он уже надоел.
— Нет, так не пойдет, — усмехнулся я. — Велосипед общий, тут уж ничего не поделаешь. Предлагаю пользоваться им по неделям: одну неделю ты, а другую я. Идет?
— Можно и так, — вяло согласился он. — Мне все равно.
Ему явно не терпелось поскорее закончить этот разговор. Он вертелся и так и сяк, избегая встретиться со мной взглядом. А я никак не мог избавиться от недоумения: неужели какой-нибудь месяц назад этот парень был моим лучшим другом? Казалось, передо мной стоит его двойник, какой-то удивительно похожий, но совершенно другой человек. Я даже поймал себя на том, что все время думаю о Яцеке в прошедшем времени: так думают о давно умершем или навсегда уехавшем человеке. С жалостью, с грустью, но без особой боли. Я достал из кармана монетку и подбросил ее вверх.
— Орел! — крикнул Яцек.
Мы одновременно посмотрели на землю: монета лежала решкой кверху.
— Первая неделя моя, — сказал я.
Подобрав монетку, я хотел идти. Я договорился с Маем о встрече. Мы должны были сыграть несколько партий в шахматы, мне очень понравилась эта игра, и я уже делал некоторые успехи. Май ждал меня у себя дома.
— Мацек!..
Я неохотно приостановился. Мне не очень-то хотелось рассусоливать с Яцеком.
— Ты можешь вообще взять этот велосипед — насовсем… Мне он не нужен. Хочешь?
Я почувствовал неприятный привкус во рту, как будто раскусил что-то горькое.
— Нет, не хочу, — отозвался я. — С меня хватит и каждой второй недели.
— Мацек, послушай!.. — Он снова попытался задержать меня. — Здесь мы ведь можем по-старому быть друзьями… как раньше… так ведь?
Я деланно рассмеялся:
— Здесь!.. А в школе, значит, будем делать вид, что не знаем друг друга! Да? Тебе бы так хотелось?
Яцек молчал. Может быть, у него случайно вырвались слова, подлинный смысл которых он только сейчас по-настоящему понял и тут же жутко покраснел. Но меня все это уже не очень трогало — я торопился на встречу с Маем и хотел вообще поскорее закончить этот разговор.
— Привет! — коротко бросил я. — До вторника велосипед мой, а потом твой черед.
Май жил недалеко — в двух кварталах от нас. Я мигом вбежал по крутой лестнице, ведущей к их квартире, и так запыхался, что пришлось постоять с минуту под дверью, чтобы хоть немного отдышаться. Шахматные фигуры уже были расставлены на доске. Май пожал мне руку, и мы начали игру.
Сегодня мне явно не везло. Я получил три мата подряд, а последний — на седьмом ходу.
— Это так называемый детский мат, — с улыбкой пояснил Май. — Но не вешай головы — ты ведь только начинаешь играть.
— А я и не огорчаюсь, — возразил я. — Вчера я у тебя выиграл. Посмотришь, что будет через неделю.
Он только улыбнулся. «Опять расхвастался», — подумал я, как всегда с опозданием, и пробормотал:
— Извини…
Но он сделал вид, что ничего не заметил.
— А как дела на заводе? Поджигателей поймали?
— Пока нет, — сказал я. — Но отец говорит, что милиция напала на след. Скоро этим бандитам крышка.
Май задумался, нахмурив лоб. Только сейчас я обратил внимание на его глаза: огромные, темно-карие, глубокие, с черными густыми и очень длинными ресницами. Такие глаза я видел раньше только на фотографиях кинозвезд у кинотеатра «Радуга».
— Вчера бросили гранату в волостной комитет в Гордах, — сказал он. — Это в каких-нибудь десяти километрах от нас. Трое человек убиты.
Я молча вертел в руках шахматного коня.
— Как ты думаешь, — продолжал он, — а может, это те самые бандиты?
— Не знаю, — отозвался я. — Очень может быть.
Я вспомнил отца: ему часто приходится возвращаться домой поздней ночью, а улица у нас пустая, неосвещенная. Устроить на ней засаду, выстрелить из-за угла ничего не стоит. Они всегда стреляют в спину. Наверное, боятся встреч лицом к лицу. И подумать только — днем у нас такой спокойный, чистый, светлый городок. А по ночам то и дело раздаются выстрелы, автоматные очереди.
— А ты слышал, что в нашей школе раньше был монастырь?
Я благодарно улыбнулся Маю за то, что он решил переменить тему.
— Неплохо устроились эти монахи — электричество, центральное отопление, канализация.
— Ну ты даешь! — рассмеялся Май. — Все это установили здесь уже во время войны, когда монастырь отдали под гитлеровские учреждения. Тогда и было переоборудовано все здание. Не тронули только подземелья.
— А что, в нашей школе еще и подземелья есть?
— Да еще какие! Говорят, подземные ходы протянулись под городом на многие километры. Мне наш сторож рассказывал. Монастырь был построен еще в шестнадцатом веке и к тому же служил крепостью. Там, под землей, есть огромные залы, тайники, скрытые ходы. Сейчас большинство подземелий залито водой, но не везде. Сторож говорил, что там где-то скрыты монастырские сокровища: целые мешки золота, драгоценных камней…
— Врешь… — недоверчиво возразил я.
— Честное слово. Сторож узнал обо всем этом от одного старого немца, у которого брат был здесь монахом. Ты небось и сам заметил железную дверцу в нашей библиотеке.
— А как же! Я даже подумал…
— Ну вот видишь, — прервал он меня, — это и есть вход в подземелья. У сторожа есть ключ от этой дверцы, но сам он в подвалы не заглядывал. Там, говорит он, с человеком может произойти что угодно.
— А может быть… — Я не договорил.
— Не боишься?
Я припомнил экспедицию в погреб, тот, в котором мы нашли велосипед, и мне стало немного не по себе. Но разве можно сравнивать тот погреб с монастырскими подземельями!
Я пробормотал что-то не слишком членораздельное. Но Май воспринял это как проявление храбрости.
— Ну, раз не боишься, поговорю со сторожем. Он меня любит. Надеюсь, он даст нам ключ и разрешит спуститься в подземелье.
— Мгм!.. — Меня не очень-то привлекало это предприятие.
— Ключ мне сторож уже показывал. Он огромный, из тяжелого кованого железа с очень сложными бородками. Ему более двухсот лет.
— А ты тоже пошел
