— Что же делать, ребята? Их, конечно, надо наказать. Они сами виноваты, но не могу я так… брату.
И Денёк тяжело вздохнул.
— Ладно, чего там… — сказал Сашка. — Не можешь так не можешь. Ясное дело, что не можешь. Нам-то Щеколда — заклятый враг, а тебе — брат. Пойдемте на Утес, чего здесь стоять.
Идти совсем расхотелось и радоваться тоже, поэтому, наверное, ничего интересного не нашли: Утес не любил делиться своими сокровищами с теми, у кого тяжело на сердце.
Когда пошли обратно, Денёк сказал:
— Ребята, я с ним поговорю! Я ему объясню, что он гадости делает. Ну не дурак же он!
Лёха усмехнулся, все отвели глаза, а Олежка сказал:
— Он тебе, Денёк, конечно, брат, но он, извини, совершеннейший дурак.
— Тогда я… Ребята! Я с дядей Мишей поговорю! С его отцом! Он знаете какой… Он что-нибудь обязательно сделает!
— Ты, главное, Щеколде не проболтайся, — хмуро сказал Сашка, — потому что засаду мы все равно сделаем.
Денёк сразу поник.
— Ну тогда я пойду.
— Почему?! — вскинула голову Петька. — Не уходи, Денёк! До вечера же далеко!
Денёк потоптался на месте и тихо сказал:
— Вы же все равно ловушку будете доделывать, а я не могу.
Петьке не хотелось, чтобы он уходил, да еще вот так, как будто и не друг он вовсе. Она растерянно смотрела на мальчишек, будто ища поддержки. Олежка поймал ее взгляд и не то спросил, не то сказал утвердительно:
— Ну тогда… До завтра?
Денёк чуть-чуть улыбнулся.
— До завтра!
Все как-то сразу повеселели и разбежались в разные стороны, долго оборачивались, махали друг другу, пока Денёк не скрылся за углом многоэтажки.
Только Лёха хмуро щурил желтые глаза, пиная по дороге камушек. А Петька даже боялась посмотреть в его сторону.
А вечером случилось вот что.
Санька, Генка и Петька были лучшими стрелками двора, поэтому они сидели по углам шалаша с рогатками и горохом наготове. Еще Лёха нарвал репьев и грозился так закидать ими врагов, что тем останется только подстричься наголо. Ленка и Олежка стояли у порога, рядом с ними были ведра с разведенной гуашью, красной и синей.
Перед самой темнотой Сашка поймал во дворе тихого Морюшкина и дал ему указания:
— Будешь стоять здесь и внимательно слушать: если я вот так свистну, — и он показал, как свистнет, — ты сразу — только сразу же! — беги к Петушковым. Знаешь Петушковых? Молодец! Беги к ним и зови всех к шалашу, а потом к Сумятиным. Пусть они тоже к шалашу придут. Ты все понял?
Морюшкин испуганно кивнул.
— Ты точно все понял? Не испугаешься? — на всякий случай уточнил Сашка и оставил Морюшкина у Камня.
Сами Бродяги притаились в шалаше и стали ждать Щеколду с дружками. Ожидание это было томительным.
— Может, они вообще не придут сегодня? Сидят сейчас где-нибудь в парке, пиво пьют, а мы тут…
— Тсс! — прервала его Ленка. — Слышишь?
— Идут! — прошептал Олежка.
Петька почувствовала, как в ней все жилки натянулись — вот-вот лопнут! Она даже всерьез испугалась: как бы не разорваться на мелкие кусочки.
В шалаш кто-то осторожно вошел. Во тьме и не разберешь кто. Впрочем, кто бы это ни был, ловушка сработала моментально: ведро с водой опрокинулось, загремело. Человек взвизгнул, метнулся в сторону, но споткнулся о веревки. На него сразу же обрушился поток синей и красной воды, гороховый обстрел и репейниковые бомбы. Человек тоненько завизжал, заругался, и наши мстители обомлели.
Это был не Шик! Не Щеколда! И никто из них! Это был Лёхин сосед, противный, вечно всем недовольный Ван Ваныч, которого все во дворе звали Скрипуном.
— Бежим! — крикнул Лёха, юркнув в специально приготовленную лазейку.
И ребята, побросав рогатки, бросились наутек. А за шалашом хохотали, улюлюкали и свистели им вслед все щеколдинцы.
— Они знали всё! — Сашка пылал справедливым гневом.
— Конечно! Они и Скрипуна туда направили специально! — кипела Петька.
— Да как?
— Подумаешь! Попросили, да и всё.
— Щеколда такой, он может, — тоскливо протянула Ленка.
— Мы пропали, — подвел итог Лёха.
Генка возмутился в ответ:
— Да мы-то при чем? Мы же не его хотели… Ничего нам не будет!
— Ну вам, может, и не будет… — вздохнул Лёха. — А моему бате он сегодня же напоет.
— Сегодня не напоет, — мрачно заметил Олежка. — Сегодня он отмываться будет.
