Утопая в глубоком снегу, мальчики прошли камыши, пересекли затянутое льдом большое плесо. Вот и лес. Сколько здесь звериных следов! Тонкой строчкой рисуя затейливые узоры, бегал какой-то небольшой зверек. А вон там, возле старого пня, из леса в озерные камыши протоптали дорожку зайцы. Возле небольшой сосенки, ветки которой под тяжестью снега повисли до самой земли, пробежала белая гибкая ласка.
Викеша раздвинул густые ветви сосенки и заглянул в пустоту. Там было сухо, уютно, тепло. Вот бы полежать сейчас на желтой прошлогодней хвое, вдохнуть запахи осени… И пусть сердитый ветер шумит в камыше, наметает сугробы: здесь так хорошо и тихо. Викеша опустился на колени и стал разгребать снег. Но нижние ветви крепко примерзли к земле, и, вздохнув, он пошел на голоса друзей.
Ребята не заметили, как наступил вечер и поднялся сильный ветер. Выйдя на опушку леса, они остановились. Озеро, камыши — все было затянуто белесой мглой. Не видно и деревни. Резкий порыв ветра повернул ребят лицом к лесу, и Викеша, вспомнив про уютную сосенку, предложил укрыться в бор — там тише.
— Сказа-ал, — протянул насмешливо Назарка. — Что мы в лесу, что ли, ночевать будем? Айда, ребята, домой.
Назарка первым шагнул на берег. За ним последовали остальные. Выйдя из камышей, все сгрудились возле Сорокина. Идти через открытое плесо было трудно. Ветер крепчал. Снег повалил сплошной стеной. Казалось, он гнал ребят обратно в камышовое затишье, где можно было бы переждать бурю.
— Держись друг за дружку. Не отставай! — крикнул Назарка и, нахлобучив шапку, зашагал по направлению к деревне.
Поминутно поворачиваясь к товарищам, — не отстал ли кто — он упорно шел вперед. Назарка был старше своих друзей года на три и лучше всех понимал опасность бурана. Викеша шел бодро. Одет он был теплее ребят — в меховую борчатку[38]. Он подобрал ее длинные полы и шел, не спуская глаз со спины Назарки. Встречный ветер дул, казалось, с удвоенной силой. Назарка, не видя тропы, часто сбивался в целик.
— Стой! — послышалось сзади. — Доронька Пестерев где-то отстал.
Ребята остановились.
— Ждите меня здесь, — скомандовал Назарка и, тяжело шагая по снегу, исчез в серой пелене бурана. Через несколько минут до слуха ребят донеслось:
— Ви-кеш-ка! Ви-кеш-ка! Иди сю-да!
Викеша отделился от ребят. Нащупывая ногой следы, полузанесенные вьюгой, он шел на голос.
— Ви-кеш-ка! — послышалось почти рядом. В полумраке мелькнули две фигуры. Пройдя еще несколько шагов, Викеша остановился. Назарка тряс Дороню за плечо:
— Вставай!
— Не могу идти, — хныкал тот.
— Вставай, тебе говорят! — С помощью Викеши Назарка поднял мальчика на ноги. — Иди! — толкнул он его в спину.
Дороня опять захныкал:
— Снег в пимы набился, ноги стынут.
Назарка поспешно сдернул с него валенки и вытряхнул снег.
— Иди! А то я тебе в шею накостыляю, — сказал он зло и толкнул Дороню в спину.
Угроза подействовала сильнее, чем уговоры, и, опираясь о плечо Викеши, Дороня зашагал вперед.
В одном месте Дороня остановился, чтобы отдохнуть.
— Я тебе отдохну! — яростно крикнул Назарка и двинул его кулаком в бок. — Иди, говорят, а то замерзнешь.
Вскоре они добрались до ребят.
А вьюга свирепела. Снег хлестал справа, слева, валил сверху, забивался за воротник и крутился у ног. Сумасшедшей пляской встречала вьюга ночную тьму.
Держась за руки, дети медленно двигались к деревне. Шли цепочкой, не теряя друг друга из вида. Через полчаса утомительного пути им показалось, что блеснул огонек, за ним второй — значит, деревня близко. Вдруг огоньки исчезли, и ребята приуныли. Назарка беспокойно завертел головой. Молчаливо стоял Викеша. Он думал о сосне, под которой можно было бы переждать буран. Затем мысли унеслись к дому. Забраться бы сейчас на теплые полати и слушать, как воет за окном злая вьюга. Голова мальчика опускалась все ниже и ниже. Он начал дремать. Из состояния полусна его вывел голос Назарки:
— Кто видел огни?
— Я, — поднял отяжелевшие веки Викеша. И окончательно встряхнувшись, показал рукой вперед, — я видел их там.
— Я тоже!
— И я! — послышались голоса ребят.
— А может, это волк, — едва выговорил Дороня и теснее прижался к Викеше.
