— …нам, газетчикам… — услышал он обрывок фразы.
«Вот бы спросить… про тот снимок… где отец, — мелькнуло у него. — Может, отыщут… Хотя… Не таскают же они с собой старые газеты?!»
Он опять прислушался.
— А помнишь, шеф, наш первый номер?
— Что первый! Ты последний номер вспомни!
— Нет, лучше расскажи, как ты чуть не загремел в сорок втором. Что же тогда все-таки произошло?
«Шеф», как понял Витя, бывший редактор — толстый мужчина с неожиданно тихим голосом (он сидел как раз напротив двери, возле лампы, и Витя хорошо видел его) ответил, чуть заикаясь:
— А я и сам, б-братцы, до сих пор н-не знаю. Как гром с ясного н-неба. Двадцать четвертого августа подписал н-номер, отправил на просмотр, куда следует, и жду «добро» н-на выпуск т-тиража. И вдруг, н-на тебе, приказ с двумя н-нулями, «совершенно секретно»: «Т-тираж не выпускать, н-набор н-немедленно рассыпать, клише уничтожить». А мне т-трое суток домашнего ареста и предупреждение о служебном н-несоответствии.
— За что же?
— Вот и я спросил н-начальство: з-за что? Потом узнаешь, говорят, сейчас н-не время. Ну, до потом так и не дошло: старого н-начальника убило, а новый и сам н-не знал.
— Может, напечатали что-нибудь не так? Вот в пятой гвардейской опечаточка вышла прекаверзная, так редактора — в штрафную роту…
— Н-нет, — отмахнулся шеф, — в этом плане — полный порядок. Мы с к-корректором весь к-контрольный экземпляр вдоль и поперек облазали. Помнишь, Михалыч?
— Еще бы, — отозвался кто-то, не видимый Вите, из другого угла.
— Н-ничего не н-нашли. В общем, тайна мадридского двора. О ней как раз впору в такой темнотище рассуждать. Хоть бы кто ч-человеческий свет зажег.
Витя торопливо прикрыл дверь.
«Симпатичный этот шеф, — думал он, спускаясь по лестнице. — Почему же его под арест? И как это — домашний арест? У квартиры часового ставили, что ли?»
…Первой попалась на глаза Николаю Филимоновичу Оля.
— Разыщи ребят, — распорядился он. — Пора домой.
Витю девочка обнаружила быстро, но Генька куда-то запропастился.
— Вечно он… — ворчал Витя. — Опять за кем-нибудь… увязался… Как тогда… на кладбище…
Геньку они нашли за столиком в буфете. Он сидел рядом с майором Бортовым. В одной руке у Геньки было пирожное, в другой — стакан лимонада, и он очень старался есть и пить неторопливо и равномерно: кусок пирожного, глоток лимонада и опять пирожное.
Бортовой, завидев Олю с Витей, замахал рукой:
— Давай сюда, следопыты! Небось проголодались?!
Витя облизнул губы: пирожное он бы охотно съел.
Но торопыга Оля выпалила:
— Простите, Андрей Андреевич, нас учитель ждет.
— А, тогда пошли! Первое дело — дисциплина! — Бортовой сунул под тарелку деньги и отправился вместе с ребятами.
Филимоныча они застали с генералом. За долгие годы генерал привык, что его внимательно слушают и придают всему сказанному им значительный смысл. Порой даже более значительный, чем он сам хотел. Наверно, поэтому говорил он всегда, не повышая голоса.
— Вот вы, капитан, упомянули о «Большой Берте». Действительно, очень интересный эпизод… К тому же, мортира эта, если я не ошибаюсь, значилась в нашей полосе. Не так ли, майор? — повернулся он к Бортовому.
От неожиданного обращения Бортовой вздрогнул и дважды сглотнул воздух. «Вот что значит генералу отвечать!» — мелькнуло у Геньки.
Наконец Бортовой, как бы на что-то решившись, зычно отчеканил:
— Может и так, товарищ генерал. Только мне после контузии память поотшибло.
И он похлопал себя по макушке, будто показывая, где именно поотшибло память.
— Да, жаль. Я-то об этой истории знаю не больше вашего, капитан. Ведь именно тогда я пребывал в плену у медицины. Добро бы у своей, — он ласково кивнул седой женщине, стоявшей неподалеку, — а то во фронтовом госпитале. Потом прорыв блокады, вызов на Большую землю, — так до конца войны и не удосужился ничего узнать. Но вот что интересно: в сорок шестом или в сорок седьмом году на маневрах кто-то вспомнил о «фрау Берте» и ее исчезновении, и тогда маршал — наш командующий — сразу оборвал: «Еще не время, товарищи! Об этом еще рано!»
— А почему рано? — торопливо зашептал Генька Филимонычу. — Надо было спросить…
Генерал расслышал шепот:
— Такие вопросы задавать не положено. А теперь и не спросишь… Тогда было рано, а теперь — поздно. Умер наш маршал лет пять назад.
