Тренеры считали: Марченко победил случайно. Просто молодые не очень старались, экономили силы для будущих решающих боев, а Марченко жал на всю железку, ему ведь терять было нечего.
«Пошлем молодых, талантливых, перспективных, — решил тренерский совет. — А Марченко все равно уже на излете».
Вот так… Хоть плачь, хоть смейся.
Впрочем, Марченко не плакал и не смеялся. Он рассердился.
«Ну, нет!» — сказал себе Марченко.
И помчался в Москву. Пошел к самому высокому начальству. Разговор длился всего пять минут. Несправедливое решение, конечно, отменили. Но обида… Обиду не отменишь.
…Марченко повернулся на скрипящей раскладушке. Постарался отвлечься от этих грустных воспоминаний. Сейчас, накануне старта, они ни к чему. Совсем ни к чему.
«А раздевалка хорошая», — подумал он, лишь бы думать о чем-нибудь другом.
Раздевалка и впрямь была отличная. Главное — кондиционированный воздух. Здесь, в знойном Мехико, он, скажем прямо, был кстати.
Марченко скосил глаза: тут, же рядом, на соседней раскладушке лежал Степан Хмелюк, двукратный чемпион страны.
Хмелюк лежал на боку, лицом к Марченко. Глаза у Хмелюка были закрыты. Но Марченко знал — Хмелюк, конечно, не спит.
Перед стартом не очень-то разоспишься. Для этого нужны не нервы — канаты. Впрочем, говорят, есть такой многоборец, Сысоев, — умудряется крепко-накрепко спать в перерыве между номерами. Тренеру даже приходится следить, чтобы Сысоев не проспал свой выход. Ну, да как-то не верится. Байка, наверно.
Лицо у Хмелюка было спокойным. Длинные русые волосы, растрепавшись, сбились на щеку.
«Модный парень», — подумал Марченко, глядя на эти длинные, как у девицы, шелковистые волосы.
Сам он был лыс. И, к сожалению, лысина все росла. Похоже, скоро наползет уже на лоб.
«Модный. И красивый», — мысленно добавил Марченко.
Почему-то вспомнилось, как на олимпийской тренировочной базе, в Цахкадзоре, какая-то молодая, удивительной красоты армянка с ходу влюбилась в Хмелюка. Да как! В Цахкадзоре была строжайшая дисциплина. Посторонних на базу не пускали. Ни за какие коврижки. Так эта армяночка приезжала каждый день откуда-то издалека, и у «шлагбаума», который намертво отрезал тренировочный комплекс от всего мира, — у этого «шлагбаума» она каждый вечер подолгу ждала Хмелюка.
Спортсмены — ребята острые, задиристые — сперва посмеивались, острили, ежевечерне видя ее у сторожевой будки, но потом поняли — тут дело серьезное — и умолкли, пораженные ее настойчивостью, силой этой внезапной любви.
…Лежа на раскладушке, Марченко молча глядел на Хмелюка.
Нет, Марченко не боялся его и не считал себя слабее. Но одно было неоспоримо: Степану — двадцать три. Да, как раз недавно, в мае, стукнуло двадцать три.
«А тебе, черту лысому, — тридцать четыре».
Цифры убедительные, тут не поспоришь.
В разных статьях и очерках о спортсменах часто пишут: «На поле они — противники, а в жизни — друзья». Но нет, положа руку на сердце, — Марченко и Хмелюк друзьями не были. И вообще, честно говоря, журналисты, пожалуй, перестарались, создав эту кочующую из книги в книгу расхожую легенду о друзьях-соперниках. На деле все куда сложней. Попробуй-ка по-настоящему дружить с человеком, который всеми силами, всем сердцем своим, всем нутром и днем и ночью только и стремится свалить тебя, победить, занять твое место на пьедестале почета.
По правде говоря, многое не нравилось Марченко в Хмелюке. И особенно — его смех. Смеялся Хмелюк как-то мелко, отрывисто. Будто икал.
…Старт дали на стадионе. На огромном олимпийском красавце стадионе, гордости Мехико. Группа ходоков сразу взяла хороший темп и тесной кучкой заторопилась к выходу со стадиона.
Впереди — двадцать километров труднейшего пути. Финиш — тоже на стадионе. Сюда они вернутся часа через полтора, но вернутся уже не тесной группкой. О, нет! В пути они растянутся длинной цепочкой. И будет эта цепочка не сплошной, а с разрывами, зияющими как огромные дыры. Да и все ли вернутся сюда?! Двадцать километров по такой жарище! И в таком темпе…
Марченко шел где-то в середине группы. Они быстро прошли по улицам города как бы в сплошном живом коридоре. Стены этого многотысячного людского коридора все время пучились и готовы были прорваться вовнутрь — и, конечно, прорвались бы, обрушились, зажали эту маленькую стайку ходоков, если б не полицейские и солдаты. Взявшись за руки, они своими спинами сдерживали натиск лихорадочной толпы болельщиков, оттирали наиболее напористых назад.
