Отец, конечно, не имел ни малейшего представления о том, как привязан был Фридолин к своей норе, которую зубами оборонял от двух вонючих лис. И что для барсука несколько каких-то капканов? В этом ненормальном мире чего он только не пережил!
Но отец, как уже сказано, успокоился и пребывал в этом спокойствии, покуда вновь не начался разбой на его кукурузном поле. Да еще какой! Казалось, барсук решил наверстать все упущенное, отомстить всем врагам, так рьяно и неистово опустошал он кукурузное поле! В иное утро Матье приходилось увозить с поля не одну, а две тачки кукурузы, для кроликов и коровы опять настали хорошие времена.
Но что сталось с надеждами на хороший урожай? Эта кукуруза не была предназначена для скармливания скоту в виде зеленого корма; зеленого корма в это время года и без того хватало, нет, отборное желтое зерно кукурузы должно было помочь скоту продержаться зиму! А тут барсук просто все уничтожил!
Отец принял важное решение. До сих пор все его надежды рушились, и теперь он сам себе решил помочь — и Бог с ним, с охотничьим законом! Испокон веку существует закон — нужда железо ломит, и человек сам должен помочь себе, если нужда берет за горло.
У отца имелся пистолет с таким длинным стволом, что его можно было заряжать дробью. И однажды ночью он, вооружившись этим пистолетом, неслышно прокрался к кукурузному полю. Он хорошо все продумал: ночь стояла безлунная, но небо было ясным и звездным, звезды излучали слабый свет. И ветер был тихий и благоприятный: он дул от поля в сторону дома, так что барсук не мог учуять крадущегося к полю человека. И время отец выбрал самое лучшее: после полуночи, к исходу первого часа новых суток — старик Брем писал, что барсуки именно в это время любят выходить на ночной промысел.
О, отец был так осторожен и осмотрителен, так же осторожен и осмотрителен, как его дочь Мушка, когда она подкралась к барсуку, принимавшему солнечные ванны. Вот только намерения у них были разные. Отец не рассчитывал с первого раза убить барсука. Барсук ведь может прийти гораздо позже, и придется дожидаться его долгими часами, но отец уже знал, где ему ждать барсука, — возле старой сливы у низенькой ограды. А может, барсук и вовсе в эту ночь не явится, тогда отец придет еще раз, и еще, и еще, до тех пор, пока не убьет барсука. Он был полон решимости не сдаваться, покуда не достигнет намеченной цели, — он твердо решил устранить непорядок.
Почти беспечно подошел отец к полю. Перед ним в глубокой ночи темной стеной высится кукуруза. Отец прислушивается, все тихо кругом, такая тихая ночь, но вот легкий порыв ветра — и темная стена начинает шелестеть и шуршать, так что все равно ничего не услышишь.
Он идет вниз пс краю кукурузного поля, вдоль которого тянется полоска земли, поросшей травою, где посажены молодые фруктовые деревца, отцу кажется, что здесь очень удобно красться. Пока кукуруза шуршит и шелестит от ветра, он действительно не слышит даже собственных шагов, но едва стихает ветер, как он понимает, сколь громки его шаги. Давно не было дождя, и трава шуршит и скрипит под его башмаками, он пытается идти по вспаханной земле…
Пока отец идет тихо, но без особой осторожности, он не прошел еще и половины поля, а до сих пор барсук разбойничал в нижней его трети. Но вот отец видит слева фруктовое дерево с кроной странной формы, и это значит, что пройдено больше половины поля, и уже надо соблюдать осторожность.
Тут он останавливается и вновь прислушивается. Ветер уже утих. Он вслушивается, и вдруг сердце его начинает громко стучать: отцу кажется, что он слышит вдали хруст ломающихся стеблей, затем шелест… Что это, отчего так бьется сердце отца? Это всего-навсего маленький и не такой уж редкий зверь, которого он выслеживает! Не охотничий трофей, Боже упаси, неуклюжий зверь, которого ничего не стоит догнать и которого можно убить одним сильным ударом по носу, во всяком случае, убив его, особенно гордиться будет нечем!
И все-таки сердце отца колотится все сильнее, пока он крадется дальше, очень осторожно переставляя ноги, наступая твердо и всей ступней, чтобы рыхлая земля не скрипнула под ногами, и держа в руке пистолет с взведенным курком. Сердце бьется так сильно, что отец иной раз даже не решается поставить ногу. Он подолгу стоит на одной ноге, неподвижно, прислушиваясь, как трудится барсук.
Нельзя сказать, что отец слышит эти шорохи и хруст всякий раз, стоит ему только прислушаться. Поначалу ему кажется, что барсук все-таки его услышал и успел улизнуть. Но потом вновь раздается этот разбойничий шум — видимо, осторожный барсук время от времени прерывает свою трапезу и слушает, не приближаются ли враги, хотя никто и никогда не мешал ему наслаждаться кукурузой. Но бдительности он не теряет.
