— Пожалуйста, если вы так настаиваете.
И грозные люди рассыпались по всему двору, осмотрели хлев, заглянули за штабель дров.
— Зайдите и в дом, — открыл двери Махмуд.
Маммид махнул рукой:
— Не нужно.
Но Супани всё же вбежал в дом. За ним вынужден был войти и Маммид. Махмуд остановился на пороге. Супани, покраснев от натуги, заглянул под нары, сунулся за печку. Насмешливо улыбаясь, Махмуд протянул Маммиду ключ от сундука.
Арби невольно шагнул к отцу, чтобы выхватить ключ из его руки. Маммид внимательно посмотрел на мальчика, на покрытый войлоком сундук и отвернулся.
Супани вышел из-за печки, пнул сундук ногой и потянулся за ключом, Маммид с ненавистью глянул на него.
— Прочь отсюда! — указал он на дверь. — Ни стыда, ни совести нет. Что может быть в сундуке, если хозяин сам отдаёт ключ?
Маммид вышел и обратился к стоящим во дворе:
— Тут его нет. Пусть хозяин простит нас, мы уходим.
— Я прощаю, — ответил Махмуд. — Хорошо, что вы сами убедились.
Махмуд проводил непрошеных гостей до ворот и долго стоял там, смотрел вслед. А вернувшись, как ни в чём не бывало уселся за прерванную работу. Арби с недоумением поглядывал на отца: то сам отдавал ключ, то почему-то не хочет выпустить человека из сундука. Но тут Арби начинало казаться, что дом и двор снова окружают разъярённые люди, — тогда ему хотелось, чтобы Бека оставался в сундуке подольше.
Прошло, наверно, не меньше часа. Махмуд, точно припомнив что-то, поднялся. Он отпер сундук, поднял крышку, и Бека выпрямился во весь рост.
— Не задохнулся? — спросил Махмуд.
— Может, лучше было бы, — слабо улыбнулся Бека. — Никогда в жизни, Махмуд, я не забуду, что ты сделал для меня. А как страшно умирать!
— Сейчас можешь быть спокоен.
— Нет, покой теперь не для меня.
— Ты не испугался, когда я отдавал ключ? Я был уверен, что Маммид — благородный человек, настоящий мужчина. Ведь он догадался… Но лучше расскажи, как всё случилось.
Бека глубоко вздохнул.
— С утра я пошёл на базар. И есть у меня ружьё, а ноги сами повели меня туда, где продают ружья. А тут вижу, двустволка, вся в серебре. Сразу решил: куплю, а своё ружьё продам. Решил её проверить. Хозяин сказал: «Не заряжена», — я и нажал на спусковой крючок. Думаешь, я слышал выстрел? Я точно оглох. Только увидел, как впереди меня упал Ахма… Ведь это был мой друг, такой же бедняк, как и я. У меня вырвали ружьё, и я побежал в эту сторону…
Махмуд сочувственно покачал головой. Не было силы, способной отвести беду, зловеще нависшую над Бекой. В горах строго соблюдались неписаные законы кровной мести: каждый родственник погибшего становился мстителем. Считалось позором оставить убийцу в живых.
Правда, можно было собрать самых уважаемых стариков из рода Беки и послать их вымаливать прощение у родных убитого. Ведь не предательством, не гневом или несдержанностью было вызвано это злосчастное убийство. Но кто знает, простят ли родные Ахмы?..
— Что же ты теперь будешь делать?
— Сам не знаю. Уйду в лес. Мать жалко… Наверно, ей уже рассказали.
— Если хочешь, я навещу её вечером.
— Спасибо. И ещё просьба: забери у неё моё ружьё и патронташ. В лесу они понадобятся…
Вечером, заперев Беку в своём доме, Махмуд взял Арби за руку, и они отправились в село. Они шагали по тёмной безлюдной улице. Лишь кое-где поблёскивал в оконце слабый свет керосиновой лампы, то с одной, то с другой стороны раздавался лай собаки. Махмуд шагал задумавшись — наверно, не знал, как начать разговор со старой Хадижат, матерью Беки. Арби тоже не задавал вопросов. Он понял: об этом говорить нельзя.
Мать Беки жила на верхнем конце села. Махмуд остановился у приземистого домика, не решаясь окликнуть хозяйку. Стоять пришлось недолго: тявкнула собака и сразу же на пороге выросла Хадижат. Видно, поджидала Беку. Узнав Махмуда, Хадижат первая заговорила:
— Что поделаешь, значит, так у него на роду написано. Не для радостей жизни, оказывается, родился мой сын.
— Может, всё будет хорошо, Хадижат. Простят Беке эту случайную вину. Но пока что ему надо скрыться. — И Махмуд шёпотом рассказал обо всём, что произошло в его доме.
Хадижат утирала слёзы концом чёрного платка. Глядя на неё, заплакал и Арби. Потом Хадижат сняла со стены, с узорчатого коврика, ружьё и патронташ.
