А примерно через неделю снова пришёл Супани. Поздоровался, посочувствовал, горестно качая головой, а после сказал:
— Махмуд, срок уже прошёл. Я заходил раньше, да бедная Яха сказала, что ты на охоте.
Глаза Махмуда почернели. Так вот оно что! Он пошёл на охоту впервые за много времени в то утро, когда Яха поднялась с постели. Как он упрекал себя, что позволил ей встать, что сам ушёл из дому! А её, оказывается, вот кто расстроил…
Пристально посмотрел Махмуд в узенькие, хитрые глаза Супани и бросил с презрением:
— Низкий ты человек! В первый же базарный день я сполна верну тебе деньги, продам коз.
— Что за них дадут? Я ведь хотел договориться по-хорошему: пастух мне нужен, а твой сын…
Махмуд задрожал от ненависти. Арби, прижавшийся к отцу, почувствовал это по его дрогнувшей руке.
— Скорее ты свой затылок увидишь. Мой сын рабом не будет! Свет не без добрых людей: чего не хватит — займу, — твёрдо сказал Махмуд.
Не моргнув, Супани ласково ответил:
— Я не настаиваю, дорогой, были бы деньги — другого найму. Только успокойся… Ах, какое горе, какое горе! Бедная Яха…
И вот наступил базарный день. Махмуд поднялся засветло, потряс Арби за плечо:
— Вставай, сынок, напои коз.
Арби вскочил, не открывая глаз, нащупал свою одежду. Пока отец прибирал постель, разжигал очаг, он погнал коз к водопою. Доверчиво поглядывая на него жёлтыми пуговицами-глазами, семенили рядом две козы и два подросших озорных козлёнка. Но почему они притихли, жмутся друг к другу? Чуют, что ли, что Арби ведёт их к водопою в последний раз?
Отец с сыном съели подогретую чёрствую лепёшку, макая её в солёную воду, в которой когда-то лежал творог.
Солнце ещё не взошло, дымные облака прикрывали вершины гор. Слабый ветерок холодил щёки. Птицы перекликались осторожно, точно боялись вспугнуть просыпающееся солнце. Махмуд и Арби, подбадривая один другого взглядами и отрывистыми словами, гнали коз на базар.
Они миновали кривые улочки, низкие дома под земляной крышей. Глухие стены, окон на улицу мало, да и те крохотные. Улица извивалась между плетнями, сплошь закутанными вьющимися стеблями. Кое-где в зелени золотились дозревающие тыквы. А в воздухе, даже за версту от базара, стоял удивительный, ни на что не похожий гул. Базар расположился на южной окраине аула. Арби никогда не видел такого скопления людей. В одной стороне продавали коров, лошадей, буйволов, в другой — поношенные, старые вещи, домашнюю утварь. Мычание, ржание сливались с людским говором, и Арби показалось, что над селом жужжит монотонно огромный неведомый жук. Иногда мужской или женский голос вырывался из общего шума — это люди звали друг друга, стараясь перекричать остальных.
Махмуд погнал коз на площадку, где продавали мелкий скот. Арби ни на шаг не отставал от отца — трудно ли потеряться. А вокруг вовсю шла торговля, и каждый покупатель, приценяясь, непременно изо всех сил хлопал продавца по руке. Треск стоял такой, будто лопались большие бычьи пузыри.
К Махмуду подошёл старик.
— Твои? — спросил он и стал до обидного придирчиво оглядывать коз.
Потом старик принялся торговаться. Он брал правую руку Махмуда в свою левую и ударял по ней своей правой. Отец не соглашался; Арби видел, как старик снова и снова всё сильнее хлопал его по руке. Наконец старик полез в глубокий карман, долго рылся там, пока не вытащил такой же старый, как и он сам, кошелёк.
— И неуступчив же ты, — сказал он досадливо, отсчитывая деньги.
Когда старик погнал коз, Махмуд и Арби прошли по базару. Арби несколько раз оглянулся, хотя старик уже затерялся в толпе.
Махмуд утешал сына как мог. Но ведь он и не заметил, как в последнюю минуту озорной козлёнок остановился, посмотрел на Арби и заблеял тоненько, жалобно. Старик хлестнул его прутом — козлёнок заблеял ещё громче. Тогда старик грубо схватил его за рожки и повернул в другую сторону…
Махмуд шёл, глубоко задумавшись. Иногда он встречал знакомых, останавливался и подолгу разговаривал с ними, но, кроме имени Супани, Арби ничего не разобрал. Да он и не прислушивался. Только видел, как отец продал какому-то человеку свой острый кинжал с красивой рукояткой — прежде он никогда с ним не расставался. Купив горсточку липких конфет, они ушли с базара.
