– В дорожку! – довольно усмехнулся он, похлопывая по банке и подмигивая Петрову.
Петрову, однако, это не понравилось.
– Ты что? – возмутился он. – В какую ещё дорожку?! Лишний груз мне не нужен. Всё рассчитано!
– А что же мне делать? – растерялся Васечкин, уныло разглядывая варенье в банке. – Клубничное всё-таки.
– Делай что хочешь, – отрезал Петров. – С нами оно не полетит.
Васечкин поплёлся прочь. Завернув за угол, он остановился и, убедившись, что Петров не видит его, открыл банку и… содержимое её стало быстро перекочёвывать в васечкинский желудок.
Тем временем Петров уже проявлял нетерпение. Но вот появился Васечкин, тяжело перевалился в гондолу, за ним туда же залез Петров и отвязал шар.
И шар со странным звуком рвущейся материи взмыл в воздух.
Но – странно! – корзина была пуста.
На земле, на оторвавшемся от неё дне, стояли Васечкин и Петров. Задрав головы вверх, они следили за удалявшимся воздушным шаром.
Петров перевёл взгляд на Васечкина, на его раздувшееся пузо.
Васечкин по-прежнему уныло следил за шаром.
Воздушный шар поднимался всё выше и выше, исчезая в голубом небе.
Как Васечкин Гошу навещал
Гоше было четыре года, а его брату Пете Васечкину – десять. Гоша ходил в детский сад, а Васечкин – в школу, в третий класс. Гоша неожиданно заболел желтухой, и его положили в больницу, в изолятор. Васечкин пришёл его навестить.
– Тебе кого, мальчик? – спросила его медсестра.
– Тут у вас братан мой лежит, – сурово ответил Васечкин. – Георгий.
– А… Гошенька! – догадалась сестра и заулыбалась. – Ну, проходи, проходи. Только Гошенька у нас в инфекционном лежит, туда нельзя. Так что можешь на него вон в то окошечко полюбоваться.
Васечкин прошёл по коридору и действительно обнаружил окошко, за которым увидел брата. Гоша лежал на кровати и явно скучал.
Васечкин постучал по стеклу. Гоша повернулся, узнал его и обрадованно замахал рукой.
Васечкин молча разглядывал желтушного братца. Вид его ему не понравился, и он решил Гошу развеселить. Он прижался к стеклу всем лицом и скорчил рожу. Гоша засмеялся. Васечкин ещё сильнее притиснулся к стеклу, своротил нос и выпятил губы. Гоша снова засмеялся.
Вдохновенный Васечкин сунул пальцы в рот и скорчил страшную физиономию. Гоша улыбнулся, но как-то слабо. Васечкин тем временем состроил новую ужасную гримасу. Гоша смотрел на него во все глаза. Неутомимый Васечкин постарался придать лицу самое жуткое выражение. Рожа получилась невероятная. Губы Гоши скривились. Страшным усилием Васечкин изобразил что-то сверхъестественное. Гоша заревел.
Твёрдо решив во что бы то ни стало развеселить брата, Васечкин изобретательно скалил зубы, скашивал глаза – Гоша ревел всё пуще.
Прибежавшая медсестра в ужасе смотрела на Васечкина, который, войдя в раж, прыгал перед окном, изгаляясь в самых невероятных гримасах. Наконец она решилась окликнуть его:
– Мальчик, можно тебя на минуточку?
Голос у медсестры был ласковый, но, остановленный в момент самого невероятного прыжка, Васечкин нахмурился.
– Тут с тобой поговорить хотят, – продолжала медсестра. – Не бойся, всё будет хорошо, главное, не волнуйся.
Ласково приговаривая, медсестра провела недоумевающего Васечкина по коридору, впихнула в какую-то дверь и тотчас же захлопнула её, привалясь к ней спиной. Только после этого она облегчённо перевела дух. На двери было написано: «ПСИХИАТР».
4-й «Б» толпился вокруг Васечкина и в напряжённой тишине следил за тем, как он поглощает килограммовый кремовый торт. Горошко держал в вытянутой руке часы. Они громко тикали. Кусок за куском исчезал в горле Васечкина.
– Во даёт! – восхищённо произнёс маленький Вова Сидоров.
Васечкин доел последний кусок и победно оглядел одноклассников.
– Ура! – завопили те. – Качай Васечкина!
Множество рук подхватили Васечкина и подбросили его в воздух.
И тут прозвенел звонок на урок.
Васечкин тяжело плюхнулся на пол.
К нему подскочил Петров.
– На! – не без сожаления сказал он Васечкину, протягивая перочинный нож. – Пользуйся, раз выиграл. – И пошёл в класс.
– Везёт тебе, Васечкин! – сказала Маша Старцева. – И торт съел, и ножик выиграл. Счастливчик! – И тоже пошла в класс.
Коридор стремительно пустел.
Васечкин попытался оторваться от пола, но у него ничего из этого не получилось.
