Но Андрей словно бы вовсе забыл о какой-то цели, о каких- то делах.
— Расскажи про матч, — попросил он.
Юлий рассказал. Кратко. Впрочем, подробней и не требовалось. Андрей все схватывал с полуслова.
— Знаешь, — медленно, как бы раздумывая, произнес Андрей, — ты только не обижайся. Если бы мне когда-нибудь сказали, что ты будешь чемпионом СССР и выступать за границей… Я бы даже не смеялся. Просто подумал бы — чепуха. И все.
Юлий пожал плечами.
Он смотрел в широкое окно. За стеклом текла река, огромная, хлопотливая. Маленький чумазый буксир, тяжело сопя и отдуваясь, тащил длинный караван барж, груженных песком. На полном ходу проскочил белый пароходик на подводных крыльях, изящный и легкий, как балерина.
Спускались сумерки, и на пароходе уже искрились огни. И на всей реке — то тут, то там — вспыхивали белые, желтые, красные и зеленые точечки.
Стая арбузных корок уже отплыла от ресторана и медленно подползала к мосту. Казалось, огромная невидимая сеть, которую держали эти корки-поплавки, вот сейчас запутается между быками.
— А ты помнишь?… — сказал Андрей. — Помнишь, Игнат однажды ляпнул, что через два года я буду чемпионом страны?! Я, а не ты! — Он коротко хохотнул.
Да, это Юлий помнил. Очень хорошо помнил. Игнат (так все звали тренера Игната Васильевича), когда Андрей однажды пропустил тренировку, страшно распалился, при всех наорал на него, и тогда-то вот и заявил…
Всех это поразило: ребята знали — Игнат слов на ветер не бросает.
— Конечно, — сказал Юлий. — Ты был самый талантливый из нас. Аполлон плюс Геркулес.
— Ну уж…
— Да, да, — Юлий чувствовал, что Андрею приятны эти воспоминания. И кроме того, тут не было ни грамма лукавства. Святая правда. — Помнишь, тогда Игнат крикнул, что ты олух и сам не понимаешь, что ты рожден для борьбы, как птица для полета. Так и сказал — помнишь? — «как птица для полета».
Андрей не ответил. Отвернулся к реке и, казалось, внимательно изучает разноцветные бусинки огней.
— А знаешь, Андрей, коль разговор уж так повернулся… Скажи, чего ты вдруг бросил? Как отрубил. Был борец — нет борца…
Андрей оглядел Юлия. Прищурил глаз, будто прицеливался, — давняя его привычка. Долго молчал. Потом спросил:
— Ну, а ты?… Как думаешь? Почему?
— Не знаю… Никто из ребят не знает. Разное болтали. Но точно — никто…
— Да, — Андрей задумчиво чертил зигзаги вилкой по скатерти. — Ты помнишь? Я тогда тренировался, чтоб стать чемпионом Ленинграда…
Да, это Юлий помнил.
— Ну, и результат тоже помнишь? — Андрей усмехнулся. — Чемпионом я не стал.
Да, и это Юлий помнил.
В те дни Игнат то терпеливо-спокойно, то сердито доказывал, что Рагзай халтурит, не всегда соблюдает режим, не выкладывается до конца.
— И понимаешь? Может, я слишком честолюбив? — в раздумье продолжал Андрей. — Не знаю. Но в общем, застряли во мне эти слова Игната. Ну, что я, мол… чемпионом буду. И показалось мне — это уже где-то рядом. Ну, еще немного нажать… Еще… И все. А тут вдруг — стена… Понимаешь? Стена. Тупик. Ну, и честно скажу, — я скис…
«Слишком рано! — хотел крикнуть Юлий. — Слишком быстро ты скис».
Он хотел это сказать, но не сказал. Жалко наносить удар по давнему товарищу. Да и зачем? В спорт Рагзаю уже все равно не вернуться. Чего же теперь махать кулаками?…
— Но я все-таки продолжал тренировки, — сказал Рагзай. — Еще целый месяц…
Он замолчал. Снова чертил черенком вилки узоры на скатерти.
— А потом?
— А потом бросил. К черту! Понимаешь — ни с места. Как проклятье! Как насмешка…
Он швырнул вилку.
«Еще целый месяц! — усмехнулся Юлий. — Ишь! Будто еще пять лет».
И сразу в голове замелькало… Вот он, Юлий, тоже готовится к состязаниям. Когда это? Года три назад. Да, Андрея уже нет…
Потом они с Игнатом подсчитали — так, шутки ради. На тренировках он, Юла, пробежал кроссов примерно шесть тысяч километров. А Рагзай? Уверен — и половины не набегал.
А режим? Этот чертов режим, когда считаешь каждый стакан выпитой воды. Когда порция жареной свинины — недопустимая роскошь. Когда даже в день рождения — бокал шампанского, и все.
Но он опять ничего не сказал Рагзаю. Чего уж бить лежачего?
