Они пошли по Невскому. Они каждый день так шли: по веселому нарядному Невскому, потом через Дворцовую площадь.
— Все-таки, как ни говори, здорово расположена наша школа, — сказала Оля. — Не зря Филимоныч твердит: Ленинград — самый красивый город в мире, а наша школа — в самом красивом месте Ленинграда!
— Ага, — буркнул Генька.
«Очень ты вежлив», — усмехнулась Оля, но не рассердилась. Мальчишки — они все такие…
— А ты замечал, — сказала Оля. — Очень интересно читать вывески подряд. Вот смотри: «Модная стрижка», а рядом — «О пожаре звонить «01». И смешное, и страшное, все перепуталось. Я вот вчера у Владимирского шла: «Трест похоронного обслуживания», а рядом — «Пышки».
— Ага, — кивнул Генька.
«Ну, хватит, — нахмурилась Оля. — Агакай сам с собой».
Она замолчала. Так, молча, шли они по улице.
Искоса Генька поглядел на Олю.
«А интересно: красивая она? Или нет?»
В этом вопросе — относительно женской красоты — Генька чувствовал себя крайне неуверенно. Бывало, придет к соседям Тоня — племянница. Генькина мама вздыхает:
— Ах, какая красивая девочка!
А Генька пожимает плечами: ну чего в этой Тоньке красивого?! Волосы рыжие и полыхают, как костер. И все в маленьких крутых завитках, будто ей на голову целый ящик часовых пружинок вывалили. И кожа такая тонкая, прямо прозрачная, и словно бы насквозь светится.
«А Оля? — Генька снова исподлобья оглядывает спутницу. — Красивая?»
Пожимает плечами. Разберись тут! Нос как нос. И глаза — обыкновенные. Вот коса — это действительно! Длинная, почти до пояса. Мировая коса! За такую и дернуть приятно.
Между прочим, в прошлом году у Оли было две косы. Факт! Генька точно помнит — две. А теперь — одна. Девчонки — они странный народ. Ну какая разница: две косы или одна? Хотя, может, одна — это красивей?
— До свиданья, — сказала Оля.
Вот как! Уже ее дом!..
Генька кивнул:
— Пока!
И вот он — один.
«Хватит о косе и всякой ерунде, — одернул он себя. — Итак — «Большая Берта»! И герой, которого надо найти! — Генька нахмурил свои брови-кавычки. — Как выйти на его след? Знать бы, почему пушка онемела… Могли, например, украсть прицел?.. Факт… Или перебить прислугу, а пушку утопить в болоте?.. Впрочем, нет, тяжелая она — сорок две тонны. Попробуй, столкни такую…
А если наоборот? Дознаться, кем был герой! Разведчиком? Партизаном? Или парашютистом? Или подпольщиком? И тогда можно сообразить, что он сделал с пушкой.
Дознаться! В том-то и заковыка! А как?»
В голову почему-то лезли какие-то клочки и обрывки насчет М. Р.: походы в Горный, чудеса в лаборатории, тягомотина в архиве. Или как Оля в энциклопедию сунулась, когда еще ни имени, ни фамилии не знали.
«Энциклопедия… Энциклопедия…» — Генька задумался.
Вообще-то энциклопедия — штука полезная. Недаром отец целый коридор ими загородил: старая, новая и еще какая-то английская. С английской Геньке, правда, не совладать, а вот наши… Ведь Филимоныч говорил, что пушка еще с первой мировой. Знаменитая.
Генька заторопился домой. Кинул в коридоре портфель и, не заходя в комнату, стал копаться на книжных полках. На «Большая Берта» ничего не было. Может, просто — «Пушки»? Но под словом «Пушки» стояла отсылка — «см. Артиллерия». И Генька, придвинув лесенку, полез на самый верх, к букве «А».
Однако и здесь о «Большой Берте» — ничего. Генька прочел статью от начала до конца, проглядел все рисунки, полюбовался снимком залпа наших «Катюш» и совсем уже собрался ставить толстый том на место, но случайно раскрыл его на новой странице.
