Но странно: все тут пехотинцы — ну хотя бы один моряк или танкист!
— Это только до Харькова, — уверенно говорит Мишка. — А оттуда уже по нашим воинским частям разошлют.
Ищу глазами маму.
— Я здесь, сынок!
Машет мне рукой, пробирается поближе. Косынка сползла с головы, но мама этого не замечает — смотрит только на меня. Хочу крикнуть ей, чтобы поправила косынку, но в это время капитан махнул рукой: отправляйсь! Командиры засуетились, закричали на все голоса: «Нале-во! Правое плечо вперед — ша-гом арш!» И мы, толкая друг друга чемоданами, котомками, торбами, вышли на улицу.
— Ать-два! Левой!
Командиры стараются, чтобы наша колонна приняла стройный вид. Мы и сами усердно отбиваем шаг, так что подошвы болят, а рядом торопятся матери, сестры, отцы. Они пытаются не отстать от нас, но мы уже не принадлежим ни себе, ни им, между нами пролегла полоса отчуждения, которая будет разделять нас многие годы.
До Харькова едем пассажирским поездом. Сидим в купе чуть ли не друг на друге, притихшие, печальные, всеми мыслями оставшиеся еще там, на перроне. Даже Мишка, которого никто не провожал, который ни с кем не прощался, и тот скис. А про меня и говорить нечего…
Мама так и не поправила косынку. Когда поезд тронулся, она шла рядом с вагоном и приговаривала:
— Твоя мать не плачет. Видишь, твоя мать не плачет…
А сама не замечала, как по ее лицу катились слезы.
Поезд мчится уже вовсю. Мелькают телефонные столбы, проплывают поля, села, небольшие рощи. Одни из нас прилипли к окну, другие слушают нашего сопровождающего — помкомвзвода. Мы приберегли для него место и втайне гордимся тем, что он едет в нашем купе, наперебой, друг перед другом, угощаем его всем, чем богаты. Но все это без заискивания, угодничества: помкомвзвода представляет часть того удивительного мира, в который мы вскоре войдем. Сопровождающий не отказывается от щедрых даров: ест все подряд, охотно отвечает на наши дотошные бесконечные расспросы. Изо всех его ответов до нас доходит одно: что служба в армии — это «не фунт изюма», кто не был на ней, тот попадет, а кто побывал, тот «не забудет»! Потому что армия — это вам не игрушки, в армии перво-наперво дисциплина: «Кругом!» — и все разговорчики!
В Харьков приехали в обед. И сразу же в баню.
— Отпарить гражданский душок, — пояснил нам сопровождающий. — И патлы остричь. Чтобы зверей не разводить.
— А если я не хочу? — спрашивает Мишка. Помкомвзвода прицелился на Мишку строгим глазом, ответил:
— В армии забудь: хочу — не хочу! В армии: «Кругом!» — и все разговорчики!
Раздался смех.
Баню брали приступом: кто первый ворвется.
— Куда?! — хотел остановить нас здоровенный дядька.
Его так и втащили в раздевалку. А он яростно размахивал березовым веником и ругался:
— Ну, сущие жеребцы, окаянные!
В раздевалку набилось полным-полно. Мишка успел захватить шкафчик для одежды. Окликает меня:
— Толька, сюда! Раздевайся быстрей. Орда налетит, и шайки не захватишь.
Сбросили с себя одежду, заперли шкафчики и с номерками в руках начали пробираться к дверям, из которых валил пар. Заняли свободную лавку поблизости от кранов. Лавка широченная, скользкая, хоть катайся на ней. Шайки деревянные, с медными ручками. Медь вся зеленая, дерево — черное: из них, должно быть, мылись еще купцы до революции.
Только устроились, как вдруг подбегает к нам тот подхалим, что всю дорогу увивался вокруг помкомвзвода. Подбежал и две шайки на лавку плюх:
— Товарищ помкомвзвода, сюда! Вот лавка свободная!
Мы бы ему показали «свободную»… Мишка уже и шайку его схватил, да сопровождающий тут как тут. Подошел, хлопнул Мишку по голой спине, дружелюбно спросил:
— Моемся? Порядочек…
А угодник возле него чуть хвостом не машет:
— Ложитесь, товарищ командир, я вам спинку потру!
Нам уже никакая баня не мила. Отодвинулись на самый край лавки, хмуро наблюдаем, как подлиза заискивает перед командиром. Набрал теплой воды, шурует спину, только что языком не лижет.
Мишка смотрел, смотрел, а потом взял свою шайку — и к кранам.
— Ты что?
— Ничего.
Открутил кран с холодной водой, налил полную шайку:
— Сейчас он его помоет.
Я попробовал рукой воду: как лед!
— Стань так, чтобы он ничего не заметил, — шепчет мне Мишка. И поставил свою шайку на лавку, разводит мыло, чтоб было точно так же, как у подхалима.
Я, понятно, стал. Мне-то что, трудно? Стою и смотрю, как угодничек командиру спину намыливает. Спина красная, распаренная — командир лишь покряхтывает блаженно.
— Порядочек! А теперь обливай…
Я отступил в сторону, чтобы не мешать людям мыться. Тем более что и Мишка уже управился: поменял шайки. А подлиза рад стараться:
— Держитесь, товарищ командир!
Да хлюп всю шайку ледяной воды!
Никогда не думал, что командир так разозлится и начнет ругаться. Особенно после того, как, вскочив с лавки, уже сам схватил другую шайку и вылил ее на себя…
Потом мне Мишка рассказал, что он успел подменить и вторую: она была с кипятком.
Здесь же в бане мы с Мишкой и постриглись. Взглянули друг на друга — и не могли удержаться от хохота. Мишка заливается, а я пуще его.
Когда вышли из бани, сопровождающий громко спросил:
— Кто хочет сходить за обедом?
Мишка дерг меня за рукав:
— Толька, пойдем?
— Пойдем!
— Мы, товарищ командир!
Колонна двинулась, мы, двенадцать человек, остались на месте. И тринадцатым — младший командир. Как раз чертова дюжина!
— Товарищ командир, а где этот обед?
— В воинской части… По два — становись!
— Товарищ командир, а куда все наши пошли?
— На станцию, в эшелон… Правое плечо вперед — шагом марш!
— Товарищ командир, а разве не будут нас рассылать по частям?
— Разговорчики! Вы в строю иль на посиделках?!
Войсковая часть, в которой мы должны были забрать обед, оказалась далековато: шли около часа. Мишка уже начал бурчать, что могли бы и на трамвае подъехать, но тут командир подал команду «Стой!» — и мы увидели массивные зеленые ворота с красной пятиконечной звездой. Ворота сразу же открылись, и мы вошли в широченный, вымощенный булыжником двор. Вокруг длинные двухэтажные дома из красного кирпича.
— Глянь, танки!
Мишка восторженно колотит меня локтем в бок, хотя я и без него все вижу. Грозные боевые машины выстроились в длинный ряд, вдоль них расхаживает часовой с винтовкой.
Да-а, это тебе не пехота! А может, и мне попроситься в танкисты? Чтобы вместе с Мишкой. На одной машине: он водителем, а я — командиром…
Тем временем подходим к единственному одноэтажному дому, останавливаемся у дверей. Командир приказывает нам подождать, а сам заходит внутрь. Вскоре появляется с двумя дымящимися паром ведрами в руках. Ведра огромные, каждое как бадья.
— А ну-ка, налетай, кто проголодался!
Я ринулся было подскочить первым, но Мишка вовремя дернул меня за рукав:
— Куда, дурной? Может, полегче будут.
Более легких так и не дождались. Командир сказал:
— Нужно с часок подождать. На два ведра не хватило: доваривают.
— Товарищ командир, борщ же остынет!
Командир подумал-подумал и решил так: он поведет тех, кто с борщом, а нам с Мишкой оставаться здесь. И ждать, пока он снова вернется. Ясно?
Ясно-то ясно, да не очень весело. Есть так хочется, аж в животе бурчит, и еще не терпится побыстрей к эшелону добраться, узнать, куда нас повезут. Но приходится ждать, и мы рассматриваем танки.
— Толька, ты какой взял бы себе?
— Вон тот, что с двумя башнями.
— Дурной, это же устаревший. Бери тот, что с одной!
Не успели закончить спор, который танк лучше, как на пороге появился повар в белом:
— Вы за борщом? Держите!
Эти ведра вроде бы больше тех. И тяжелей. Стоим и не знаем, как быть дальше. Когда-то еще вернется командир, а борщ стынет и стынет.
— Давай пойдем! Что мы, дороги не найдем?
Пошли. Ведра тяжелые, и нести их неудобно. Перегибаемся на бок, а борщ хлюпает и хлюпает. Несли, несли, устали — остановились. Поставили ведра, вытираем вспотевшие лбы.
— У тебя деньги есть?
— А что?
— Сейчас бы мороженого, хоть по порции! Ты любишь мороженое?
А кто его не любит! Глотаю голодную слюну, а Мишка соблазняет:
— Пломбир с изюмом тебе приходилось пробовать?
Я не выдерживаю, хватаю ведро и говорю решительно:
— Идем!
— Куда?
— Мороженое искать!
Нашли мороженое лишь в центре: едва добрались. Если бы не ведра, как гири, было бы легче.
Мороженщица как нас увидела, сразу догадалась, кто мы такие:
— Налетайте, солдатики, забирайте последнее!
— Видишь: последнее! — шепчет Мишка. — Хорошо, что сразу пошли, а то не хватило б.
Съели по порции, облизнулись. Посмотрели друг на друга:
