— Жук ты порядочный! Тебе бы в архиве флота работать… Ладно. Пускай уж висит эта. А то найдешь… Черт тебя знает!
И все привыкли к «Данае». Что тут дурного?
А дальше Савка — словно заколачивал гвозди: пять, пять, пять, пять. Вот и последний экзамен — электронавигационные инструменты. Савка пошел на экзамен, как на праздник. Теперь он не волновался. Как гурман смакует острые соусы, так и Савка с наслаждением впитал в себя новые понятия: альтернатор, венд-мотор, блуждающие токи, статор, дроссель, беличье колесо, соленоид, реверс. Жизнь улыбалась! Сам, по велению собственного сердца, Савка решил стать не только рулевым-сигнальщиком, но и обрести вторую флотскую специальность — штурманского электрика. Он еще не знал, каким важным было это решение!..
Принимали зачет мичман Сайгин с неизменной улыбочкой, элегантный лейтенант Зайцев и… Плакидов, вызывавший у юнг дрожь в коленках. Инженер-капитан 3-го ранга был строг и, как выяснилось, знал устройство гирокомпаса ничуть не хуже, чем поворотливость и маневренность кораблей. А мичман Сайгин, завидев Савку, совершил большую ошибку с точки зрения педагогики. Огурцов едва потянул к себе билет, как он сразу влепил ему в табель пять с плюсом. От этого суровейший Плакидов моментально взъярился на Савку, как на личного врага своего.
— Что? — спросил он Сайгина. — Ваш любимчик? Какое вы имели право ставить ему пять, да еще с крестом? Разве он уже ответил?
Савка положил билет с вопросами обратно на стол и при этом заметил, как побледнел мичман Сайгин.
— Ты не можешь отвечать? — удивился Зайцев.
— Могу. Но мне достались слишком простенькие вопросы. Спросите меня так… что-нибудь посложнее! А то неинтересно.
Плакидов поднялся, громыхая указкой:
— Возмутительно! Как вы себя ведете? Здесь вам не цирк, а военное учреждение… Сейчас же отвечайте, что взяли!
Но билет Савки уже затерялся в груде других билетов, и он вторично вытянул первый попавшийся.
— Есть! — сказал он. — Позвольте отвечать?
— Садитесь и подумайте, — велел Плакидов.
— Думать надо было раньше, — ответил ему Савка.
Лейтенанта Зайцева от хохота согнуло над столом.
— А мне это даже нравится! — сказал он. — Не дали человеку рта раскрыть, как уже вкатили ему пять с крестом. Теперь ему осталось одно — этот крест нести, пока не свалится…
Плакидов, не слишком-то юнгам доверяя, выхватил из рук Савки его билет, без тени улыбки прочитал сам:
— Вопрос первый: прецессионное движение и затухающие колебания гироскопов в гирокомпасе… Прошу, маэстро!
Савка говорил минут десять, и его не перебивали.
— А ведь знает! — хмыкнул Плакидов. — Второй вопрос: какие приборы работают от матки гирокомпаса?
В десяти словах был дан точный ответ.
— Ну, ладно, — нацелился на Савку Плакидов, откладывая билет в сторону. — А какой самый главный недостаток гирокомпасов?
— Их сложность.
— Еще.
— Гирокомпас, как и человек, укачивается…
— Пять! — сказал Плакидов. — Но без плюса. Уважаемые оппоненты, у кого из вас есть вопросы к этому молодцу?
Зайцев с добрыми намерениями подошел к Огурцову:
— Я вижу, ты изучил материал сверх программы. Сейчас я задам тебе один вопрос… просто так. Если не сможешь ответить, то особой беды не будет. С мостика тебе велели взять глубину под килем на эхолоте. Как ты знаешь, возвращенное от грунта эхо зажигает напротив глубинной отметки неоновую лампочку. И вот ты видишь, что на табло — вдруг! — загорелись сразу две лампочки. Одна — слабый, дрожащий импульс на отметке в сто двадцать метров, а четкую вспышку дает лампочка на двухсот сорока метрах… Какую глубину из этих двух ты доложишь на мостик?
Савка глянул на Сайгина, и тот ему кивнул, ободряя. Мичман уже рассказывал юнге о подобных случаях из своей практики.
— Глубина двести сорок метров, — ответил Савка. — А на отметке в сто двадцать под кораблем проходит плотный косяк рыбы. Ультразвук, с трудом пробиваясь через рыбные массы, даст на экране ослабленное мигание лампочки. Зато, пробив толщу косяка, эхо отработает на табло устойчивый импульс грунта — это и будет истинная глубина под килем!
