Он смотрел на все эти марки, и острый стыд за совершенный и раскрытый обман боролись в нём с горечью предстоящей утраты.
До сих пор у него горят щёки при воспоминании о тех обидных словах, которые ему пришлось выслушать от товарищей на пионерском сборе. Но ещё страшнее было, когда после сбора все стали расходиться по домам. Они уходили, разговаривая друг с другом, смеясь и озорничая, а он стоял один, и никто не подошёл к нему, никто не захотел сказать ему слова. И даже Гена Валунский, тоже заядлый марочник, с которым он, Лёва, постоянно менялся марками и которого в душе презирал за частые двойки, даже Гена прошёл мимо него, будто мимо пустого места…
И в то же время, несмотря ни на что, Лёва не мог, ну просто не мог себе представить, как расстаться со шведской серией. Неужели этих марок больше не будет в его альбоме?
Он несколько раз брал в руки пинцет, чтобы отклеить марки от альбомного листа, и снова клал пинцет на стол.
Неужели ему придется отнести эти марки Пете Николаеву?
А если всем сказать, будто он честно понес их Николаеву, но будто начался сильный ветер, и уж как это случилось, он и сам не поймёт, но марки разлетелись в разные стороны… И он не мог догнать ни одной. Ни одной, как ни старался!
Пока же шведская серия полежит в укромном местечке. И как только забудется эта история, он снова наклеит марки к себе в альбом…
Но ведь это ещё один новый обман? И этот новый обман куда хуже прежнего.
И Лёва представил себе лица ребят из своего отряда. И будто опять услыхал их негодующие слова: «Оказывается, ты попросту мошенник! Уходи из нашего отряда! Не хотим быть с тобой в одном отряде!» Так они сказали ему сегодня на сборе. Лёва потрогал свой пионерский галстук. И почувствовал, что нет ничего ужаснее, чем лишиться его. Сегодня ему простили его проступок, но в следующий раз…
Стараясь не разглядывать марки шведской серии, чтобы окончательно не потерять мужества, Лёва взял пинцет и осторожно отклеил их все от листа альбома. Затем уложил в пакетик из прозрачной бумаги, который сунул в карман. Он положил пакетик в самую глубь кармана, чтобы ветер и в самом деле как-нибудь случайно не вырвал их у него из рук и не разнёс по всей улице…
…А у Пети дома в это же самое время была великая суматоха. Они трое едва успели сделать уроки и спрятать в портфели учебники и тетради, как вдруг явился Кирилкин папа и сказал, что принёс билеты в театр, на «Снежную королеву».
– На «Снежную королеву»! – воскликнул Петя. Он так давно мечтал увидеть в театре «Снежную королеву»! Ах, как хорошо!
Но Вовка недовольно поморщился:
– Что такая за «Снежная королева»? Там есть про войну? Или про что-нибудь другое интересное?
– Вот ты и не знаешь, – заступился Петя, – не знаешь, а говоришь. «Снежная королева» – это очень интересно. Там про дружбу.
– Раз про дружбу, другой разговор! Раз про дружбу, я люблю…
– И я люблю про дружбу! – воскликнул Кирилка.
– Значит, даёшь «Снежную королеву»? – весело спросил Кирилкин папа. – А я сомневался. Ну ладно, вы тут одевайтесь… Побегу за машиной!
Мальчики обомлели. Такое неожиданное счастье привалило им! Они едут в театр, да к тому же и на машине!..
– Зачем такое баловство? – укоризненно сказала мама. – Прекрасно можно и на автобусе…
– Ну что вы, зачем же автобус? Если позволите, я их завтра весь день буду катать на машине! – воскликнул Кирилкин папа. Вдруг смутившись, он покраснел, в точности как Кирилка, и выскочил на улицу.
Вот тут-то и началась кутерьма. Мальчики принялись наряжаться.
Во-первых, мама потребовала, чтобы немедленно и основательно были вымыты все уши, все шеи, все руки, все носы – одним словом, всё, что только может быть вымыто.
Даже Вовка, который не питал особой нежности к мылу и воде, и тот послушался. Он снял школьную куртку, засучил рукава рубашки и принялся так натирать себя мылом, что кусок буквально растаял на глазах.
Затем мама сказала, что она подшила Вове и Пете к их курткам свежие воротнички. Это было принято без особого восторга, но вполне терпимо.
– У меня знаете был какой воротник? – не утерпел похвастаться Вовка. – Ого-го, грязнющий!
– А Кирилке… – Тут мама, с некоторой робостью показав на клетчатый шёлковый галстук, сказала, что Кирилке, пожалуй, будет хорошо в театр надеть вот этот галстук.
Против галстука было поднято настоящее восстание.
– Ни за что! – возмутился Петя. – Что он, девчонка?!
Кирилка и Вова вежливо молчали. Но по их лицам было видно, что они молчаливо протестуют.