Едва только вышли за пределы города, группа стала «рваться». И вскоре Марченко увидел: впереди Степан Хмелюк.
Вчера на последней установке так и было решено. Тренеры знали: Хмелюк силен своим равномерным, мощным ходом на дистанции. Он двигался, как локомотив. Могуче и бесперебойно. Но вот сильного финишного рывка у него обычно не получалось.
Старший тренер предложил план, который был одобрен всеми. Хмелюк сразу вырывается вперед. Идет равномерно в хорошем темпе. Так, с отрывом, он проходит почти всю дистанцию. А уж там, на финише, пусть наиболее «взрывные», мексиканец Мигуэль Медраса, француз Жорж Кендуль, попытаются достать его. Вряд ли удастся…
— Ну, а два других члена нашей команды, — Михаил Васильевич посмотрел на Марченко и Костюковича, — должны помочь своему товарищу…
Марченко кивнул. Да, конечно. Но обидно все же, что старший трёнер и сейчас делает ставку только на Хмелюка. Впрочем, Михаил Васильевич и не скрывал этого и даже в интервью сказал, что реальные шансы на золото — из советских — только у Хмелюка. Что ж, может быть и так… А все-таки обидно.
Тут же на совещании обговорили и другие варианты. Старались наперед угадать все наиболее возможные ситуации на дорожке. Но разве все предусмотришь?!
Договорились: если Хмелюку не удастся захватить лидерство, Костюкович на двенадцатом километре сделает сильный рывок и взвинтит темп до предела. Конечно, наиболее сильные рванутся за ним, не желая отпускать советского скорохода. А такие рывки даром не проходят. Собьют дыхание, добавочное нервное напряжение… Все это скажется.
Костюкович кивнул. Да, он согласен. Его приносили в жертву. Ну, что ж. Это было правильно. Во имя команды. А у самого Костюковича шансов все равно никаких. Выше восьмого-девятого места ему ни за что не подняться.
Тут, я чувствую, необходимо сделать примечание. Читатель — не спортсмен — может, чего доброго, подумать, что такой вот предварительный «сговор» — это что-то нехорошее, нечестное.
Нет, неверно. Все это вбирается в одно емкое слово «тактика». И в любом виде спорта, перед каждым ответственным выступлением, всегда обдумывается тактика. Всеми командами, во всем мире. Это вполне в рамках правил и ничего «некрасивого» тут нет.
…Итак, уже на третьем километре Хмелюк захватил лидерство. Он шел мощно и напористо, и за ним, группками и поодиночке, двигались другие скороходы.
Едва вышли за город, шеренги зрителей сильно поредели.
Надо честно признать: ходьба — не очень-то популярный вид спорта. Это тебе не футбол! И не хоккей!
Идут скороходы (для непривычного глаза) как-то странно. Неестественно. И некрасиво. Вперевалку. И словно колченогие.
Ноги ступают напряженно. Все суставы вихляют. А в тазу ноги прямо-таки выворачиваются. Словно танцуют какой-то немыслимый сверхмодный пляс.
Да и вообще, спортивная ходьба — какая-то ненатуральная. Ходоки спешат изо всех сил. Торопливо работают руками и ногами. Пот заливает им глаза.
Но, если спешишь — беги! Однако тут-то и загвоздка: бежать ходоку нельзя. Ни в коем случае. Запрещено. Если скороход побежит, судья снимет его с состязаний.
Вот и требуется — спешить, но шагом. Есть четкие правила: у ходока стопа должна быть прямой и верхняя часть туловища- тоже прямой. И специальные «судьи по стилю» все время следят за этим.
Марченко шел восьмым. Впереди — вслед за Хмелюком — шагал бельгиец Франсуа Килек, рядом француз Кендуль и четвертым — Мигуэль Медраса.
О, этот Медраса! За него сегодня болели больше всего. Еще бы! Медраса — мексиканец. И один из лучших скороходов мира. Все местные патриоты знали, что сегодня у их соотечественника, у их мексиканца, есть реальные шансы завоевать золотую медаль. А хозяева Олимпиады прекрасно сознавали хоть и горькую, но, к сожалению, истину: в других видах спорта шансов на золото у них мало.
Поэтому-то и бесились трибуны, когда на старте появился Медраса. Болельщики орали, выли, стреляли в небо.
Но чаще всего трибуны дружно скандировали одно слово:
— Ка-пи-тан!
— Ка-пи-тан!
— Ка-пи-тан!
Иностранцы — и спортсмены, и болельщики — переглядывались: «капитан»? Что за «капитан»?
Они не знали, что этим трибуны как бы напоминали полицейскому офицеру Мигуэлю Медрасе: не забудь, начальник полиции обещал тотчас присвоить тебе звание капитана. Если, конечно, ты придешь первым.
