— Мир, это ведь ботик Петра, правда? — важно спросил Мак.
— Ежу понятно. «Дедушка русского флота»… — Мир обошел вокруг стола, пригибаясь и словно принюхиваясь к ботику. Длинные волосы падали ему на лицо, и он отдувал их, поматывая головой. — И какая работа!.. Откуда? Не томите душу, злодеи!
— Мак, я сварю Миру сосиски, чтобы он совсем не истомился, — решила Маша. — А ты ему все расскажи…
— Мир, сядь на диван, — велел капитан Мак’Вейк, когда Маша ушла. — И приготовься слушать. Ты ведь любишь приключенческие романы…
Неторопливо и со вкусом, с драматическими перерывами и выразительными жестами (дурачился, конечно!) Мак поведал брату о вчерашних событиях. Мир слушал сначала слегка иронично, однако скоро забыл про недоверие и даже кругло приоткрыл рот, что свойственно скорее детсадовскому ребенку, а не солидному восьмикласснику. Лишь в конце рассказа он спохватился и хлопнул губами.
— Надеюсь, про полицию ты ничего не говорил маме?
— Я, по-твоему, совсем идиот?
— Наоборот, гениальное дитя… А мне-то почему вчера ничего не сказал?
— Мы с Машей решили, что сначала надо раздобыть кораблик…
В этот момент появилась Маша с громадной тарелкой, где испускала пар груда сосисок с искусственным пюре.
— Я сварила на всех, мы ведь тоже голодные…
— Девочка, ты чудо! — выдохнул Мир.
Та глянула укоризненно: нечего, мол, зря бросаться похвалами.
Мир увесисто сказал:
— Марья, когда ты кидаешь на меня такие взгляды, кажется, что с ресниц сыплется позолоченная шелуха.
— Потому что она в тебя малость влюблена, — безжалостно разъяснил Мак.
— Болтун… — вздохнула Маша.
— По-моему, даже не малость, — уточнил Мир.
— Два болтуна, — сказала Маша. — Вот унесу кораблик — и не будет никакого подарка…
— А что за подарок-то? — осторожно спросил Мир.
Мак не стал делать секрета:
— Потому что Маша решила, что надо подарить ботик Мирославу Рощину. На день рожденья. Мир, честно!
— Да, — буркнула Маша и стала глядеть поверх мачты кораблика. — Хотя этот Мир очень вредный.
Тот помигал. И сказал почти всерьез:
— Я это… больше не буду. Маш, а ты… как говорят парни из круга здешнего лидера Бобы Кыштымского, «ты это чо, в натуре?».
— Ага, — буркнула она прежним тоном.
— Маш, а почему?
— Потому что с тебя все началось! — пришел на помощь Мак брату и Маше. — Не ясно, что ли? Ты первый узнал про Лухманова, про ТЭК… и вообще…
— Но день рожденья-то у меня еще когда…
— Ну, не все ли равно! — вскинулся Мак. — Главное, что есть ботик. И что он попал к нам благодаря тому, кто раньше был в лухмановском ТЭКе. И все это завязано на тебе…
Мир подумал, мотнул волосами.
— Не, ребята… Это завязано на всех на нас. Пусть он будет наш общий. Это как-то справедливее… Будто по законам природы.
— Ага! — догадался Мак. — Один корабль, один экипаж…
Маша сказала просто, без всяких споров:
— Ладно, пусть… Давайте есть сосиски, а то остынут. Мак, принеси вилки и хлеб.
— Она все время мной командует, — пожаловался Мак. — Потому что мечтает командовать тобой, но боится… — И пошел на кухню.
Съели сосиски (подчистую!) и на сытый желудок стали снова любоваться моделью. Пересаживались у стола, меняясь местами, чтобы каждый разглядел суденышко со всех сторон.
— Старинная работа, — высказался Мир. — И точная. Я рисунки и чертежи этого ботика много раз видел во всяких журналах. Здесь все по правде, даже кливер и стаксель перепутаны местами, как оно было на самом деле.
— Откуда ты знаешь, как было? — подцепила его Маша.
— Многие знают…
— Мир, а эта штука зачем? — Мак мизинцем тронул округлый щит на борту ботика. Тот висел на железной оси и был перехвачен медными полосками. — На том борту такой же. Это специальные плавники, да?
— Конечно! Их опускают в воду, чтобы не было дрейфа. Называются шве́рцы. Если выдвижной плавник один и опускается через днище, его называют шверт. По-голландски «меч». Он рассекает воду, как лезвием. А здесь два боковых меча. Наверно, они тоже опускаются…
Он осторожно распутал на бортовом штырьке суровую нитку, которая держала плавник в подвешенном состоянии. Полукруглый край шверца послушно скользнул вниз. Под ним оказался квадратик блестящего коричневого лака. Вообще-то борта ботика были изрядно обшарпанные, но под шверцем лак сохранился как новый. Ни царапинки. Хотя… царапинки все-таки были. Выжженные раскаленным шилом или иглой маленькие буквы и цифры.
