В протоке между двумя песчаными косами чернело остроносое пятнышко.
— Катер? — крикнул я Белову.
Тот кивнул.
— Похоже — сидит на мели.
Мой товарищ приподнялся в кресле и стал всматриваться в картину, прихотливо вырезанную оконным стеклом.
Гул моторов усилился. Летчик подтягивал машину к аэродрому.
Серая с коричневыми разводами земля стремительно приблизилась. Мы перешли на бреющий полет. Машину тряхнуло, сухая белая трава промчалась мимо стекла. Моторы в последний раз взвыли и смолкли.
Отстегнув ремни и вытащив из багажного отделения чемоданы, мы с Беловым направились к двери, по трапу сошли на пыльную, покрытую редким крупным песком взлетную полосу.
Сухой горячий воздух ударил в лицо.
В самолет шумно, с облегчением забирались новые пассажиры.
Мы сошли с полосы и, увязая по щиколотку в песке, направились к домам, крыши которых виднелись за ближайшими барханами.
Там оказался поселок, маленький, в одну улочку, без единого деревца или кустика — горстка домов, прижавшихся к морю, да выброшенные на берег почерневшие остовы рыбацких сейнеров.
Мы шли по поселку, и из раскрытых настежь окон на нас смотрели лица стариков.
— Когда жена была девочкой, тут был большой рыбоколхоз, — сказал Белов. — Потом Каспий начал мелеть, фарватер стал несудоходным. Умирает Тюбкендерли!
— Ваш дом далеко?
— Последний…
Мы сидели под навесом около покосившегося домика, пили густой горячий чай и беседовали с беловскими родственниками.
Прожив здесь более полувека и удачно, как они считали, пристроив дочь, старики не собирались менять место. Они охотно слушали наши рассказы о Дальнем Востоке, но упорно замолкали, как только Белов заводил разговор о переезде.
Первые же сутки в этом раскаленном на солнце поселке повергли нас с Беловым в состояние отчаянной скуки.
Самолет прилетал раз в неделю, и даже решение уехать ничего не могло изменить. Мы слонялись около домика, стараясь не выйти за серый прямоугольник его тени, пытались что-то читать, молчали и с тоской слушали, как стучит ножом на кухне старуха.
Под вечер, когда жара спадала, мы отправлялись бродить.
Сразу же за поселком берег начинал петлять. Море выплескивало в степь узкие полные теплой стоячей воды заливы. Посредине их тянулись низкие поросшие голубой травой островки.
Над степью плыли зеленые облака.
Несколько раз мы с Беловым брали лодку и выходили рыбачить. Бросив якорь, мы ложились рядом на жестком лодочном борту и, опустив головы вниз, смотрели, как, подрагивая, уходят на дно белые шнуры. Под лодкой медленно бродили, роя прозрачными мордами песок, рыбы. Желтые дымки курились на дне, отмечая их путь.
Мы возвращались домой.
Старик включал потасканный приемник с круглой шкалой, ловил Иран, и мы вчетвером слушали тихую непонятную музыку.
Однажды я упомянул о катере, который мы видели, подлетая к поселку.
— Месяц как лежит, — сказал старик. — Сам на мель взошел.
— Как это?
— А так. Никто его не звал. Не ждали его. Сам пришел, сам себе гибель причинил.
— В тумане?
— Какой у нас туман!
— Значит, мотор испортился.
— Тарахтел. Все слышали.
— Он мог иметь пробоину, — сказал Белов, — А может быть, у него вышло горючее?
— Срок капитану дадут, вот что! — сказал старик.
— На катере не капитан, а старшина.
— Старшине и дадут. Очень упорно он шел.
И старик сбивчиво рассказал, что видели редкие свидетели аварии, те, что оказались в тот день в степи за поселком.
Катер заметили утром. Сухой горячий ветер принес откуда-то дым. Синяя полоса, пахнущая травой и пожаром, вытянулась над морем.
Катер длинным рыжим пятнышком катился вдоль берега. Он то показывался в разрывах дыма, то пропадал. Затем пятнышко остановилось и стало увеличиваться — катер повернул к берегу.
После того как фарватер обмелел, суда несколько лет не подходили к поселку. Приближение катера не могло не вызвать интереса. Однако, когда пенные усы его забелели у самых мелей, любопытство сменилось тревогой. Люди на берегу стали махать руками. Катер шел, не обращая внимания на опасность. У кого-то оказалось с собой ружье. Грохнул выстрел. Но было уже поздно: попав между двумя песчаными мелями катер застопорил ход, пошел было кормой назад, остановился и накренился.
— Готов. На мели! — сказал человек, стрелявший из ружья, и побежал на аэродром дать радиограмму о случившемся.
