все сильнее заливала лицо Шира, губы его беззвучно шевелились, он в бессильной ярости стискивал кулаки.
«Так тебе и надо, — подумал я, — попробуй хоть раз того, чем меня здесь кормят ежедневно. Не нравится?»
— В общем, выбирай, Шир, — вмешался наконец Коваль. — Либо ты остаешься с китом, либо возвращаешься к нам. Ну как?
— Я… останусь, — решил Шир. — Не хочу, чтобы меня таскали к директору…
— Трус, — сказал я. — Была бы здесь какая-нибудь свободная парта, я сам бы от тебя пересел.
— А может быть, сядешь со мной? Ирка Флюковская пересела бы тогда к Ширу.
Я не верил своим ушам: Бася Осецкая! Она предлагает мне пересесть к ней? А может, просто насмехается?
— Ирка, сядешь к Ширу на первую парту?
Как я молил про себя, чтобы Флюковская согласилась! Однако она отрицательно покачала головой.
— Я не сяду с мальчишкой. Если тебе не нравится сидеть со мной, я могу пересесть к Эльке. И не собираюсь навязываться…
— Да не в этом дело, — не дала закончить ей Осецкая. — Мне ведь совершенно безразлично, с кем сидеть. Я могу сидеть даже с Лазанеком.
«Даже»! Одним этим словом она перечеркнула всю мою благодарность к ней, охватившее было меня чувство счастья, радости и надежды. «Могу сидеть даже с Лазанеком». А я ведь верил, что Бася не такая, как все, что она тоньше и, может быть, именно деликатность мешает ей выступить в мою защиту. Она никогда не называла меня толстяком, никогда не издевалась над моей внешностью. Мне даже казалось, что несколько раз нам удалось обменяться понимающими взглядами… И что же? «Могу сидеть даже с Лазанеком». Я выбежал в коридор. Уроки в седьмом «В» уже закончились, и Мая я не увидел, а именно он более всего был нужен мне сейчас. Я вошел в библиотеку. Это был огромный зал, мрачный и полутемный, заставленный рядами тяжелых дубовых книжных шкафов. Помимо польской литературы здесь хранилась богатая коллекция старинных немецких книг, доставшаяся нашей школе в наследство от монастыря.
Я огляделся. В библиотеке никого не было, кроме сидящего в глубине старенького библиотекаря, глуховатого и очень близорукого. Я попросил у него «Крымские сонеты» Мицкевича, которые нам как раз предстояло проходить по программе. Усевшись за резным дубовым столом, я отыскал свое любимое стихотворение «Аккерманские степи». Мне нужно было как-то успокоиться, отвлечься. Прекрасное стихотворение Мицкевича помогло мне в этом.
Когда кто-то вошел в библиотеку, я даже головы не поднял и оторвался от чтения, только почувствовав на плече чье-то мягкое прикосновение.
— Мацек…
Бася Осецкая. Она уже сидела рядом, положив на стол раскрытую книгу, и улыбалась.
— Слушаю тебя, — сухо отозвался я.
— Неужели ты обиделся? Мне ведь честно хотелось, чтобы ты пересел ко мне. Что в этом плохого?
— Ничего, — ответил я все тем же сухим тоном.
— Я вообще считаю, что глупо рассаживать ребят и девчонок на разные парты. Я, например, предпочла бы сидеть с мальчиком. Не было бы столько болтовни на уроках. Ирка вечно треплется о каких-то пустяках.
— Угу, — отозвался я, делая вид, что мне просто не терпится вернуться к прерванному чтению.
— Значит, ты не сердишься? За то, что я хотела сесть с тобой?
Настоящая актриса. Будто бы и понятия не имеет, в чем здесь дело.
— Ты была готова сидеть д а ж е со мной. Благодарю покорно.
Но она как будто не понимала моей иронии.
— Да, была готова… ну и что же?
— Даже с Лазанеком. Даже!.. Очень признателен тебе за такое великодушие, Бася.
Наконец-то. Ресницы ее затрепетали, брови изумленно полезли вверх.
— Я так сказала? Честное слово, если я и сказала так, то без всякой задней мысли. Просто неудачно выразилась.
Я почувствовал ее пальцы на своей руке — мягкое, дружеское пожатие.
— Веришь?
Я поверял. Не все ведь придают значение каждому случайно оброненному слову. Возможно, у меня обостренная чувствительность. А все же было бы лучше, если б люди взвешивали свои слова. Даже когда речь идет о вещах вроде бы не очень важных. Одно такое словцо, как, например, это «даже», может все перевернуть в человеке.
— Верю, — сказал я. — Хорошо, что ты зашла сюда. Хорошо, что я теперь знаю.
Из-за шкафов неожиданно появился библиотекарь и с укоризной поглядел на нас.
— Это что здесь за беседы? Разве вы не знаете, что в библиотеке следует соблюдать тишину?
Бася так близко наклонилась ко мне, что на щеке я даже почувствовал ее дыхание.
— Ну, я пойду, — прошептала она. — Не люблю нарываться на замечания. Так, значит, между нами все в порядке?
— В порядке, — ответил я, тоже шепотом.
Бася вышла из библиотеки. Я проводил ее взглядом до самого выхода и, только когда дверь за ней закрылась, вспомнил еще об одном деле. Библиотекарь вернулся на свое место и углубился в какой-то толстый том. Я поднялся и на цыпочках направился в угол зала. Здесь. Передо мной была низкая железная дверца с красивыми коваными узорами и натертой до блеска бронзовой ручкой. Я оглядел ее очень внимательно, пожалуй, с оттенком какого-то почтения: какие тайны скрывает эта дверь и удастся ли мне когда-нибудь в них проникнуть? А может… А может быть, мне выпадет счастье разыскать сказочные сокровища монашеского ордена?
Я собирался было вернуться к столу, но тут мое внимание привлекла одна, казалось бы незначительная, деталь. Что-то поблескивало у замочной скважины. Я прикоснулся пальцем к блестящему месту и почувствовал что-то липкое и скользкое. Машинное масло.
Кому понадобилось смазывать этот замок? Май ведь утверждал, со слов сторожа, что сюда уже давно никто не заглядывал. А кто, кроме сторожа, стал бы смазывать замок? И зачем? Что-то за этим кроется…
…— Вполне возможно, что мне просто показалось, — сказал отец.
До меня донесся вздох матери. Через тоненькую перегородку я отлично различал каждое слово. Я лег на спину и плотно зажмурил веки, всеми силами стараясь заснуть, но ничего не получалось.
— Считаешь, что он поджидал тебя? — снова услышал я.
