Прошло и полчаса, и час. Хирург не появлялся. Юла снова сунул голову в ординаторскую. «Скоро будет», — спокойно сказала сестра. Так же хладнокровно она говорила «скоро будет» и час назад.
Юла сидел и волновался. Ждать всегда тяжело. А Юла к тому же баялся: не прогнали бы. Еще пристанет какой-нибудь врач: «Ты почему здесь?» День-то не впускной.
Хирург Алиханянц наконец появился. Оказалось, это не он, а она. Молоденькая, худенькая, черноволосая. С большими грустными, тоже черными глазами. Совсем не таким представлял себе Юла хирурга.
Алиханянц села, жестом пригласила и Юлу сесть.
— Слушаю, — сказала она.
Юла заторопился. Сбивчиво стал он говорить, что вот завтра она оперирует Григория Денисовича, и какой удивительный человек этот Григорий Денисович, и что он уже перенес шесть операций. А завтра — седьмая.
Хирург слушала не перебивая.
И про Саида рассказал Юла, и про пулю на столе у Григория Денисовича, и про «волшебный совет».
Алиханянц слушала, упершись в Юлу своими огромными грустными глазами. Слушала и изредка кивала.
— Я вас очень прошу, — сказал Юла. — Вы уж постарайтесь. Сделайте операцию получше. Я ему не сын, не брат. Я просто сосед. И вы мне должны верить. Это такой человек!.. Если б вы знали…
Он умолк, и Алиханянц молчала. Словно ждала, что еще скажет Юла.
— Видишь ли, — наконец сказала она. — По-человечески я тебя очень понимаю. Но и ты пойми: хирург — это хирург. У него на столе лежит то хулиган, получивший рану в пьяной драке, то прославленный артист. Хирург любого должен оперировать как можно лучше. Любого! Понял?
Юла кивнул. Да, конечно. Но все же…
— И не волнуйся. Я постараюсь. Все будет хорошо.
Она снова оглядела Юлу своими огромными черными глазами и улыбнулась.
— Но все же… Вы учтите… — сказал Юла.
— Да, да. Учту.
Расставшись с хирургом, Юла не пошел сразу домой. Он направился по больнице искать Григория Денисовича. Вообще-то он и раньше хотел зайти к Григорию Денисовичу, но боялся. День ведь не впускной. Вдруг сестра застанет его там, в палате, рассердится и прогонит из больницы? Как же он тогда поговорит с хирургом?
Теперь, когда встреча с Алиханянц уже состоялась, это не пугало Юлу. Прогонят, так прогонят. И Юла пустился на розыски. Он заглядывал подряд во все палаты. Тихонько отворит дверь, быстро обшарит глазами кровати и так же тихо уйдет.
Григория Денисовича он нашел в самом конце коридора, в угловом холле. Тот сидел возле окна в пижаме и читал книжку.
— А, Юлий! — обрадовался он.
Григорий Денисович почти не изменился, только чуточку похудел.
— Сглупил вот: гантели с собой не захватил, — пожаловался он. — Зажирею совсем без гантелей.
— Не видно, чтоб вы очень-то растолстели, — сказал Юла. — А я, между прочим, с хирургом говорил, с Алиханянц. Очень толковая. И симпатичная. Она сказала: операция несложная. Алиханянц таких операций уже три. сотни отщелкала. Для нее это — семечки. Сказала, все будет в порядке. Безусловно.
— Так и сказала? — усомнился Григорий Денисович.
— Именно так.
Насчет несложной операции и что три сотни — это Юла приврал. Но ведь больному и соврать не грех?! Лишь бы успокоить.
алопом пронеслись две недели. Жизнь у Юлы шла теперь как-то странно. Непривычно.
Не было Григория Денисовича. Он все еще лежал в больнице. Оказывается, после операции не так-то быстро отпускают. Нога заживала, но медленно. И только через два — три месяца можно будет точно знать, дала что-нибудь операция или нет.
И еще этот… Дмитрий Прокофьевич. Юла подметил, что он приходил к матери как по расписанию: вторник и пятница.
Юла старался в эти вечера являться домой попозже. Но все равно обычно все-таки сталкивался с Дмитрием Прокофьевичем. Тот, будто нарочно, не уходил, не дождавшись Юлы. И все лез на разговоры. Оказалось, Дмитрий Прокофьевич обо всем на земле имеет твердое, четкое понятие.
Эта его категоричность бесила Юлу. Дмитрий Прокофьевич уверенно высказывался и насчет будущих полетов на Марс, и насчет цен на водку, и насчет современной молодежи. Говорил он медленно, внушительно и, высказывая очередную важную мысль, размеренно постукивал пальцем по столу. Тоже, наверно, для солидности.
Однажды вот так же, еле высидев с Дмитрием Прокофьевичем полчаса, Юла извинился и ушел.
