Как большинство крестьян, Махмуд рано ложился спать — экономил керосин. Но и вставал он рано, ещё затемно.
Однажды на рассвете во дворе тревожно залаяла собака. Махмуд снял со стены ружьё и вышел.
— Кто там? — крикнул он с порога.
Ответа не было. Собака залаяла сильнее.
Махмуд подошёл к воротам и увидел человека, лицо которого было спрятано под башлыком. Человек откинул башлык, и Махмуд узнал Беку.
— Прости, что побеспокоил, — быстро заговорил Бека. — Я к тебе с просьбой. Передай, пожалуйста, это семье Ахмы…
Только тут Махмуд заметил, что Бека притащил к воротам тушу дикого козла. Как старый охотник, Махмуд оценивающе оглядел тушу — вряд ли уступит по весу хорошему барану.
Бека ждал ответа, но Махмуд, нахмурившись, молчал. Кто решится выполнить такую просьбу? Молод Бека, не знает ещё суровых законов гор. Да разве примут кровники подарок или подношение от человека, которого они должны убить?
Но Бека всё понял и заговорил торопливо:
— Знал бы ты, Махмуд, как мне тяжко. Целыми днями только об одном думаю. Прежде мне всё представлялось, как он падает, там, на базаре, Ахма… А теперь мне кажется, что вижу его голодных сестрёнок. Махмуд, облегчи мою душу, отдай им это, будто от себя. Эх, Ахма, Ахма, лучше бы мне быть на твоём месте!
Махмуд кивнул. Они втащили тушу во двор. Махмуд пригласил Беку в дом, но тот отказался.
— Нет, нет, я и так в долгу перед тобой. Не стану подвергать тебя лишней опасности.
— Переговоры не вели ещё?
— Старики пытались, но те и слышать не хотят. Ну, я пойду, а то заметит кто-нибудь. — Бека закрыл лицо башлыком.
— Да поможет тебе аллах!
Бесшумно ступая, Бека снова ушёл в темноту.
А когда рассвело, по той же тропе направились в горы Махмуд и Арби. Конечно, Арби ни о чём не догадывался. Он не слышал ни разговора во дворе, ни того, как уходил куда-то отец. Не было во дворе и туши дикого козла, когда мальчик проснулся.
— Как, малыш, узнаёшь эти места?
Арби огляделся по сторонам, увидел яму.
— Узнал, узнал! Вон и то дерево, помнишь, вывернутое. А там гнездо белки…
— Верно, — кивнул Махмуд. — Всегда запоминай места, где прошёл хотя бы раз. Без этого не станешь настоящим охотником.
Они свернули с тропы. Теперь приходилось пробираться сквозь густую чащу.
Махмуд пригибался, руками раздвигал ветки, а маленький Арби проскакивал внизу, как воробей. Наконец перед ними открылась небольшая поляна, три раскидистые груши окружили её, сцепившись длинными узловатыми ветками. Тень падала на сочную, густую траву.
— Тут и отдохнём, — сказал Махмуд.
— А я не устал.
— Не устали, зато проголодались. — И Махмуд достал из сумки круглую лепёшку, лук, сушёное мясо. Едва заметно улыбаясь, он поглядывал на сына, который с аппетитом уплетал кусок за куском.
— Всё будет хорошо, сынок. Подстрелим сегодня жирную козу, продадим мясо, купим тебе новую рубашку.
Арби так обрадовался, что даже есть перестал. На его выцветшей, ветхой рубашке было уже несколько заплаток. Последнюю отец пришивал сам, когда Арби зацепился за плетень и вырвал целый клок на спине. Отец тогда не стал его ругать, только сказал со вздохом: «Хорошо, что мы ещё не успели купить новую рубашку».
«О, в новой я бы не полез через плетень, — подумал сейчас Арби. — Новую я буду беречь».
Они поднялись, убрали в сумку остатки еды и снова двинулись сквозь чащу леса. Вдруг Махмуд остановился, прислушался и сделал сыну знак — не шуметь. Тут же из-за кустов вынырнула огромная медведица. Что это? У неё три головы? Да нет же, это справа и слева от неё катятся двое медвежат. А какая сама она неуклюжая, страшная! Арби прижался к отцу.
Махмуд стоял неподвижно. Он-то хорошо знал, как опасна бывает разъярённая медведица.
Один из медвежат смешно ковылял в их сторону, но вот он замер, насторожился и опрометью кинулся назад. Медведица поспешила на помощь и тоже заметила людей, она яростно зарычала и поднялась на задние лапы. Арби, струсив, спрятался за отца. Медведица шла прямо на них.
— Лезь на дерево, живо! — в отчаянии крикнул Махмуд — забыл, наверно, что медведи хорошо лазают по деревьям.
Арби спрятался за толстый ствол дерева. Раздался выстрел. Арби выглянул в ту самую минуту, когда медведица стремглав бросилась вперёд. Не успел Махмуд перезарядить ружьё и снова прицелиться, как медведица, точно соломинку, выбила у него из рук ружьё и отшвырнула далеко в сторону. Потрясая лес отчаянным рёвом, она подмяла Махмуда под себя.