— Тоже пять, — сказал Зайцев, возвращаясь за стол. — Но если, Огурцов, тебе придется служить на Северном флоте, там, при входе в гавань Полярное, эхолоты кораблей, как правило, отмечают двойной грунт. Очевидно, образовалось плотное одеяло из древних водорослей, которое ультразвук пробивает с трудом… Учти это!
— Есть, — ответил Савка. — Я учту. Спасибо за совет.
Плакидов вслед уходящему юнге погрозил пальцем.
— Не зазнаваться! — крикнул он Савке.
Потом вся Школа Юнг была построена во фронт перед зданием учебного корпуса. Был зачитан приказ Аграмова: выносили благодарность юнгам-отличникам и тем, кто успешно сдал экзамены. В боцманском взводе был особо выделен Мишка Здыбнев, а среди радистов Савка расслышал имя своего друга — Мазгута Назыпова. По классу рулевых благодарили очень многих, в том числе назвали Колю Поскочина и Савку, — очевидно, тройку его сочли за случайный огрех.
— А каникулы будут? — опросил кто-то, наивничая.
— Каникул на войне не бывает, — отвечал Аграмов. — В нынешнем же году вы должны стоять боевую вахту на действующих флотах. До наступления призывного возраста вы все останетесь в звании юнги. С восемнадцати станете кадровыми матросами. Дальнейшая ваша судьба зависит от вас самих. Но я свято верю, — закончил начальник Школы, — что среди вас многие достигнут высокого звания адмирала.
В морозном воздухе зычно разносились голоса ротных офицеров. Черные роты на белом снегу разворачивались и расходились.
Флот — могучий и сложный организм, лязгающий броней, ревущий бурями воздуходувок, весь в пении турбин и пальбе дизельных клапанов, флот — насыщенный жесткими регламентами вахт, визирующий беглое скольжение противника на четких линзах оптических датчиков, — этот волшебный флот уже приближался к ним!
ЭПИЛОГ ТРЕТИЙ
(Написан Саввой Яковлевичем Огурцовым)
Осенью сорок четвертого года я на центральной улице Мурманска нарвался на патруль, стал с ним спорить, и комендант города отправил меня на пять суток в гарнизонную гауптвахту. Эсминец наш тогда стоял в доке, и это меня малость утешало.
Не успел я отсидеть и суток, как утром меня вызвали из камеры. Смотрю — в коридоре похаживает штурман.
— Завтракал?
— Да какой тут завтрак. — отвечаю ему.
Вижу, конвойный несет мне ремень, тащит шнурки от ботинок, отобранные у меня при аресте, чтобы я не повесился. Чувствую, что меня сейчас выпустят. Штурман сказал на улице:
— Звонили с кораблей «плохой погоды». Им срочно нужен штурманский электрик, а своего они отправили с караваном в Исландию. Шагай в Росту — там тебя ждут…
Есть! По шпалам, прыгая через рельсы, я добрался до Росты; возле причала, вижу, тихо подымливает сторожевик. Снег на его палубе — кашей, значит, машины уже на подогреве. Корабли «плохой погоды» назывались так потому, что их имена ничего доброго морякам не сулили: «Ураган», «Мгла», «Тайфун», «Смерч», «Вихрь» и прочие прелести. Штурман на сторожевике — совсем молодой парень. Потому, наверное, и не стал удивляться, что ему прислали мальчишку. Был он деловито краток и очень вежлив со мною:
— У нас всего три часа до съемки со швартов. Идем в Мотку на обстрел противника. Надо срочно запускать «шарик».
Я понял: за три часа гирокомпас только отыщет истинный меридиан, но его затухающие колебания в поисках норда закончатся, когда сторожевик из Кольского залива уже будет выходить в океан. Медлить нельзя! Надо запускать сразу.
— Завтракал? Ну, пообедаешь после команды.
Штурман вручил мне ключ от гиропоста, как бы вверяя с этим ключом и судьбу корабля: от меня ведь теперь зависело многое — курс, верность огня и даже расход боезапаса. Палуба уже вибрировала под ногами. Я привык к эсминцам: там в гиропост через люк лезешь. А тут из кубрика ведет дверь, как в кабинет начальника. Вошел я в гиропост и… ахнул! Передо мной стоял не «аншютц», а гирокомпас системы «Сперри», который я по глупости не уважал и который, прямо скажу, знал так себе, больше в теории.