На главной улице села отец остановился у большого дома с воротами, похожими на ворота хорошей крепости. Он дважды пересчитал деньги, сжал их в левой руке и с силой постучал в ворота. Вскоре появился Супани, приветливо распахнул ворота, и Арби увидел в глубине двора второй дом, хлев, конюшню — всё под черепицей.
— Вот тебе деньги, — сказал Махмуд.
— Принёс? — притворно удивился Супани. — Вот спасибо. И проценты не забыл? Я сейчас очень нуждаюсь в деньгах.
Он сунул руку за полу бешмета, вытащил из нагрудного кармана толстый бумажник и спрятал деньги, любовно разгладив каждую бумажку. Из другого отделения он достал сложенный вчетверо листок бумаги и протянул Махмуду.
— Вот твоя расписка. Нам остаётся лишь простить друг друга.
— Человек должен быть хозяином своего слова и без этих бумажек, — гордо сказал Махмуд и, скомкав расписку, швырнул её на землю. — Идём, сынок, больше нам тут делать нечего.
Через несколько шагов Арби оглянулся и увидел, что Супани торопливо поднял брошенную Махмудом бумажку. «Вот жадюга», — удивился мальчик.
Опустевшие без матери дом и двор показались Арби ещё угрюмее: не было ни коз, ни весёлых козлят. Даже собаку отец пообещал отдать соседям — сторожить всё равно больше было нечего.
Послонявшись бесцельно по двору, Арби пошёл к Бексолте. Пока Санет готовила, мальчики впервые за долгое время затеяли какую-то игру.
Арби начал привыкать к тому, что у него больше нет мамы. Говорят, время залечивает даже самые тяжкие раны.
Махмуд разжёг печь и отливал на огне дробь. Арби подавал отцу куски свинца, всячески старался помочь. Ведь отец обещал взять его на охоту. Вот когда можно будет поважничать перед Бексолтой! Конечно, лучше было бы просто пойти на охоту всем вместе, но отец сказал, что Бексолту возьмёт попозже, когда поспеют лесные орехи.
На случай защиты от диких зверей Арби приготовил рогатку, несколько камней, а вот отец никак не закончит свои дела. То чистил ружьё, то начал отливать дробь для патронов, а их такое множество — не сосчитать. Зато работа у отца интересная. Сколько угодно смотри — не надоест.
Вдруг во дворе свирепо залаяла собака. Выглянув в открытую дверь, отец с сыном увидели вбежавшего во двор человека. Грудь его тяжело вздымалась, он был бледен и весь в поту: видно, долго бежал. Махмуд узнал своего односельчанина Беку и шагнул навстречу.
— Ради своего сына, помоги, — прошептал Бека, озираясь.
— Что случилось?
— Я убил человека. Клянусь, я не желал ему зла. Родные его за мной гонятся. Ради своего сына, спрячь меня!
Не спуская с отца глаз, Арби ждал ответа. Ведь не только Арби или его товарищи, а и сам Махмуд и его отец в детстве играли в «гостя». Человека, пришедшего под твою кровлю, нужно принять, а то и защитить, несмотря ни на какие опасности. И это было не только игрой — таков был закон гор, которому чеченцы учились с первых лет жизни.
Ни о чём больше не спрашивая, Махмуд взял Беку за руку и ввёл в дом. Потом быстро вытащил из большого сундука два войлока и одеяло.
— Лезь.
Бека забрался в сундук. Махмуд запер сундук на замок, аккуратно постелил войлок и одеяло сверху и повернулся к сыну:
— Никому ни слова, малыш.
Они снова принялись отливать дробь. Арби ничего не понял толком, но весь дрожал. Какое несчастье произошло с Бекой?
С улицы донеслись голоса:
— Сюда! Не в этот ли дом он забежал?
Двор наполнился людьми — они были вооружены вилами, топорами, ружьями. Арби прижался к отцу.
Махмуд привязал собаку, кидавшуюся на людей, и спросил с достоинством:
— Чего вы хотите?
За всех ответил пожилой горец с суровым лицом:
— Сегодня на базаре погиб Ахма от руки Беки. Бека убежал в эту сторону. Чтобы нам после не обижаться друг на друга, позволь осмотреть твой двор и дом…
Махмуд спокойно ответил:
— Можете осматривать, Маммид. Я никого не видел.
Тут, яростно жестикулируя, выступил вперёд Супани. Оказывается, и он был дальним родственником убитого Ахмы.
— Каждый уголок надо осмотреть! — закричал он.
— Ты что, не веришь мне? — нахмурился Махмуд.
Тут снова заговорил Маммид:
— Не в этом дело. Сам знаешь, Махмуд, сколько потом бывает пересудов. Не обижайся, мы должны сами убедиться…
— Пожалуйста, если вы так настаиваете.
И грозные люди рассыпались по всему двору, осмотрели хлев, заглянули за штабель дров.