Арби зажмурился и крепко обнял ствол дерева, будто хотел слиться с ним.
И вдруг прозвучал новый выстрел. Арби решил, что отцу удалось вырваться из лап медведицы. Он открыл глаза и выглянул из-за дерева. Медведица растянулась на земле, а над ней стоял человек с ружьём в руках. Где же отец? И тут Арби увидел под тушей медведицы ноги в знакомых шерстяных носках, в кожаных самодельных чувяках.
— Дада, дада!
Незнакомый охотник оглянулся:
— Арби?
Но мальчик припал к ногам отца, ухватился за них, потом вскочил, пытаясь сдвинуть огромную тушу зверя. Охотник с трудом оттащил мёртвую медведицу в сторону. Арби смотрел и не узнавал окровавленное лицо своего отца. Охотник приложил к груди Махмуда руку — сердце едва билось.
— Надо бежать за людьми, скорее, — сказал охотник. — Арби, ты не узнал меня?
Только сейчас Арби взглянул в лицо неожиданному спасителю. Бека? Ну да, это он.
— Отцу твоему худо, — сказал Бека. — Найдёшь дорогу в аул?
Арби кивнул. Бека крикнул вдогонку:
— Скажи, у поляны с тремя грушами!
Арби мчался во весь дух, а Бека достал из сумки самодельную флягу с водой, смыл с лица Махмуда кровь. Махмуд простонал, открыл глаза и сразу спросил:
— Где мой сын?
— Побежал за людьми. Ну, как ты?
После короткой паузы Махмуд с трудом ответил:
— Всё кончено. Счастье, что ты оказался близко, мальчик жив.
— И у тебя всё будет хорошо.
— Не утешай, я знаю, — еле слышно ответил ему Махмуд. — Бека, выполни мою последнюю просьбу.
— Говори.
Собрав остаток сил, Махмуд сказал:
— Если сумеешь, не оставь малыша…
Глаза раненого закрылись, голова откинулась.
— Я стану ему братом. На всю жизнь. Махмуд, ты слышишь? Махмуд…
Немало дней утекло с того страшного утра, когда крестьяне бежали на подмогу Махмуду к поляне с тремя грушами.
Впереди всех бежал Хамид, отец Бексолты, родственник и друг Махмуда. А когда он вернулся домой, осунувшийся и озабоченный, Санет молча указала ему глазами на бредущего следом заплаканного Арби. Хамид кивнул: о чём говорить, пусть мальчуган остаётся у них…
И вот однажды утром Арби и Бексолта снова, как когда-то, заметили у ворот узкоглазого толстого человека с короткой рыжеватой бородой. Он оглядывал двор, будто цеплялся за каждый предмет. И снова навстречу ему вышла женщина, хозяйка дома, отворила ворота.
— Да будет к миру твой приход, Супани.
— Мир и вашему дому, — ответил гость, входя во двор, и обратился к Бексолте: — Ты — сынок бедняги Махмуда?
— Нет, вот он, — указал Бексолта на друга.
— Этот? Ага, помню, — кивнул Супани и присел на край террасы. — Где Хамид? У меня дело к нему.
Санет ушла в дом. Вскоре она снова вышла вслед за мужем. Мужчины обменялись приветствиями, по обычаю справились друг у друга о житье-бытье, о здоровье. После вежливой паузы Хамид спросил:
— По делу пришёл или так просто?
— Да вот, говорят, сынок Махмуда у вас.
— Зачем он тебе? — насторожился Хамид.
— Наша жизнь — суета. Бегаем, мечемся, только и мыслим, как бы самые суетные наши желания воплотились. Но все мы — лишь гости на бренной земле, перед аллахом каждый должен предстать без греха. И если человек умер, не получив прощения, долг живых замолить его грех…
Хамид и Санет переглянулись.
— Знаешь что, — сказал Хамид, — мы люди простые. Скажи прямо, что тебе от нас нужно?
Супани глубоко вздохнул.
— За беднягой Махмудом остался должок. Когда слегла многострадальная Яха, он взял у меня тридцать рублей на врача и лекарства. Половину долга Махмуд вернул, а вторую — не успел. И врата рая закрыты для него…
Санет нетерпеливо перебила:
— Какие тридцать рублей? Ты что? Он брал ровно пятнадцать и полностью тебе вернул.
Супани опешил было, но тут же успокоился, даже улыбнулся: ведь мёртвые не воскресают. Он сказал:
— Даже брат не обо всём сестре рассказывает. А вы, как я знаю, всего лишь дальняя родня…
— О нашем родстве не тебе судить, — резко прервал Хамид.
— Они от нас ничего не скрывали, — горячилась Санет.
— Это вам только казалось, — ехидно усмехнулся Супани и достал из нагрудного кармана пухлый бумажник. Он извлёк немного помятый, но, как видно, тщательно разглаженный листок бумаги.