– Нет, как ты не понимаешь? – немного мягче продолжал Петя. – Когда человек почти во втором классе, ему никак нельзя с бантиком…
А маме так хотелось! Она достала Петин галстук в зелёную и чёрную клетку, который ему повязывали ещё совсем недавно; не в прошлом ли году?
– Правда, – сказала она, бросив галстук на свой стол с зеркалом, – я забыла, вы уже большие… Ну что ж, тогда не надо…
Но вид у неё при этом был и огорчённый и разочарованный.
Кирилка посмотрел на Петю.
– Пусть будет бантик, – сказал он и с решительным видом подошёл к маме. – Пусть.
– Ты думаешь? – проговорил Петя. – Думаешь, ничего, если во втором – и бантик?
– Так мы же пока в первом! – став на сторону мамы, крикнул Вовка. – Какой такой второй? Первый, вот и весь разговор!
Затем мама всем троим разрешила причесаться папиной головной щёткой и вышла из комнаты.
– А давайте поодеколонимся? – вдруг придумал Петя. – Папа после бритья всегда берёт одеколон. – Вовка с восторгом согласился.
– Какой брать? Тот или тот? – спросил он, хватая один из флаконов на мамином туалетном столе.
– Тот, – сказал Петя и тут же закричал: – Другой, другой…
Но было поздно. Половина содержимого флакона уже оказалась на Вовкиных волосах.
– Что же теперь делать? – испуганно прошептал Петя. – Это же никакой не одеколон. Это глицерин «Велюр» для смягчения рук.
– А пускай «Велюр»! – беззаботно сказал Вовка и провёл по волосам папиной головной щёткой. И неожиданно его жёсткий торчащий ёжик улёгся в сверкающий парикмахерский пробор.
– Ишь ты какой! – залюбовался он собой в зеркале. – Красивенький стал.
Немедленно вторая половина глицерина была опрокинута на макушки Пети и Кирилки. И когда мама вернулась, дело было сделано. Мальчики предстали перед ней, сверкая блестящими глицериновыми волосами.
Мама оторопела:
– Вы с ума сошли! Что с вашими волосами?
Они хотели ей объяснить всё по порядку, но не успели. В передней раздался звонок, и вся тройка, горланя и толкаясь, бросилась открывать входную дверь.
Наконец-то он вернулся с машиной, Кирилкин папа!
После небольшой схватки Петя отпихнул в сторону Вову и Кирилку и сам отомкнул замок.
– Ну что? – крикнул он, широко распахивая дверь. – Достали?
Но в дверях, мрачно сдвинув брови, стоял не Кирилкин папа, а Лёва Михайлов, ученик пятого класса «Б».
Наступило очень неприятное и тягостное молчание. Лёва топтался в дверях, не решаясь войти. Три мальчика его пристально разглядывали.
Наконец Петя с трудом выдавил из себя:
– Заходи. – И тут же поспешно прибавил: – Только мы сию минуту, прямо сейчас уезжаем в театр, на «Снежную королеву»…
Лёва сделал два шага вперёд и холодно сказал, обратившись к одному лишь Пете:
– Мне надо с тобой поговорить.
Петя бросил быстрый и немного смущённый взгляд на мальчиков. Но те стояли с таким видом, будто видели Лёву первый раз в жизни.
– Только без них, – сказал Лёва и по своей всегдашней привычке небрежно кивнул на Кирилку и Вову.
– Мы товарищи, – заливаясь румянцем, сказал Петя. – Говори при них…
– Тогда как хочешь, – сказал Лёва и протянул Пете прозрачный пакетик с марками. – Возьми обратно…
– Зачем? Не надо, – прошептал Петя. Он спрятал руки за спину и попятился от Лёвы и от марок. – Не надо их мне…
– Раз дают – бери, – ехидно усмехнувшись, сказал Вовка. – Бери, бери, а то ещё обидится.
– А то обидится, – тихонько поддакнул Кирилка и тоже насмешливо хихикнул.
Лёва с ненавистью посмотрел на того и другого. Ух, с каким удовольствием он отлупил бы обоих! Особенно этого, краснощёкого…
Сделав вид, что не замечает их, он снова обратился к Пете:
– Может, ты не хочешь…
Но Петя его не слушал.
– Ну что, достали? – крикнул он, с сияющим лицом бросаясь куда-то мимо Лёвы к открытой настежь двери. – Какую?
– Грузовик! – весело ответил Кирилкин отец, входя в переднюю. – Пятитонный грузовик! Ох, до чего шикарные! Чем это вы напомадились?
– «Велюром» для смягчения рук… Нет, вы скажите – какая машина? – не отставал Петя.
– Грузовик!
– Я говорил, что будет грузовик! – заорал Вовка. – Я говорил…
Не теряя времени, все трое принялись снимать с вешалки шубы, шапки, искать среди многих галош собственные.
А о Лёве все как-то забыли. Он стоял одиноко, оттеснённый к стене всей этой весёлой, хлопотливой кутерьмой, ещё протягивая Пете прозрачный пакетик с марками.