Мир ухватил кораблик, поднес к лицу. Мак и Маша сдвинулись головами.
Молчали с полминуты.
— Это что?.. — прошептала Маша.
— Это… вот это да!.. — выдохнул Мак.
— А кто-то говорил, что чудес не бывает, — произнес Мир и укоризненно глянул на брата, хотя тот ничего подобного не говорил.
На бортовой обшивке была различима надпись:
Д. Л—ВЪ. 1903
Сначала дышали молча и сосредоточенно, как счастливые кладоискатели над выкопанным сундуком с дублонами и пиастрами. Но вскоре стали появляться трезвые мысли. Первым высказал такую мысль Мир:
— Да ну… наверняка это просто совпадение. Какой-нибудь Леонтьев или Лаптев… или Лукоморьев…
— Все равно старинная вещь. Как из морского музея в Петербурге, — заступился за кораблик Матвей.
— Жаль только, что ничего больше не знаем, — грустно заметил Мир. — А то какой бы мог быть сюжет…
— Но если не знаем, тогда имеем право думать как хотим! — вскинулась Маша. — Думать, что ботик и по правде был когда-то у капитана Лухманова! И если будем думать это крепко, значит, так оно и есть. Ботик мог стоять в корабельной каюте, когда капитан плавал по морям…
— Но капитан никогда не был в нашем городе, — вспомнил Матвей. — Как ботик мог оказаться здесь? Сам приплыл по северным морям и рекам?
— Всякое могло быть, — сказала Маша. — Верно, Мир?
Мир не стал усмехаться. Он молча смотрел перед собой и скреб подбородок так, словно там начала прорастать бородка. И вдруг спросил:
— Марья, а бабушка не помнит фамилию тех купцов?
— Не помнит. Она вообще мало что помнит: возраст уже… А не все ли равно, какая фамилия?
— Вдруг Холмогоровы? Мать Лухманова, Надежда Александровна, была замужем за инженером Михаилом Холмогоровым, купеческим сыном, и несколько лет жила здесь…
— Но ведь это было совсем в другое время, — заспорил Мак. — Не в девятьсот третьем году, а гораздо раньше. — Ты сам рассказывал.
— Да, но когда уехала, здесь остался ее сын, брат капитана. Сводный… И, говорят, они не забывали друг друга, любили… Дмитрий Афанасьевич мог прислать брату кораблик в подарок… Инженер Холмогоров строил в этих краях железные дороги, заботился о развитии страны, как когда-то Петр Первый. Может быть, брат и подарил ему ботик в память о таких вот героических делах…
— Наверно, так и есть! — подпрыгнул Мак.
В ушах зазвенела «приключенческая» музыка. Вроде как в кино о детях капитана Гранта.
— А могло быть иначе, — продолжал Мир (он уже обрел привычный, слегка «лекционный» тон). — Капитан однажды подарил кораблик своей маме, писательнице Лухмановой. Она во время Русско-японской войны — это когда Порт-Артур и Цусима — была там на фронте сестрой милосердия и корреспондентом. Потом приехала в Ялту, там заболела и скоропостижно умерла. Дмитрий Афанасьевич даже не успел приехать попрощаться, опоздал на несколько дней. Но все же приехал. И другие родственники, наверно, приезжали. И Михаил Холмогоров, наверно, тоже… Может, он тогда взял кораблик и увез с собой… Если, конечно, эта модель по правде принадлежала Лухманову…
— Давайте думать, будто это и по правде так, — снова предложила Маша. — Ведь то, что это не так, все равно никто не докажет!
— Да… но все-таки жаль, что мало фактов, — скучновато заметил Мир. — Если бы что-то еще…
Мак досадливо поморщился. В душе. «Мало ему фактов! Радовался бы, что судьба подбросила такой подарок. Будто морским ветром дохнуло издалека…»
А Мир вдруг встряхнулся:
— Послушайте, народ! А вы хорошо осмотрели ботик? Может, есть на нем еще какие-то значки или надписи?
— Ничего больше нет, — недовольно откликнулся Мак. — Мы же не слепые…
— А под правым шверцем посмотрели?
— Ой!.. — Мак хлопнул себя по лбу.
И Маша сказала «ой!». И принялась распутывать шверцевый фал на крохотной такелажной утке.
И полукруглый щиток — в точности, как его левый собрат, — скользнул вниз.
Надпись была. Но мелкая, неразличимая.
— Лупу… — выдохнул Мир.
Мак бросился к полке с инструментами, опрокинул стул, вернулся с выпуклым стеклом на длинной рукоятке. Линза увеличила, сделала четкими буковки, нацарапанные иглой или тонким шилом:
