— Еще по одной?
— А денег хватит?
— Хватит.
Вот так мы и проели Сергунькины деньги. Лакомились мороженым, пока языки не задубели.
Взялись было за ведра, а куда идти — не знаем. Пока мороженое ели, и дорогу забыли.
— Вам, ребятки, на станцию? — спрашивает мороженщица. — Так вы идите по этой улице. Три квартала пройдете, а потом повернете направо. А там прямо, прямо — как раз в станцию и упретесь.
Поблагодарили, подняли вновь ведра, пошли. Отшагали три квартала. Остановились на углу, отдохнули и снова в путь. Хотя вокзал и далековато, едва виднеется вдалеке, но ничего, дойдем, солдатам не привыкать к походам.
— Зато все наедятся, — утешаю Мишку.
Доплелись до вокзала. Руки ноют, ноги гудят. Где же эшелон?
— Эшелон? — переспрашивает дежурный. — Погодите, хлопцы, вы допризывники?
— Да, допризывники.
— Так вы, голубчики, не туда попали! Ваш эшелон на товарной, а это пассажирская…
— На то-о-варной?..
— Конечно, в пяти километрах отсюда.
Мы оба готовы разреветься. Легко сказать: пять километров! Да еще с полными ведрами, будь они неладны! Вы идите по колее, — советует дежурный. — По улицам чуть ближе, но можете с дороги сбиться…
Шагаем и шагаем. А колее ни конца ни края. Ффу, наконец дошли. Но где же наш поезд? Столько кругом эшелонов, что глаза разбегаются.
— Дя-адь, вы не знаете, где наш эшелон?
— А вы кто такие?
Железнодорожник в замасленной форме подозрительно осматривает нас. И мы торопимся ответить:
— Мы допризывники.
— Допризывники? Так ваш эшелон уже отправлен.
Я растерянно смотрю на Мишку, Мишка — на меня.
— Как же вы умудрились отстать? — интересуется железнодорожник.
Нехотя объясняем. О мороженом, понятно, ни слова, при чем тут мороженое? Послали за обедом, пока дождались, пока донесли, эшелон и ушел. Что же теперь нам делать?
— Что-нибудь да придумаем, — утешает железнодорожник. — Вы, ребята, постойте тут, а я узнаю, куда ушел эшелон.
Сели прямо на шпалы, уставились бездумно на ведра. А железнодорожника все нет и нет. Уже и солнце к закату отправилось, уже похолодало, а он как сквозь землю провалился.
Сидим еще полчаса. А может, и дольше.
— Заждались, ребятушки?
Железнодорожник! Мы так и подскочили.
— Берите свои ведра да живо за мной.
Ведет нас через рельсы, между вагонами, на ходу рассказывает:
— Ваш эшелон направили на Полтаву. А сейчас отходит второй. Садитесь и дуйте следом…
— А вдруг не догоним?
— Еще и обгоните, — успокоил нас железнодорожник. — Этот пойдет с ветерком, зеленой улицей… Вот и он! Залезайте быстренько в тамбур…
И только мы влезли, только поставили ведра, как поезд — ту-ту! — и поехал. Не успели даже железнодорожнику и спасибо крикнуть.
Мчались — и вправду только ветер свистел! Мелькали полустанки и станции. Перед каждой из них паровоз отчаянно кричал: давай дорогу! И семафоры едва успевали поднимать свои руки. Нам с Мишкой совсем было бы весело, когда б не ветер. Холодный, пронизывающий, он продувал открытый тамбур и трепал на нас одежду. Да еще если бы не уголь на платформе, перед самым нашим тамбуром. Через час мы выглядели как трубочисты — только зубы блестели.
Вот тогда я и вспомнил добрым словом маму, заставившую меня взять пальто. И когда Мишка не выдержал — оделся, я достал и свое. Уперлись спинами в стену вагона, руки — в рукава, головы — в плечи. Сидим нахохлившись, как совы.
В Полтаву приехали далеко за полночь.
— Эшелон с допризывниками? Есть такой. Вот он, хлопцы, и стоит. А вы что ж, отстали?
Мы даже не ответили — бросились со всех ног к эшелону. Чтобы опять без нас не тронулся.
Утром помкомвзвода сердито допытывался:
— Самоволочка? Погулять вздумалось? Не выходить из вагона, пока не доедем до части!
Потом мы узнали, что ему досталось на орехи от начальника эшелона за то, что мы потерялись.
— А сейчас — умываться! Вы в трубе паровозной ехали или в цистерне из-под мазута? И ведра вымойте!
Мы долго плескались под краном, потом отмывали ведра от борща, который никто не захотел и пробовать. Но не это нас удручало. Неприятно поразило другое: после Полтавы разузнали мы с Мишкой, что всех нас везут в одну часть. Не в матросы, не в танкисты — в пехоту! Царицу полей.
Вскакиваю от неистового крика. Только что снился мне сон: ярко освещенный коридор и открытая дверь в темную комнату. В той комнате, в густой тьме, притаилось какое-то чудище. Нечто настолько страшное, что я весь дрожу. Хочу убежать, но ноги приросли к полу. Хочу закричать, но голос пропал. В это самое время свет в коридоре гаснет и врывается этот зычный крик.
Сердце стучит так, что, кажется, вот-вот выскочит из груди. Ошалело моргаю, а в ушах стоит это яростное:
— По-одъе-ом!
Наконец доходит до сознания, что я в казарме. На узкой двухэтажной койке: я внизу, наверху Мишка.
Он тоже проснулся. Свешивает ноги, раскачивает ими, не иначе как старается попасть мне по голове. Все еще сердитый, ловлю его ногу и щиплю его за икру. Мишка ойкает, ног как не было, вместо них появляется его разозленное лицо:
— Ты чего щипаешься?
— По-одыма-айсь!
Ну и голосище — мертвого поднимет!
Соскакиваю на холодный пол. Он словно обжигает разогретые подошвы, а меня всего встряхивает. Бр-р-р! Клацая зубами, начинаю одеваться.
— А вам что, персональная команда нужна?!
Помкомвзвода! Но не тот, который нас сопровождал, а другой. Отныне он будет командовать нами. Остановился напротив, грозно смотрит на Мишку.
Мишка ложится на живот, сползает неуверенно со второго этажа. Высокая койка качается, Мишка болтает босыми ногами — ищет пол.
— Живей, живей! Это вам не у тещи в гостях!
Мы еще неженатые, у тещи ни разу не гостили, потому и не можем по достоинству оценить помкомвзводовский юмор.
— Чтоб через десять минут никого здесь не было! — напоминает помкомвзвода командиру отделения. — Ясно?
— Ясно, товарищ помкомвзвода!
Командир отделения лихо прищелкивает каблуками. Он уже одет, обут, стоит у нас над душой:
— Вы что как сонные мухи! В армии небось, а не у тещи в гостях!
Он явно подражает помкомвзводу: точно так же хмурит брови и закладывает большой палец правой руки за ремень. Но это ему плохо удается. Уж очень юное у него лицо и голубые, как у девицы, глаза.
— Чтоб за пять минут все было застелено! — командует он и бежит к другим койкам.
А у меня, как назло, запутался шнурок от ботинка.
Хоть зубами помогай! Вчера поленился развязать, скинул просто так, а теперь вот в переплет и попал.
Мишка совсем не торопится. Прыгает на одной ноге, стараясь попасть второй в штанину.
— Разве это жизнь? И поспать не дадут! Пехтура несчастная!
Он никак не может свыкнуться с мыслью, что приходится служить в пехоте. Твердо намерен написать в Москву наркому, чтобы его перевели в танкисты. Уговаривает и меня:
— Ты сдурел, что ли, — в пехоте служить!
Еще в эшелоне грозился:
— Дай только до места добраться!
По дороге попасть на почту никак не удавалось: меня и Мишку не выпускали из вагона до самой Винницы. А в Виннице сразу же всех повели на узкоколейку, посадили в маленькие вагончики и повезли аж в Вапнярку.
Из Вапнярки двинулись уже пешком на Дзиговку. Топали часов пять, пока дошли. Устали страшно: у каждого торба или чемодан, да еще какое-нибудь пальто. А сопровождающий «подбадривал»:
— Это что! Попробуете при полной выкладке, да на сорок километров, тогда и папу с мамой вспомните!
Кое-кто и нос повесил: не так легка и приятна оказалась военная служба, как до сих пор казалось.
В конце концов дошли. Впереди, в широкой долине, Дзиговка, а по левую руку — двухэтажные из красного кирпича казармы. Триста семьдесят первый стрелковый полк — наш дом, наша хата.
— Правое плечо вперед!
Наша кое-как выстроенная колонна овечьей отарой поплыла в ворота.
— Приставить ногу! Можете опустить поклажу!
От вчерашнего дня — два ярчайших воспоминания: как набивали матрацы и как потом ужинали.
Матрацы раздали прямо в колонне. Ткнули каждому по длиннющей полотняной колбасе, скомандовали: «Кругом!» — повели со двора, приказав оставить вещи на месте.
Привели в поле, к двум огромным скирдам. Была подана команда набивать матрацы, и мы облепили скирды, как мыши.
Полосатые колбасы казались бездонными. Но мы их все же наполнили соломой.
Потом нас снова выстроили и повели назад. Если бы кто глянул сверху, подумал бы, не иначе, что это не мы, а муравьи тянут на себе длинные полосатые личинки.
Повели сразу в казарму, на второй этаж. В огромную комнату с двумя рядами двухэтажных коек. Таких я сроду не видел. Мишка сразу же скок наверх:
— Чур, моя!
