыть. Впереди шел один, только один пикер. Усталый работник заменялся сейчас же другим. Без отдыха и устали, днем и ночью велась эта трудная работа.
Если время для работающих тянулось долго, то еще дольше оно было для нас, пленников, ожидающих спасения. Наше положение — сидеть на одном и том же месте — было самое утомительное. Мы не могли пошевельнуть ни одним членом, наша головная боль сделалась жестокой, нас мучил голод.
Один из нас хотел спуститься, чтобы достать воды, но учитель не позволил.
— Под тобой обрушится земля. Рене — легче и более ловкий, он спустится и принесет нам воды.
— В чем?
— В моем сапоге.
Мне дали сапоги и я приготовился уже спуститься, как учитель остановил меня.
«Я поддержал его за голову, и он быстро пришел в себя».
— Подожди, — сказал он. — Я дам тебе руку.
Он протянул мне руку, но оттого ли, что ослабел от бездействия, или поскользнулся, он полетел в темную яму головой вниз. Лампа полетела за ним. Мы очутились во мраке. У нас всех вырвался крик ужаса. Я сейчас же бросился в воду вслед за учителем.
— Держитесь за меня хорошенько, учитель, и держите голову кверху! — закричал я.
В эту минуту показался свет лампочки. Я протянул свою руку, уцепился ею за глыбу каменного угля и привлек к себе учителя. Он уже захлебывался. Я поддержал его за голову, и он быстро пришел в себя.
Наши товарищи, наклонившись вперед, протягивали нам руки, а один из работников светил нам. Дядя Гаспар взял учителя за одну руку, а я подталкивал его сзади. Мы с трудом взобрались на площадку. Немного спустя, учитель совсем пришел в себя.
В довершение всех бед мы с учителем оказались мокрые с головы до ног и вскоре почувствовали озноб.
— Надо дать куртку Рене, — сказал учитель.
Я надел куртку одного из рабочих и скоро согрелся и уснул. Учитель положил мою голову себе на колени. Мне было около него так хорошо, как ребенку на коленях у матери. Просыпаясь, я слышал его тихий голос:
— Спи, дитя мое, не бойся, я удержу тебя, спи, милый!
И я снова засыпал, чувствуя, что он удержит меня. Время шло, и шум черпаков не прекращался.
Наше положение делалось все более мучительным. Тело ныло от неудобного сидения на узенькой ступени. Сырой воздух шахты заставлял нас дрожать. Последний кусок хлеба был уничтожен, и мучения голода становились нестерпимыми. Мы почти не разговаривали между собой и лишь внимательно прислушивались к глухому шуму черпаков.
— Каким путем спасут нас? Сколько еще времени потратят на это? Долго ли еще нам оставаться в этой темнице? — задавали мы друг другу вопросы.
А на земле работа по нашему спасению продолжалась в том же ускоренном темпе, днем и ночью.
На седьмой день во время смены один из пикеров услышал легкий стук и слабые удары. Подумав, что ему так кажется, он позвал товарища, чтобы и тот послушал. Оба они замолкли на минуту и, спустя некоторое время, послышался легкий стук, который повторялся через известные промежутки. Весть о живых людях сразу облетела весь город, встречая скорее сомнение, чем веру.
Работа возобновилась с еще большим усердием.
Когда в нашей галлерее мы услышали стук, доносившийся к нам через землю, мы испытывали то же самое, что и тогда, когда слышали шум черпаков.
— Мы спасены!..
Этот радостный крик вырвался из нашей груди. Нам представилось, что нам уже протягивают руки. Но глухой стук лопат доказывал, что спасение было еще далеко.
Сколько надо еще времени на то, чтобы пробить эту массу? Как выждать это время? Кто из нас сможет прожить еще несколько дней без еды? Стук кирок и черпаков повторялся с известной правильностью, как маятник часов. Каждый перерыв волновал нас сильнее, чем прежде, когда мы и не надеялись на спасение.
В один из таких перерывов послышался ужасный шум и страшный рев.
— Вода топит шахту! — вскрикнул дядя.
— Нет, это не то.
— А что же это такое?
Свет лампы показал нам, что вода не поднималась, а еще больше опускалась в галлерее.
В то же время шум становился все сильнее.
Мы услышали легкое царапание по стенкам нашей галлереи и, когда зажгли лампу, то увидели крыс, спускающихся на дно галлереи.
Они, как и мы, нашли себе убежище, и теперь, когда вода спустилась, вышли оттуда на добычу.
Появление их было признаком, что наводнение кончилось.
— Учитель, у меня явилась мысль, — сказал я, — если крысы куда-то пробираются, то, возможно, что можно пройти и нам. Я хочу проплыть до лестницы. Я крикну и меня, может быть, услышат.
Учитель долго не соглашался на мое предложение, затем вдруг, подумав, сказал мне:
— Делай, как знаешь. Я думаю, что ты затеваешь невозможное. Но, может быть, тебе удастся. Обнимай нас и ступай.
Я обнял его, дядю Гаспара и, сняв одежду, спустился в воду.
— Кричите мне почаще. Ваш голос будет мне проводником! — крикнул я и поплыл.
Проводником мне служили рельсы, которые я временами чувствовал под своими ногами.
Ослабевшие голоса, с одной стороны, и усилившийся шум черпаков — с другой, говорили за то, что я приближался к своей цели.
Но в одном месте галлереи я не почувствовал под ногой рельсов. Я нырнул в воду, чтобы поискать их рукой, но бесполезно. Рельсы кончились, — я ошибся в направлении. Отдохнув, я снова погрузился в воду, но опять ничего не нашел.
Нужно было возвращаться назад, но в какую сторону? Я совсем потерялся в этой темной пещере.
Очевидно, железная дорога была разрушена напором воды, пробраться к выходу из колодца было невозможно. Мне приходилось возвратиться к своим.
По мере моего приближения, голоса становились слышнее. Я плыл скорее, чтобы достигнуть галлереи.
— Иди, иди! — говорил мне учитель.
— Я не нашел пути.
— Ничего не значит! Они близко уже от нас, они слышат наши крики.
Я прислушался, удары становились сильнее. Голоса работающих, хотя и слабо, но ясно были слышны.
Я почувствовал, что мне было очень холодно, и забился в мелкий уголь. Дядя Гаспар и учитель прижались ко мне.
Крики делались все яснее. Можно было различать отдельные слова.
— Сколько вас? — услышали мы.
— Шестеро, — ответил дядя Гаспар. — Поторопитесь, мы изнемогаем. Сколько дней мы находимся здесь?