— Поскули еще. — В голосе Назарки — угроза. Но и сам он почувствовал, как мурашки побежали по коже.
— Может быть, взаправду волк?
Поборов страх, ребята сгрудились вместе и разом крикнули. Через вой вьюги полетело зовущее «Ay! Ay!»
— Э-гей! — вдруг донеслось издалека. Семь дружных голосов зазвенели уже громко и радостно: — Ay! Ay!
Через несколько минут показался всадник, из мрака выплыл второй, третий…
Подъехал Архип Сорокин, отец Назарки, инвалид с одной ногой, вернувшийся два года назад с японской войны. Возле всадников, весело повизгивая, крутился Шарик… Викеша услышал тревожный голос отца:
— Куда вас черти занесли?!
Мальчишки, насупясь, молчали. Только неожиданно осмелевший Дороня пропищал, стуча зубами от холода:
— Куда же? На озеро…
Весной 1908 года Викеше исполнилось девять лет. Отец переехал на новое местожительство в торговую слободу Раздольное. Что побудило его покинуть родительский дом, Викеша так и не узнал. Помнил лишь одно: накануне отъезда отец молча стоял в широкой горнице, слегка опустив красивую стриженную под кружок голову. Его румяное лицо с густой русой бородкой и такими же усами выражало решимость. Мать в соседней комнате торопливо собирала вещи и укладывала их в сундук. По ее движениям, заплаканным глазам Викеша видел, что расставаться со старым домом ей нелегко. Дед сердито бегал по комнате, раздувая на ходу длинные полы своего частобора.
— Не хочешь в отцовском доме жить, на торговлю поглядываешь, — старик круто останавливался перед сыном, — испокон века были мы хлеборобы, а теперь легкой жизни захотел? Не дам я тебе надела!
Старик стукнул кулаком по столу и вновь забегал по комнате.
— Я и без тебя со Спирькой проживу. Умнее отца хочешь быть? Ишь ты: «Пашня ничего не даст», — передразнил он сына. — А кто нашим хлебом живет? Вся Россия.
— Знаю, — спокойно ответил сын, — только толку от этого мужику мало.
— Ишь ты, умник какой, — вскинул дед ястребиные глаза на Степана. — Ты что, у Архипки слов таких наслушался? Недаром он будоражил мужиков в девятьсот пятом году.
— Что Архип, — сумрачно отозвался отец. — У него свое на уме, у меня свое. — И примирительно добавил: — О чем нам спорить?
— Значит, все-таки едешь? — Дед опустился на лавку.
— Да.
— Чем жить будешь? — старик побарабанил сухонькими пальцами по столу.
— Открою постоялый двор.
— А дальше? — продолжал допытываться дед.
— Там будет видно. — Степан отвел глаза от острого взгляда отца.
— Значит, решил меня бросить? — Губы старика чуть дрогнули.
— Нет, тятенька, век я вас не забуду, может, случится — глаза ваши закрою в смертный час.
— Ну ладно, — вздохнул дед, — падай в ноги.
Степан опустился на колени.
— Кликни Дарью, — в волнении старик теребил свою жидкую бороденку.
И когда Дарья опустилась рядом с мужем, дед заговорил неторопливо:
— Даю вам в надел саврасого мерина да Сивуху с «кабловичем» — стало быть, трех лошадей, — кроме того, двух коров с телятами и тысячи полторы хлеба.
— Спасибо, тятенька, — низко кланяясь, враз сказали Степан и Дарья.
Довольный их покорным видом, старик продолжал:
— Благословляю пятнадцать десятин у Машуковского колка (земля там добротная, пахотная) и лес, что в рядухе[39], на Плоской возле избушки.
— Благодарствуем, тятенька, — сын и сноха повалились старику в ноги.
— Только вот что… — дед вновь затеребил свою бороденку, — Викешу-то оставьте пока у меня. Учиться ему еще рано, пускай с Максимовной поживет, да и мне с ним веселее.
Перед отъездом все по обычаю уселись на лавки и несколько секунд молчали. Потом дед перекрестил сына, сноху, поцеловал Викешу и сказал со вздохом:
— В добрый час.
В телегу был впряжен, резвый «каблович» — вороной масти конь. Справа и слева стояли привязанные к оглоблям большая широкогрудая кобыла Сивуха и немолодой саврасый мерин. Погоняя хворостиной двух коров с телятами, позади телеги шла мать Викеши. Отец, свернув в переулок, направил коня берегом озера. Ехать деревенской улицей он не захотел, «чтоб соседи не пялили глаза на наш отъезд», как он объяснил Дарье.
За березовым колком, стоявшим на тракте в Раздольное, Викеша увидел Назарку Сорокина. Он шел, размахивая порожним туеском, и беспечно насвистывал.
— Ты куда? — удивился он, увидя Викешу на телеге.