Филимоныч покачал головой.
— Да, теперь мне кое-что ясно, — он задумался, поглаживая пальцами переносицу. — Я ведь запрашивал архивы — и наш окружной, и министерский. Ответы совпали: «В фондах, открытых для пользования, требуемых материалов нет».
Бортовой оглушительно расхохотался:
— Дело ясное, что дело темное! Не связывайся ты, капитан, с этой историей. Еще влипнешь…
— Поверхностно судите, майор. И вывод ваш весьма скоропалителен, — сдвинул брови генерал. — Времена меняются. Обо многом мы судим совсем иначе, чем десять или пятнадцать лет назад.
— Вот мы со следопытами и продолжим поиск, — Филимоныч поглядел на ребят.
Генька даже привстал на цыпочки от нетерпения.
«Это дело! Это тебе не колье какое-то!»
А главное, раз пушка так загадочно исчезла — значит… Геньку прямо в жар кинуло. Значит… тайна!.. А где тайна — там и открытия. Может, какой-нибудь наш разведчик тишком пробрался к этой «Берте» и — раз! Герой! А никто и не знает.
Вот бы ему, Геньке, как писателю Сергею Смирнову, найти следы этого неизвестного героя!..
Генька на миг прикрыл глаза — и сразу увидел… Все знакомые ребята сидят у телевизора, ждут. Диктор объявляет: сейчас выступит известный следопыт Геннадий Башмаков.
И вот уже на экране он, Генька. Он одет скромно, как Сергей Смирнов. Никакой парадности. Просто сидит за самым обычным столом и рассказывает. А все люди у телевизоров, затаив дыхание, слушают его.
И где-нибудь в далеком селе сидит у телевизора старушка мать разведчика. И тоже слушает. И слезы катятся по ее морщинистым щекам…
А Витя думал о другом. Об отцовском снимке. Летом сорок второго… И Филимоныч пишет про это лето… Значит, по одной дорожке топать… И вообще, интересно распутывать трудные загадки. Как в прошлом году с М. Р.
Одна лишь Оля отвела взгляд от учителя. Честно говоря, все эти поиски «Большой Берты» не очень ей улыбались. А если уж совсем-совсем честно — Оля вообще боялась всякого оружия. Любого. Даже пугача. Даже рогатки. А тут, как ни говори, — целая пушка. Огромная. Самая большая в мире. Только такой пушечки Оле и не хватало!
Но — с другой стороны — хорошо бы помочь Филимонычу! Как он сказал? Книга почти готова, только вот история с «Большой Бертой» все задерживает. Да, хорошо бы разгадать ее. Вот выйдет потом книга Филимоныча. И там будет насчет «Большой Берты». Страница, а может и две. Эти две страницы — вроде как бы их. Вот здорово! Оля еще никогда в жизни не писала книг.
— Итак, — повторил учитель. — Займемся пушкой!
— Конечно! — за всех тотчас откликнулся Генька.
— Ну что ж, капитан, — подвел итог генерал. — Продолжайте поиски, а я к вашим услугам. Может быть, в моих бумагах что-нибудь найдется? Заходите! Если хотите — вместе со следопытами. А я кое-что подготовлю к вашему визиту!
Генерал многозначительно свел брови. Геньке даже померещилось, что левый глаз генерала, прикрытый густой бровью, весело подмигнул. Но, наверно, это ему только показалось…
Глава II
В ГОСТЯХ У ГЕНЕРАЛА
Генька смотрел в спину уходящего Вити. Опять после школы тот сворачивает не к дому, а в другую сторону.
Вспомнил: так же было прошлой осенью, когда Витя зачастил в Публичную библиотеку. Похоже, и теперь он туда потопал. Ясно: не зря он у Филимоныча листок приметил.
Ладно, пусть Витя торчит в своей библиотеке; он, Генька, получше что-нибудь намозгует. Факт!
И Генька стал мозговать. Тут же, на улице, возле школьных ворот.
Но разве у школы дадут спокойно подумать?!
Сперва подошел Яшка, предложил меняться: подшипник, настоящий, с четырнадцатью шариками, на Генькин древний наконечник от копья. Тот, который отец летом из экспедиции привез. Ну, Генька, конечно, отказался. Хотя вообще-то шарикоподшипник — это вещь! Всегда пригодится.
Потом Вася Коржиков прошел — старший вожатый. Помахал рукой:
— Особому звену — привет!
— Салют! — кивнул Генька и нахмурился.
Смеется Вася, что ли? Да, было у них в прошлом году «особое звено». «Особое звено» и «особое задание» — операция М. Р. Вот это была жизнь! А теперь?! Хотя, впрочем… Если насчет «Большой Берты» дело пойдет…
К Геньке подошла Оля:
— Домой?
— Ага, — буркнул Генька.
Вот так всегда. Не дают сосредоточиться.
Они пошли по Невскому. Они каждый день так шли: по веселому нарядному Невскому, потом через Дворцовую площадь.