Посидев ещё немного для приличия, Махмуд и Арби простились с матерью Беки.
На улице Арби сказал:
— А можно, он навсегда останется у нас?
— Что ты, малыш! Я не против, но это невозможно.
Арби не решился ни о чём больше спрашивать. Отец сам знает, как следует поступить.
Когда они вернулись домой, Бека сразу же собрался уходить. Перед уходом он погладил Арби по голове и сказал:
— Ты славный мальчуган. При первой возможности я отблагодарю тебя за всё, что сделал для меня твой отец.
И никто из них троих не подозревал, что очень скоро Бека заменит Арби старшего брата, заменит отца…
Ещё засветло отправились в путь Махмуд и Арби.
Арби никогда не бывал в лесу и теперь удивлялся тишине, удивительному могуществу и покою, царившему тут. А таких огромных деревьев он не видел ни в ауле, ни у своего дома. Они казались ненастоящими, точно в сказке. Пожалуй, пять человек, если станут в круг, не смогут обхватить такое дерево!
Арби осторожно ступал по тропе вслед за отцом.
А Махмуд тем временем учил сына всё примечать дорогой, чтобы не заблудиться. Вон там — небольшая ямка, тут, возле дикой груши, маленькое деревце — ветки у него удивительные, будто кто нарочно вывернул. А на большом дереве ножом сделано несколько зарубок.
Арби посмотрел на зарубки, поднял глаза выше, и вдруг между веток сверкнули два горящих уголька.
— Ой, что это?
— Белка. Ишь проказница! Погоди, тут, наверно, её дупло.
Махмуд отдал ружьё сыну и полез на дерево. Чем выше он поднимался, тем гуще становились ветки. И вот уже отец скрылся из глаз. Арби тоже попытался взобраться на дерево вслед за ним, но поблизости не было ни одной ветки, чтобы ухватиться.
Арби поминутно спрашивал:
— Есть гнездо? Нашёл?
— Пока не видно, — глухо отвечал Махмуд с высоты.
Прошло ещё несколько мгновений, и вдруг Арби услышал:
— Нашёл!
— Бельчат нету?
— Сейчас погляжу. Эге, малыш, бельчат нету, но для тебя кое-что найдётся.
— Что?
— Погоди, увидишь.
Арби еле дождался, пока отец спустился с дерева. Наконец Махмуд слез, но руки его были пусты. Неужто обманул?
— Ничего у тебя и нету…
— А это что? — И Махмуд достал из кармана горсточку лесных орехов. — Это тебе гостинчик, остальное белочке самой нужно.
Арби благодарно посмотрел на вершину дерева, где скрывалась среди веток добрая лесная хозяйка.
В полдень Махмуду удалось подстрелить дикую козу.
Домой охотники вернулись к закату. Махмуд разжёг огонь, сварил большой кусок мяса. После ужина он заглянул сыну в глаза, спросил ласково:
— Устал?
«Наверно, пойти куда-то хочет. Скажешь „устал“ — не возьмёт». И Арби отрицательно помотал головой.
— Ну, тогда пошли.
Арби схватил шапку. А Махмуд положил в мешок полтуши убитой сегодня козы.
Шли они по дороге, уже знакомой Арби, — эта дорога вела к дому старой Хадижат. С лаем навстречу кинулась собака. Махмуд бросил ей припасённую заранее кость, и собака скрылась.
Махмуд осторожно постучался и, не дождавшись ответа, приоткрыл дверь.
— Хадижат, дома?
Чиркнула спичка, слабо закоптил фитилёк маленькой лампы, и Арби увидел мать Беки. Она была в чёрном платье.
— Дома, дома, вздремнула немного. Это вы, Махмуд? А я берегу керосин, не зажигаю лампу.
— Вот, проведать пришли. Тоскуешь, наверно?
— Как же не тосковать? Знаю, этим не поможешь, и всё равно глаз не могу сомкнуть.
— Не советовались ещё со стариками?
— Говорили. На днях пойдут.
Чтобы Хадижат не отказалась от подарка, Махмуд сказал, доставая из мешка мясо:
— Вот, Бека прислал.
— Ты видел его? Как он там? Здоров? Что он говорил?
— Здоров. Тоже по тебе скучает.
— Обо мне скучать не надо, я уж как-нибудь. Лишь бы сам уберёгся, родненький мой Бека.
Голос Хадижат дрогнул. Должно быть, ей, как и всякой матери, попавший в беду сын казался маленьким и беспомощным.
— Может, всё уладится, — сказал Махмуд, как и в первый свой приход не находя иных слов для утешения.
Арби снова заплакал вместе с матерью Беки. Ему казалось, он бы на всё решился, лишь бы помочь ей. Но она не замечала прижавшегося к стене мальчика. Опустив голову, задумался и Махмуд. У каждого было своё горе…
Как большинство крестьян, Махмуд рано ложился спать — экономил керосин. Но и вставал он рано, ещё затемно.
