Светлана почувствовала себя лишней и хотела уйти в Костину комнату. Но Зинаида Львовна сказала:
— Светланочка, куда же ты? Посиди с нами.
Светлана присела на диван с другой стороны.
Надя смахнула блестящую каплю с ресниц и стала искать шпильку, упавшую на диван. Тяжелая коса скользнула Зинаиде Львовне на колени. Зинаида Львовна погладила эту косу. А Светлане захотелось сказать Наде что-нибудь очень приятное, но не придумала, что сказать. И еще хотелось потрогать тяжелую каштановую косу: мягкая она или жесткая? Так и не решилась потрогать.
Утром Светлана пошла на станцию опустить письмо. На платформе стоял Алеша Бочкарев и читал газету. Светлана увидела его еще издали. Светлана прошла совсем близко, он ее не заметил. Опустив письмо в ящик, Светлана обернулась. Из дверей станции вышла Надя, пряча в сумочку билет. Алеша стоял к Наде спиной — может быть, шаги услышал?.. Он сразу оторвался от газеты, приподнял меховую шапку и сказал:
— Здравствуй!
— Здравствуй, — ответила Надя, кивнув ему на ходу. Она отошла налево, к самому краю платформы. А он стоял и складывал газету, как никто никогда газету не складывает — маленьким, плотным, неудобным квадратиком величиной в полконверта. Наконец, когда перегнуть газету еще раз стало уже невозможно, он сунул ее в карман и медленно пошел, с оттопыренным карманом, вдоль платформы — направо.
В поезд они сели через три вагона друг от друга. Светлана проводила глазами поезд и вернулась домой задумчивая.
Значит, здороваются все-таки. А ездят в разных вагонах. Но ведь они встречаются каждый день в институте. Как встречаются? Непосвященным, может быть, даже ничего и не заметно. Обмениваются такими хладнокровными фразами:
«Здравствуй, Алеша».
«Здравствуй, Надя».
«Как сдал сопротивление материалов? Опять отлично? Что ж, поздравляю».
Или просят друг у друга:
«Дай мне, пожалуйста, твой кронциркуль…» или что там у них? Термодинамику? Счетную линейку?
А выходя из института, садятся в разные трамваи.
Во всяком случае, если Надя сядет в моторный, Алеша — в прицеп…
Еще долго спустя, когда Светлана вспоминала дедушку Мороза, не принесшего Наде елку в новом, 1946 году, она видела перед собой спокойное лицо и беспокойные пальцы, складывающие газету так, как никто газету не складывает.
Снег шел лениво, но настойчиво, и дворники не успевали убирать его. Он был пухлый, легкий и хорошо склеивался.
Возвращаясь из школы, Светлана захватывала полную горсть и лепила на ходу разные смешные фигурки. Потом прилаживала их вдоль дорожки на сквере и у калиток домов в переулке, на видных местах, чтобы прохожие, которым самим некогда было лепить, могли все-таки получить удовольствие.
— Девочки, обязательно сегодня во дворе снежную бабу слепим!
— И гору! — в один голос поддержали Аня и Валя.
— Правильно. Для нас — большую, а для малышей — маленькую.
— Славик захочет с большой горы кататься, — сказала Аня.
— Да, пожалуй, — согласилась Светлана. — А Оля будет кататься с маленькой — она у нас трусиха. Смотрите-ка, девочки, — Светлана остановилась у ворот: — у нас в детском доме сегодня гость!
— Где? — спросили девочки, озираясь кругом.
— Я же говорю: в доме.
— Откуда ты знаешь? Не видно никого.
— Да уж знаю. Мужчина. Может быть, даже, военный. Во всяком случае — в сапогах.
— Ага! Ты по следам! — засмеялась Аня. А Валя прибавила:
— Это, должно быть, твой лейтенант.
— Нет, — сказала Светлана, — у Кости не такие большие сапоги. Это кто-то незнакомый. И пришел уже давно — не меньше часа тому назад.
— Откуда ты знаешь, что не меньше часа?
— Потому что наши девочки из школы вернулись час тому назад, а он раньше. Видишь — Олечкины ботики прямо по сапогам…
— Почему ты знаешь, что это именно Олины боты?
— Знаю! Ей вчера Юра пятки отремонтировал. У нее теперь совсем особенные следы!
Светлана взбежала на ступеньки — дверь сама открылась навстречу: должно быть, Тамара Владимировна увидела их из окна. Что-то случилось. Тамара Владимировна приложила палец к губам и показала на дверь кабинета:
— Раздевайтесь, девочки, поскорее и проходите в столовую.
Стол был уже накрыт к обеду, но никто не садился, Ребята стояли кучками и подавленно молчали. Светлана не увидела льняных Олиных косичек, всегда приметных издали.
Она подошла к второклассницам и спросила шепотом, подчиняясь общему настроению:
— А Оля где? Девочки, что тут у вас?
— К Оле отец приехал.
— Отец приехал? — радостно переспросила Светлана.
— Так ее папа жив?
— Да, жив, — резко ответил Юра. — Думали, что он погиб… Очень ранен был тяжело… Он танкист, в танке горел… Лицо у него обожжено. Теперь приехал, а Славка и Оля не узнали его… Они его боятся! Глупые они!.. Я бы…
Он отошел, сжав кулаки. Светлана, сама не зная зачем, шагнула к двери в коридор. Девочки остановили ее.
— Ты в нашу комнату сейчас не ходи. Туда Оля убежала, Наталья Николаевна там с ней.
— А Славик где?
— Он с няней.
— А… папа их?
— В кабинете Натальи Николаевны.
Вожатая сказала:
— Так неудачно получилось! Он, как пришел, спросил Наталью Николаевну. А тут как раз девочки из школы вернулись, и Славка выбежал в переднюю — Олечку встречать. Девочки услышали, как он сказал; «Рогачев», и закричали: «Оля, Славик! Папа ваш приехал!» Они бросились к нему, а там, в передней, темно… Ну, и вот…
За дверью послышался детский плач. Светлана выскользнула в коридор. Няня держала Славика на руках. В дверях своей спальни стояла Оля с заплаканным лицом. Наталья Николаевна тоже вышла из спальни и говорила няне:
— Нет, нет, так нельзя. Уведите его.
Тамара Владимировна из передней махнула Светлане рукой:
— Уйди, Светланочка!
Наталья Николаевна тоже увидела Светлану и вдруг сказала:
— Нет, погоди.
Она смотрела на девочку, как бы оценивая ее силы. На вид совсем такая же, как ее подруги-пятиклассницы, но ведь ей уже пятнадцать лет…
— Олечка, побудь тут с няней.
Наталья Николаевна подошла к Светлане. Светлана рванулась к ней.
— Ты знаешь?
— Да.
Обеими руками Наталья Николаевна притянула к себе темную кудрявую голову:
— Светлана, они тебя так любят… Нужно что-то придумать. Он хотел уйти. Нельзя, чтобы он ушел так… Светлана, ты могла бы зайти сейчас к нему и поговорить?.. Голубчик мой, понимаешь, мне хочется, чтобы он почувствовал, что дети не боятся его. Ведь и у его ребят этот страх случайный. Ведь это пройдет. Только если ты сможешь… в первое мгновение… У него свежие шрамы — обожжено лицо.
Светлана шепнула:
— Я смогу.
Они разговаривали совсем тихо, почти одними губами, чтобы не услышали ребята в дверях спальни и чтобы их отец не услышал из кабинета.
— Я смогу, — повторила Светлана, — только… что мне ему сказать?
— Что хочешь… Даже лучше что-нибудь совсем отвлекающее. Помнишь, ты все меня расспрашивала, кто их папа? Какое-то у тебя было дорожное знакомство… Помнишь, какой-то сержант рассказывал тебе про наш детский дом? Ты думала, что он был с их отцом на фронте…
— Да, да, помню. Хорошо, я пойду…
В кабинете скрипнул стул, послышались тяжелые шаги к двери и обратно. Потом опять стало очень тихо.
Светлана спросила:
— Мне… одной войти?
Только услышав шаги за дверью, она поняла, как было бы трудно войти одной.
— Голубчик ты мой, зачем же одной? Пойдем вместе.
Отец Оли и Славика стоял у окна, положив руку на спинку кресла. Светлана охватила одним взглядом широкие плечи, гимнастерку без погон и волосы такого же необычного цвета, как у ребят. Они казались почти седыми.
Он не обернулся на их шаги, только сказал странно тихим и ровным голосом:
— Вы же сами видите, Наталья Николаевна, что мне лучше уйти.
— Товарищ Рогачев, — ответила Наталья Николаевна, — не уходите, я вас очень прошу. Тут у нас девочка одна… ей очень хочется с вами познакомиться.
— Девочка? Со мной познакомиться? — удивился он. — Давайте лучше не надо, Наталья Николаевна.
— Она здесь. Вот она. Светлана Соколова.
— Здесь? Ну, что же делать, будем знакомиться. Только не смотри ты на меня… Так поговорим.
Светлана подошла к нему и осторожно дотронулась до его руки:
— Здравствуйте.
— Что скажешь, Светлана?
— Знаете что? Я, должно быть, одного вашего товарища встречала… Был у вас такой знакомый на фронте, Василий Кузьмич, сержант? Он танкист тоже…
— Василий Кузьмич?.. Сержант?.. Топорков?
— Я не знаю его фамилии… Плотный такой, круглое лицо, а усы и брови с рыжинкой.
— Точно! Топорков и есть. Знаю его, конечно. Два года в одном танке воевали. Он водителем был, а я — башенным стрелком.