Теперь отец уже так близко, что может видеть в темноте, как барсук перемалывает зубами кукурузные початки и смачно высасывает сок из стеблей. Ах, сколько прекрасной, еще не созревшей кукурузы он сегодня опять уничтожил! Отец невольно прибавляет шаг, гнев окрыляет его, но он говорит себе: «Прежде всего — хладнокровие!» — и осторожно ставит на землю поднятую ногу.
— Только без спешки — на сей раз я не упущу голубчика!
Теперь барсук действительно близко. На последние тридцать метров отец потратил добрых полчаса, а может, всего только десять минут, точно он и сам не знает. Звезды на небе мерцают, а ветер, шум которого был бы сейчас спасением, вовсе утих. Отец опять поднимает ногу и от вящей предосторожности никак не решится вновь поставить ее.
А вдруг там, куда он ее поставит, лежит камешек и легкого шороха, с каким подошва коснется камня, барсук снова испугается?
И в самом деле, едва отец опускает ногу, рыхлая сухая земля распадается в пыль, и этот едва различимый звук вспугивает барсука. И отец и барсук застыли, отец даже дышит осторожно, при этом пытаясь проникнуть взглядом сквозь ночную мглу. Он думал, что сумеет увидеть хотя бы очертания зверя, хотя бы его тень, блеск его глаз, но не видит ничего, нет, отец ничего не видит.
И тут он понимает, что может стрелять только по шороху, по тому месту, откуда, как ему кажется, слышен шорох. А теперь и шороха нет!
Его рука, сжимающая пистолет, мокра от пота, ему с трудом удается разогнуть указательный палец, лежащий на курке. И все-таки гневное нетерпение переполняет отца. Ах, если бы он мог выстрелить! Пусть даже мимо! Лучше промах, чем это отвратительное терпеливое выжидание, это мучительно нервирующее подкрадывание!
Но вот опять раздается чавканье и хруст, барсук не учуял опасности и вновь принялся за еду. Какое-то мгновение он жует и тут же обламывает новый кукурузный стебель. Шум его падения отец находчиво использует, чтобы приблизиться к барсуку не на один, а на целых два шага. Теперь он стоит сбоку от барсука, сердце его колотится так, что отцу кажется — барсук может его услышать! Но барсук уже взялся за новый початок.
Пистолет поднимается, указательный палец сгибается на курке и вновь выпрямляется. Наверное, лучше было бы сделать еще один-единственный шаг — о, как чертовски трудно в темноте правильно определить, откуда, собственно, доносится шум.
Палец еще раз сгибается, и вновь отпускается курок. Разве не лучше все-таки сделать этот шаг? Отец уже столько терпел, что еще один шаг дала не меняет. Осторожность прежде всего!
Отец поднимает ногу — так медленно, так осторожно, но еще медленнее, еще осторожнее он ставит ее на землю. Но барсука опять не слышно. Отец уверен, что не издал ни малейшего звука, и все-таки барсук перестал есть. Отец вслушивается едва дыша… долго-долго…
И вот он слышит тихий шум в пяти метрах от себя: в кукурузе что-то движется, ломая стебли. Ага! Барсук учуял его и убегает…
Раздается выстрел, он громом звучит в ночи над спящей деревней, кажется, что грохот его достигает звезд! Отец прыжком оказывается в кукурузе, он будет преследовать барсука, а может быть, он его уже застрелил? Теперь отец держит пистолет за ствол, чтобы ударить барсука рукояткой по носу!
Но именно в этот миг вновь поднимается ветер! Вся кукуруза шуршит и шелестит. Отец прислушивается — там шумит, и тут шумит. Кажется, сотни барсуков бегут в зарослях кукурузы.
С сигаретой в зубах отец возвращается домой. Он говорит себе:
— Глупо, конечно, что я сделал еще один шаг — надо было раньше выстрелить, может, и попал бы. А вдруг я все-таки подстрелил его, надо будет утром проверить. Во всяком случае, задал я ему страху, больше он в мою кукурузу не сунется!
Но утренние поиски были напрасными, так же как напрасна была и дальнейшая ночная охота! Никогда больше отцу не удавалось подобраться к барсуку так близко, как в первую ночь. Иной раз он слышал, как барсук хозяйничает в кукурузе, но где-то далеко, и ни разу отец не смог подойти к нему хотя бы на расстояние выстрела. Заслышав барсука, отец просто палил по кукурузе и утешался тем, что сумел внушить барсуку почтение к себе. Но, несмотря на почтение, внушенное им барсуку благодаря долгим бессонным ночам, визиты на кукурузное поле продолжались, и Матье приходилось каждые два или три дня возить свежий корм на двор.