В тот месяц погода стояла хорошая. Сутки спустя пришел пароход, стал далеко от берега, с парохода спустили шлюпку, и она забрала команду катера…
— Странная авария! — сказал я. Что вы думаете, Михаил Никодимович?
Белов пожал плечами.
— А расследовать аварию никто не приезжал? — спросил я.
— Кто его знает, может и приезжал. То нам неведомо. Не докладывают.
Как-то мы зашли с Беловым на аэродром узнать: не будет ли задержки с самолетом?
Парень в летной форме, исполнявший обязанности и начальника, и радиста, заверил нас, что самолет летом ходит точно по расписанию, и, охотно вступив в разговор, подтвердил рассказ старика.
— Я сам давал радиограмму. И доктора тоже я отправлял, — сказал он.
— Какого доктора?
— С катера. Доктор у них был. Везли его куда-то. Как на мель вылетели, матрос его на шлюпочке привез. В тот день самолет был. Очень доктор торопился. Поговорить не удалось: только они ко мне — тут машина. Я его без билета посадил — и всё.
Сообщение о докторе очень заинтересовало Белова:
— Значит, доктор улетел? А матрос?
— А матрос на шлюпочке ушел. Назад на катер. Пока я связь с воздухом держал, выхожу — его нет.
— Скажите, а больше по этому делу никто в поселке не появлялся?
— Как же! Целая комиссия. Прилетали спецрейсом. Тоже недолго были. Старшину под суд отдают. Шутка ли — катер погиб. Очень недовольна была комиссия. Говорят, у них этот год аварийный.
Мы ушли с аэродрома, перебрались через песчаную гряду, отделявшую его от моря, и побрели по твердому сырому песку вдоль воды.
— Интересно, зачем на катере был доктор? — спросил я.
Белов шел впереди. Отпечатки его башмаков вспыхивали на песке, темнели и наливались водой.
— Может быть, доктор был пассажиром и весь рейс был затеян ради него?
— Может быть, — согласился Белов.
— Тогда они старались высадить врача на берег. Он был нужен именно здесь!
— И поэтому тотчас улетел.
Я никогда не любил глупой манеры Белова шутить. Он не улыбался сам и не ждал смеха в ответ.
Мы вернулись к дому стариков.
Душная ночь, полная пылающих звезд, взошла над поселком. Небо поворачивалось, и догорающие звезды сыпались за горизонт. Я с трудом уснул и проснулся оттого, что кто-то трогал меня за плечо.
За окном едва заметно серело. Надо мной стоял одетый Белов.
Он поманил меня пальцем. Мы вышли на улицу.
— Не спится, — сказал Белов, поеживаясь. — Что, если мы сходим посмотрим катер? А? У старика есть резиновая лодка.
— Давайте.
Захватив с собой лодку, в мешке флягу воды, хлеб и банку рыбных консервов, мы отправились в путь.
На пустынном, выутюженном ветрами берегу не было ни души. Я шел вслед за Беловым, ступая в легкие отпечатки его ног. За спиной в мешке колотились друг о друга фляга и банка.
Пройдя аэродром, мы свернули в степь.
Оранжевое сдавленное с боков солнце медленно вставало над землей. Разливалась жара. На тропинке нам попалась черепаха. Серая, горбатая, неподвижная, как камень. Она даже не втянула при нашем приближении голову под панцирь. Белов носком башмака откатил ее в сторону, и мы, не оглядываясь, пошли дальше.
Дорога оказалась длиннее, чем я думал. Около полудня мы снова вышли к морю, присев у воды, вспороли ножом консервную банку, а потом по очереди сосали из нее кисловатую жижу, жевали хлеб, запивая его теплой жидкостью из фляги. Потом путь нам перегородил залив. Узким стоячим озером он уходил в степь, к горизонту. На поверхности воды рыжими островками плавали водоросли.
— Он должен быть мелким, — сказал Белов и стал стаскивать ботинки.
Мы разделись и побрели к тому берегу. Ноги по щиколотку уходили в вязкое дно. Скользкие водоросли путались между пальцами.
Когда вода подошла к горлу, Белов взял в сторону. Кружа и выбирая путь по одному ему ведомым приметам, он добрался до середины залива. Здесь дно стало тверже, пальцы ощутили песок. Начался подъем.
Мы вышли на берег и вскарабкались на высокий, закрывающий горизонт бугор.
Перед нами лежал новый залив…
К тому месту, где потерпел аварию катер, мы добрались только к вечеру.
На покатом склоне холма стояла новенькая буровая. Решетчатая вышка, незапятнанная нефтью, узкая и стремительная, возвышалась над степью. Белов подошел к ее основанию, потрогал маслянистые, плотно сообщенные между собой балки, заглянул в запертую на блестящий замок сторожку и побрел к морю.