– Сейчас из ушей полезет! – с мучительным выражением лица тоскливо думал Васечкин.
В руке он сжимал злополучный нож и громко и безудержно икал:
– Ик! Ик! Ик! Ик!
Петров и Васечкин делали уроки. Петров долго пыхтел над тетрадкой, а потом вдруг захлопнул её и стал слезать со стула.
Васечкин подозрительно следил за ним.
– Что, уже? – не без ехидства спросил он и, не дожидаясь ответа, протянул руку: – Дай-ка я посмотрю.
Петров, уныло отводя глаза, протянул тетрадку.
На странице, рядом с переписанным условием задачи, там, где должно следовать решение, большими корявыми буквами было написано «НЕМОГУ!».
– Во даёшь! – восхитился Васечкин. – Ещё и глагол с частицей «не» слитно пишешь! Вот это да, высокий класс!
– А сам-то, сам-то! – запыхтел униженный и оскорблённый Петров. – Ты ещё сам уроки не сделал!
– Да? – насмешливо вопросил Васечкин и, не дожидаясь ответной реакции Петрова, с пафосом произнёс: – Слушай!
Театральным жестом раскрыв тетрадку, он начал читать:
– «Мой летний отдых. Домашнее сочинение. Летом я отдыхал у бабушки. Она живёт на Днепре. Что можно сказать о Днепре? Чуден Днепр при тихой погоде, когда вольно и плавно мчит сквозь леса и горы полные воды свои. Редкая птица долетит до середины Днепра…» Ну, как? – гордо спросил он, прервав чтение.
– Ну, ты даёшь! – выдохнул неподдельно восхищённый другом Петров. – Неужели ты это всё сам?
– Кое-что ещё можем, – скромно вздохнул Васечкин. – Есть ещё порох в пороховницах.
Папа Петров, вдохновенно жестикулируя и упиваясь собственным голосом, читал сыну пьесу Шиллера «Вильгельм Телль».
– Слушай внимательно, Вася! – предупредил он. – Сейчас самый драматический момент.
– Я слушаю, слушаю! – отозвался Петров-младший.
«РЕССЕЛЬМАН. А мальчик жив!
ГОЛОСА. Телль в яблоко попал!
ВАЛЬТЕР ТЕЛЛЬ (подбегая с яблоком).
Вот яблоко, отец…
Ведь я сказал: ты сына
Своего не можешь ранить!
ШТАУФФАХЕР. Хвала тебе, Господь!
ЛЕЙТХОЛЬД. Вот это выстрел!
О нём вовек преданья не умолкнут.
РУДОЛЬФ ГАРРАС. Рассказывать про выстрел
Телля будут,
Пока стоят твердыни этих гор.
(Подаёт Ландхольду яблоко.)
ГЕСЛЕР. Он в сердцевину яблока попал!
Да, выстрел меткий, надобно признаться».
Петров-сын напряжённо слушал Петрова-папу. Каждый раз, когда упоминалось слово «яблоко», он просто впивался взглядом в чтеца, и тот, чувствуя вопросительный взгляд, вкладывал в чтение всю душу.
«ШТАУФФАХЕР. Опомнитесь и встаньте, Телль.
Свободу
Вы мужеством добыли.
Дома ждут вас».
Папа захлопнул книжку и торжественно взглянул на сына. Петров-младший, не мигая, смотрел прямо перед собой. Папа решил его ободрить.
– Ну, что ты, Вася, – участливо сказал он, – успокойся. Видишь, всё ведь хорошо кончилось. Вильгельм Телль попал не в сына, а в яблоко, которое было у него на голове…
– И что с ним стало? – волнуясь, перебил его Петров.
– Как что? – удивился отец. – Я же прочёл – его отпускают на свободу.
– Да не с Теллем! – рассердился Петров. – Яблоко кто съел, я спрашиваю?!
Петюня, держи себя в руках
В саду на скамейке сидели отдыхающие люди и поневоле наблюдали, как какой-то паренёк лет десяти возился с малышом в коляске. Собственно, паренёк не возился, а только энергично качал коляску, в которой вовсю ревел малыш.
– Спокойно, Петюня! – сдержанно говорил паренёк. – Держи себя в руках! Не выходи из себя!
Малыш ревел всё пуще.
– Хладнокровней, Петюня! – говорил паренёк. – Главное – это спокойствие!
Соседи на скамейке с восхищением наблюдали за юным воспитателем. Наконец одна женщина не выдержала.
– Молодец, мальчик! – сказала она. – Поздравляю! Ты правильно разговариваешь с младенцами – спокойно и ласково. Это гораздо лучше, чем кричать на них. Умница!
Она склонилась над коляской и ласково засюсюкала:
– Гули, гули, гули! Что ж ты так расхныкался, Петюня?
– Какой он вам Петюня?! – вдруг возмутился паренёк. – Это я – Петюня! А он – брат мой, Григорий, то есть Гошенька. Гули, гули!