Вместе с Женей пошли они выгуливать Кванта. Юла шагал хмурый, Женя молча, искоса поглядывала на него.
— Что? Опять этот… «пьющие-непьющие»? — спросила она.
Юла кивнул.
— Сидит, рассуждает. Такой, оказывается, философ. Все на свете объяснит. — Он усмехнулся.
— А может, ты несправедлив? — сказала Женя. — Просто ревнуешь? Хочешь, чтоб мать была твоя и только твоя…
Юла пожал плечами.
Они долго шли молча. Потом Женя стала рассказывать про свой зоосад. Она недавно поступила в кружок зоологов при зоосаде. И теперь с юмором рассказывала, как они делали прививки морским свинкам.
Потом заговорили, кто куда пойдет после школы. Они учились в девятом классе, пора было подумать об этом.
— Ну, ты, конечно, на биологический, в университет, — сказал Юла. Он знал: Женя давно мечтает об этом факультете.
— Венька — на физмат, — сказала Женя.
— Или в Политехнический, — добавил Юла.
Да, у них все было ясно.
— Ну, а ты? — тихо спросила Женя. — Решил?
Юла покачал головой. Мысли об институте давно тревожили его. Самое скверное, что ему, если уж совсем честно, было все равно. Можно идти в Кораблестроительный, можно в Железнодорожный. Можно и в Медицинский. И в Педагогический.
— А если никуда? — сказал он.
Женя посмотрела удивленно.
Юла стал сбивчиво объяснять. Вообще-то ему нравятся телевизоры. В те годы они только-только появились в Ленинграде, громоздкие ящики с маленькими экранами. Но даже такие, неуклюжие, несовершенные, они сразу полюбились людям.
Может, ему пойти на завод Козицкого, где делают телевизоры? И работа интересная, и заработок. Сколько же еще матери одной такого лоботряса кормить?
А хороший сборщик телевизоров, говорят, побольше инженера зарабатывает. Да и какой из него инженер получится, еще вилами по воде писано. А сборщик выйдет, это он чувствует.
Женя пожала плечами.
— Стоило ли тогда десятилетку кончать?
Они уже подходили к своему дому, когда навстречу попался Венька.
— А я вас жду, — сказал он.
Вид у него был какой-то странный. Маленькое лицо словно бы стало еще меньше. И очки чаще, чем всегда, сползали на нос. Он поправлял их привычным движением руки, но они вскоре снова сползали.
— Понимаете, ребята, — растерянно сказал Венька. — Я вам раньше не хотел… Думал, авось обойдется. Но… — Он шмыгнул носом и опять поправил очки.
— Да не тяни! Что стряслось? — перебил Юла.
— Понимаете… — сказал Венька. — Я уезжаю. Я теперь буду жить в интернате. В Пушкине. Специальный интернат для легочников.
Женя и Юла украдкой переглянулись. Неужели с Венькой так плохо?
— И когда?… Когда переселяешься? — спросила Женя.
— Завтра.
Они долго стояли молча. И Квант не бегал, не лаял. Тихо оглядывал Веньку мудрыми, добрыми глазами. Он тоже понимал: беда.
— А это… надолго? — спросил Юла.
Венька развел руками.
— Пока не вылечусь. Может, год. Может, меньше. А может, и больше. Но вы не беспокойтесь, ребята, — вдруг зачастил он. — Я не заразный. У меня закрытая форма…
— А вот за такие речи и по шее можешь схлопотать, — сердито перебил Юла.
— А учиться? — спросила Женя.
— Там своя школа, своя библиотека — все свое.
Они замолчали. Да, веселые дела…
— А это откуда? — вдруг спросил Юла.
На отвороте пиджака у Веньки тускло мерцал значок: круглый, золотистый шар, расколотый красным зигзагом молнии. Значок этот Юла, кажется, уже где-то видел.
— А это, знаешь, Инквизитор… — смутился Венька. — Я, понимаешь, после уроков подошел к нему. Ну, проститься. А он обнял меня и вот… подарил. На память…
А! Теперь Юла вспомнил! Ну конечно, — индийский значок. Носил его физик. Илья Николаевич коллекционировал значки. Это все ребята знали.
— Ишь! — сказал Юла. — Растрогался, значит, Инквизитор. Вот не ожидал от него…
Венька кивнул. Они подошли к дому.
— Ну, а будет денек свободный — приезжайте, — на прощанье сказал Венька. — Ну, пока…
Он вдруг рванулся и скользнул в подъезд.
А Женя и Юла еще долго стояли молча. Все это так неожиданно. И так грустно.
Вокруг было темно и тихо. Так тихо, как редко бывает на ленинградских улицах. И от этой тишины, и низкого черного неба, и мутных фонарей. становилось еще печальней.
— А насчет Веньки — мы с тобой виноваты, — вдруг, насупившись, негромко произнес Юла. — Мы оба.
