Но с Белоснежкой мы были в ссоре.
— Пойдем мириться, ведь мы первые обидели ее, — предложила Линка.
Приходим.
Лежит Белоснежка на диване грустная.
— Вот видите, что вы наделали… Дошло до отца, что я помешалась на белом цвете… Решил доктору показать… А я от доктора убежала…
— Белоснежка, мы мириться пришли.
— Мир так мир!
— Хотим выйти с тобой на моторной лодке в море.
— Ах, вот в чем дело?.. Не хочу вашего мира!
— Белоснежка, ты не обижайся.
Уткнулась Белоснежка лицом в подушку и молчит.
Мы рассердились на нее.
— Идемте, достанем другую лодку! — говорит Лорка. — Не стоит с ней связываться… И вправду, пусть лечится!
— Никчемный народ вы, девчонки, недаром вас все мальчишки ненавидят! — бросает нам вслед Белоснежка.
Лодку мы достали. Взяли без спроса у дяди Кирилла, рыбака. Жаль только, что безмоторная. Выходим на веслах. Гребем, поем, обливаем друг друга водой. А день жаркий, душный. Никто из нас не заметил, как вдруг по морю пополз туман, густой, точно шерсть овцы. Все скрылось в нем: и берег, и суда, и Рыбацкий причал. Куда плывем — не знаем. Стало нам страшно. А Линка закрыла ладонями свои глаза, чтобы никто не видел, как из них текут слезы.
— После такого тумана всегда шквальный ветер ударяет. Пропадем мы все. Давайте кричать… — говорит она.
Орем в три голоса. Никого. Перестали мы грести. Ветра нет. Но море как бы вспухает. Вот-вот загудит зыбью. А кругом белым-бело. И вдруг доносится из тумана голос:
— Так кому надо лечиться на Слободке?
— Белоснежка!
— У меня мотор отказал! — кричит она. — Вы только там без паники. У меня компас в руке. А туман, туман какой белый!
И тут мотор на «Чайке» как застучит…
— Ура, ура, Белоснежка!
Берет она нашу лодку на буксир, и через час мы на причале.
А море уже гудит.
— Спасибо, Белоснежка!
Мы обнимаем нашу подружку и смеемся. Смеется и она.
— А знаете, — говорит, — может быть, и есть планета Белая, где даже все подсолнухи белые!
Дворник Тунцов — один из самых лучших дворников на Смоляной улице, а вот Фильке он совсем не нравится. Нет во дворе веселой мальчишеской жизни. Одни цветы на клумбах, красные, сиреневые и желтые. Ни в чижа сыграть, ни запустить с крыши воздушного змея…
Вздыхая, Филька заворачивает в оранжевые плавки свой завтрак — два крутых яйца, хлеб и конверт с щепоткой соли.
Часы отбивают восемь утра. Скорей на улицу! Там, возле трамвайной остановки, собирается бригада искателей древнего поселения на берегу Куяльницкого лимана. Надо спешить. Но во дворе Филька останавливается. Он не в силах двигаться дальше. На вишневом дереве поспели вишни.
Первые вишни. Хорошо бы взобраться сейчас на вторую ветвь… Это желание, острое, дерзкое и чарующее, с такой силой охватывает Фильку, что он даже открывает рот и забывает обо всем на свете.
Он так и стоит с открытым ртом, маленький одессит, школьник и пионер, смуглый, как юнга с океанского парусника. А какие-то молоточки, звонкие и легкие, чеканят в его голове слова: «Первые вишни… Первые вишни…»
Он глядит на вишни и не может на них наглядеться. Рубиновые, с влажным, сочным сиянием кожуры, они манят Фильку, зовут к себе… Настоящие волшебные вишни. Да и само дерево не простое. Оно из Генуи. Его привез сын Тунцова, моряк Николай. Тогда эта вишня была совсем маленькой. А теперь генуэзка приветливо шумит листвой. Небо Одессы, такое же теплое и высокое, как и небо Генуи, удочерило ее.
Ноги Фильки отрываются от земли. Шаг, второй, третий, и вот он стоит перед вишней. Он глядит на чудесные плоды, и перед ним возникает радужная картина.
…Бригада искателей древнего поселения — Венька Корнев, Севка Луценко и Нора Волынская — лежит на берегу лимана, утомленная археологическими поисками. Вот в такой-то момент он, Филька, и вытащит из кармана горсть вишен… Филька даже видит коричневое восхищенное лицо Норы, с глазами голубыми, как даль лимана. А Севка, карманы которого набиты всякой всячиной, впрочем, как и у всех мальчишек нашей планеты, даже взвизгнет от радости. Он сластена…
В это время дворник Тунцов сидит в своей дворницкой и держит в руках толстую книгу. Но читать он не может. Разучился. Это случилось после ранения на границе. И все же книги — страсть Тунцова, особенно о войне. Обычно их читала для него вслух племянница. И племянницы уже нет. Вышла недавно замуж.