— Послушай, — сказал Андрей. И опять прищурил глаз, будто прицелился. — Ты, наверно, гадаешь? Чего это я вдруг позвонил тебе, позвал?
Юлий неопределенно пожал плечами.
— Нет, не думай, ничего не случилось. И никаких у меня к тебе срочных дел. Просто увидел вот тебя по телевизору… И, честно скажу, — позавидовал. Да, может, некрасиво, но позавидовал. И захотелось поговорить… Пофилософствовать. Выяснить один вопросик. Простой такой вопросик. О том, справедливо ли устроена жизнь?…
Юлий усмехнулся.
— Нет, вот давай напрямоту, — Андрей глядел на него в упор. — Кто из нас способнее? Кто был… «как птица для полета»? Ну? Я или ты?
— Ты, — сказал Юлий. — Безусловно, ты.
— Так почему же?… — Андрей стукнул кулаком по столу. Рыжеволосая официантка оглянулась. — Так почему же чемпион- ты? А? Как глупо устроена жизнь…
Вообще-то Юлий не любил такие вот «философские» беседы в ресторане. Но тут не сдержался.
— Глупо? Нет, мудро. Очень мудро! — резко ответил он. — Да, ты был талантливее. Но ты предал… Именно… Предал свой талант. Ты смалодушничал… Дезертировал…
Он остановился. Он знал: это жестоко. Но… так, наверно, и нужно. Хоть раз в жизни Рагзаю необходимо услышать о себе все. Все, без утайки.
Юлию хотелось добавить еще одну фразу, любимое изречение Григория Денисовича: «Всякая победа начинается с победы над собой».
Но взглянул на Андрея и замолчал.
Андрей побледнел. Кровь разом схлынула с его лица. Загорелое, оно вдруг сделалось пепельно-серым.
Он молчал, глядел на реку, где все ярче и ярче искрились, переливались зеленые, и белые, и красные, и синие огоньки, целое ожерелье. Хмурился и молчал.
ТЯЖЕЛЫЕ ПЕРЧАТКИ. Рассказы
Владимиру Голубничему - олимпийскому чемпиону.
ладимира Марченко все называли «старичком».
Друзья произносили это слово ласково, с сочувствием, мол, все когда-нибудь такими будем; недруги — холодно и при этом обычно пожимали плечами. О чем, мол, еще толковать? «Старичок» — и этим все сказано.
Даже в газетах, и то его называли так, и лишь иногда, для разнообразия и в торжественных случаях величали «ветераном».
А было Володе Марченко тридцать четыре года.
Но он уже привык, и сам тоже считал себя «старичком».
Таковы жестокие законы большого спорта. Ему подавай юных. И только юных.
И вот сейчас, лежа на раскладушке под трибуной олимпийского стадиона в Мехико, Владимир Марченко снова мысленно говорил себе: «Ну, «старичок», поднатужься».
Да, сегодня надо было обязательно «выложиться». До предела. И даже немного больше. К тому было много важных причин.
Ну, во-первых, это была его последняя Олимпиада. Нечего глаза закрывать. Он уже участвовал в двух Олимпиадах, в Риме и Токио. Это — третья. Пора и честь знать. Уступи место молодым.
Да и на эту Олимпиаду он прорвался с трудом и обидой. Да, главное, — с великой обидой. Даже сейчас, когда он уже находился в Мехико и вот-вот должен принять старт, даже сейчас при воспоминании о той обиде у него перехватывало горло.
Отборочные состязания по спортивной ходьбе проводились на юге, в Цахкадзоре. Все знали: в Мексику поедут трое, показавшие лучшие результаты. Все правильно. Все справедливо.
На старт «двадцатки» [5] вышло семеро. Шесть молодых и он. О, как не хотели допускать его к отборочным Михаил Васильевич, старший тренер, два раза уговаривал. Зачем, мол, тебе, «старичку», срамиться?! Что можешь ты противопоставить молодым, жадно рвущимся к победе и славе?
Но Марченко был упрям. И знал, что он может противопоставить. Выдержку. Опыт. Зрелость.
Но он не стал говорить об этом Михаилу Васильевичу. Марченко понимал: его, трехкратного чемпиона страны, серебряного призера в Риме и бронзового — в Токио, обязаны допустить к отборочным. И ему, «старичку», хоть и со скрипом, но все же разрешили принять участие.
Результат оказался неожиданным для тренеров: «ветеран» пришел первым.
Марченко радовался: теперь билет в Мехико обеспечен. Но, оказалось, рано он торжествовал. Тренеры ведь тоже люди. И у них тоже есть самолюбие. Как же так?… Получалось — Марченко подрывал их авторитет. Несмотря на все их печальные прогнозы, взял да и занял первое место.
Тогда собрался тренерский совет. Заседал он почти два часа. И было решено: Марченко в Мехико все-таки не посылать.
Тренеры считали: Марченко победил случайно. Просто молодые не очень старались, экономили силы для будущих решающих боев, а Марченко жал на всю железку, ему ведь терять было нечего.