Все тускло улыбнулись.
В дверь Хижины робко постучались.
— Это за нами, — обреченно сказала Ленка.
— Нет, если б за нами — не стучались бы, — резонно заметил Генка, открывая дверь.
Пришел Морюшкин. Он посмотрел на всех ясными зелеными глазами и наивно спросил:
— Ну мне куда? Бежать к Петушковым?
— Заходи, Морюшкин… — вздохнул Генка. — Никуда бежать уже не надо. Добегались.
На Морюшкина набросились с вопросами: что там и как у шалаша?
— Иван Иванович очень сильно ругался, сказал, что жаловаться будет, в милицию пойдет… А Щеколдин и все там эти… Они в шалаше сидят, и… — Морюшкин поморщился. — Ну всякие шуточки там отпускают. А что случилось-то? Я ничего не понял.
— Ты, Морюшкин, просто еще немного не вырос, — грустно и ласково сказала Петька. — Подрастешь — поймешь.
Больше Морюшкин ничего спрашивать не стал.
— Странно всё это… — сказал Санька. — Ну откуда они узнать про ловушку могли? Морюшкин! Ты никому не говорил?
— Я?! — Зеленые глаза Морюшкина стали как блюдца. — К-кому?
— Да когда бы он успел? — пробурчал Лёха. — Ты же его за пять минут до этого на караул поставил.
— Ну а кто тогда? — вспыхнул Санька. — Из нас ведь никто не…
Он не договорил, потому что всем в голову пришла одна и та же мысль. Всем, кроме Петьки. Но друзья смотрели на нее.
— Что? — не поняла Петька. — Вы что, думаете, это я предупредила Щеколду?
— Не ты, — твердо сказал Генка, — а тот, кому это надо было.
— Да кому?
— Щеколда — чей-то брат, — ехидно сказал Лёха и сузил желтые кошачьи глаза.
— Денёк?!
Всю ночь Петька проворочалась, но так и не смогла уснуть. Вчера в Хижине Олежка сказал:
— Мне не хочется верить, что это он, но факты — вещь упрямая.
Факты — вещь действительно упрямая. Денёк один из всех знал про ловушку и мог связаться со Щеколдиным. Он один из всех расстался с Бродягами еще до прихода вечера; ему одному могло быть жалко Щеколду…
Петька встала ни свет ни заря. Тихо, чтобы не разбудить Галку и Иринку, выскользнула на балкон и постучалась в окно Саньке. Ей не открыли. Она постучалась погромче и понастойчивей. В окне показалась заспанная Сашкина физиономия. Сашка открыл окно.
— Ты чего?
Петька поманила его рукой.
Сашка вздохнул и, стащив с кровати одеяло, выпрыгнул через окно на их общий балкон. Они сели рядом у стены. Оба сонные, взъерошенные, укутанные в одеяла.
Петька сказала жалобно:
— Сашка… Ты неужели взаправду думаешь, что это Денёк?
Сашке не хотелось Петьку огорчать. Он не любил, когда она плачет, когда ей грустно. Но что поделаешь?
— А кто еще, Петь? Никто больше этого сделать не мог.
Петька вздохнула и тихонько заплакала. Потом вдруг резко замолчала, шмыгнула носом и сказала:
— Я сама к нему схожу и обо всем спрошу. Я одна схожу.
— Как хочешь, — пожал Сашка плечами и стал отколупывать от стены штукатурку.
Петька терпеливо дождалась завтрака и отпросилась «наподольше». Мама отпустила, но, вздохнув, напомнила, что через два дня конец учебного года.
— А что это значит?
— Каникулы начнутся! — радостно провозгласила Петька.
— Оценки подтяни!
— A-а, поздно, — беззаботно махнула рукой дочь.
Перед тем как отправиться в Первомайский переулок, Петька подошла к Камню. Прислонилась щекой к его холодному боку, погладила ладошкой и мысленно попросила: «Помоги мне, пожалуйста. Пусть это будет не он».
Петька шла медленно, шаркая ногами. Куда ей было торопиться? Как начать разговор с Деньком, она не знала. Сначала думала: «Вот приду и напрямую спрошу: „Ты нас предал?“» Но чем ближе был Первомайский переулок, тем больше сомневалась Петька. Не хотелось ей, чтобы Денёк был предателем. Но с другой стороны, почему сразу предателем? Даже если это и он рассказал Щеколде? Это ведь только для них Щеколда — враг номер один, а для Денька — брат Герман, Герка, с которым они, может, вместе в машинки раньше играли. «Если бы я знала, что кто-то моему брату, ну вот Олежке, такое готовит, разве бы я не рассказала? Конечно бы, рассказала! — думала Петька. — Да… Только Олежка — это другое. Щеколда — он большой и противный. Ну и что с того, что противный? Он же все равно брат! Он для Денька, наверное, как Иван для меня. Разве бы я Ивану не рассказала?»