Душа дворника томится. Он задумывается. Неожиданно поднимает голову и видит из окна Фильку Конева на вишне…
Спустя минуту огромные руки Тунцова снимают Фильку с дерева, снимают легко и осторожно, словно бабочку с цветка.
— Так, — произносит дворник.
Филька молчит.
— Так, — снова говорит дворник.
Филька по-прежнему молчит. Он думает: «Еще хорошо, что никто не видел этой печальной истории». Но Филька ошибается. Все видела Верка, по прозвищу «Космонавт Вареный Нос», его родная младшая сестра. Она сидит на балконе и давится от смеха. Теперь об этом узнают все во дворе…
Насмешек не оберешься. Фильке кажется, что над ним уже потешаются даже воробьи.
«Поживился? Поживился?» — злорадствует воробьиное племя.
Да и сами вишни, кажется, смеются над мальчишкой:
«Сорвал, сорвал, сорвал?»
Над домом плывут ленивые облачка. Городское утро звенит, как тамбурин, а дальше, над морем, степью и всеми лиманами, ближними и дальними, поет голосами скрипок, и ветер приносит их голоса сюда, в дом, стоящий на Смоляной улице.
Филька ничего не слышит. В его ушах лишь гудит голос дворника:
— Иди, Филька, за мной!
Они заходят в дворницкую.
— Нет, не стану я крутить твои уши, — говорит там дворник, — на что они мне? Такие — пучок копейка…
Филька оскорбляется. Пучок копейка? Неправда. Уши у него хорошие, большие, мама говорит, что они музыкальные…
А Тунцов продолжает:
— Ну-ка, выгружай груз из трюма.
И Филька выгружает. Он кладет на стол вишни, еще нагретые солнцем утра.
— Внимание, суд идет! — говорит Тунцов. — Филипп Конев присуждается к штрафу… Он должен прочитать Тунцову Александру Федоровичу сто страниц этой книги…
С этими словами дворник усаживает Фильку на табурет и сует ему в руки книгу:
— Начинай вот отсюда…
Делать нечего. Надо читать. И Филька читает «Записки английского офицера разведки Мориссона».
Лицо Тунцова само внимание. Но Филька не находит ничего интересного в этой книге.
А день между тем все хорошеет и хорошеет. Синее небо зовет Фильку на берег Куяльницкого лимана, Смоляная улица и вправду пахнет смолой. Но смолой особой, корабельной. На улице светло, жарко. На стене дворницкой золотятся солнечные зайчики, и дворник, ослепленный их блеском, закрывает глаза.
— Спит… — решает Филька.
Сейчас можно выскочить во двор через окно… Веселая озорная песенка без слов начинает звучать в Филькином сердце.
Филька поднимается и тянется к окну. Но тут раздается голос дворника:
— Читай.
Жалобно шелестит перевернутая страница.
Филька читает, а сам думает о своих друзьях — искателях древнего поселения. Может быть, в этот самый час они без него уже сделали важное археологическое открытие? На Филькиных губах выступает горечь. Он читает, скука одолевает его и ломит кости, словно осенняя сырость. Он читает, а перед ним лиман, лиман, лиман… Он читает, а перед ним солнце, солнце, солнце… Перед ним золотой мир школьного лета. Мир соленых зеленых волн. Мир гулкого мальчишеского счастья…
Филькин голос срывается. Все туманней становятся для него страницы.
Он с ненавистью глядит на своего мучителя. Ему он желает самого плохого… Заболеть лихорадкой, вывихнуть ногу и даже отравиться консервами, как отравилась в прошлом году его сестра Верка…
— Интересно, верно? — вдруг спрашивает дворник Тунцов.
— И нисколько! — хмуро произносит Филька. — Вот другие книги — да… О путешествиях… — Он зло глядит на дворника и добавляет: — А я даже бы за ведро сорванных вишен не заставлял мальчиков читать про тайные пружины…
Лицо дворника бледнеет.
— Мал ты еще, Филька, чистый мышонок… — говорит он тихо. — Все надо знать о войне… Видеть ее корень… Чтобы растоптать навечно…
— И тайные пружины?..
— Да! Вот они, на мне расписались… На границе…
Дворник Тунцов стягивает с себя рубаху. Все его тело изуродовано страшными багрово-синими рубцами.
— Видал? — надевая рубаху, обращается дворник к Фильке.
Фильке становится стыдно. Он краснеет, как горсть вишен, над которыми кружится залетевшая в комнату пчела. Он уже не желает, чтобы дворник отравился консервами.
— Дядя Тунцов, — говорит он просительно, — едем купаться на Куяльник, мы там ищем древнее поселение…