«Артиллерийский исторический музей» — бросилось в глаза. И в конце абзаца: «находится в Ленинграде».
* * *Есть на Петроградской стороне маленький речной проток. Летом его заполняют белые и красные, синие и зеленые, большие и маленькие лодки с неопытными гребцами: кто поумелее, норовит выйти на простор Невы, а здесь обычно толкутся начинающие. К осени суета стихает, лодки ставят на прикол или убирают в сараи. Над опустевшим протоком наступает тишина, лишь изредка звенят куранты Петропавловской крепости. И сама крепость, вздымающая над водой каменные стены, кажется с этой стороны совсем не такой, как с Невы или с Дворцовой набережной.
Напротив крепости — высокие ворота и огромный плац, поросший травой. Длинное полукруглое здание подковой стянуло двор. И вдоль всего здания — пушки. Бронзовые литые коротышки с древней вязью на хребтах, нарядные стволы александровских и николаевских времен. И рядом — на обкатанных до глянца колесах, на широких гусеницах — орудия Великой Отечественной…
Пройдя через двор, Генька вошел в музей. Пушек стало еще больше. Он шагал из зала в зал, словно из века в век, обходя громоздкие лафеты, заглядывая в зияющие, как пропасти, жерла и вдыхая незнакомый вкусный запах орудийной смазки.
Это был дом войны. Она здесь была хозяйкой, для нее построили эти просторные залы и проложили посреди мраморной лестницы крутую каменную дорожку: иначе чугунным и стальным махинам не взобраться на второй этаж.
За окнами пригревало солнце, но по огромным залам музея растеклась зябкая прохлада, словно пушки, кончив свою огненную работу, навеки застыли и остудили все вокруг.
Увлеченный необычным зрелищем Генька сперва даже забыл, зачем сюда пришел. И только когда позади остались залы с наполеоновскими пушками, с мортирами Севастопольской обороны и из светящейся панорамы показались окопы первой мировой войны, он вспомнил о своей цели.
Орудия стояли вперемежку — русские и немецкие. Маленькие траншейные гранатометы, длинноствольные полевые пушки и тупорылые гаубицы. К центру зала калибр нарастал и, наконец, появились макеты, изображавшие самые мощные орудия.
И вдруг… Вдруг Генька увидел «Большую Берту».
Даже по макету легко было судить о ее величине. Колеса, обшитые чугунными пластинами, опирались на стальные плиты. Домкраты, высотой с человека, удерживали пушку в заданном положении. Глубокий лоток готов был принять снаряды. А один снаряд — уже не бутафорский, а настоящий — стоял неподалеку на полу. Ростом он был чуть не с Геньку. Паренек оглянулся и попробовал обхватить стальную чушку.
— Убрать лапы! — раздался за его спиной резкий голос. Седой человек в кителе без погон шагнул из-за соседней витрины. — Во-первых, экспонат! Во-вторых, руки коротки! Мне и то едва…
Он для убедительности сцепил руки вокруг огромного цилиндра.
— А как же вы трогаете? Ведь экспонат! — быстро пришел в себя Генька.
— Ого! Находчивый! Мне можно. Я здешний.
— В музее работаете? А тогда скажите — почему ее «Бертой» зовут?
— В честь крестной матери. Фрау Берта Крупп — пушечная королева. Слыхал?
Как тут не воспользоваться случаем?! Генька стал сыпать вопросы. А собеседник тотчас выпаливал ответы — точные, короткие, как залпы.
— Мортира — немецкая. Фирмы Крупп. Выпуск тринадцатого года. В бою — с четырнадцатого. Бельгия — Арденны — Верден. Тогда — величайшая в мире. И самая дорогая: каждый выстрел — полторы тысячи марок. Только по важным целям. Страх на весь свет. К концу войны таких пушек было четырнадцать.
— А потом? После войны? Что с ними стало?
Генькин собеседник запнулся, словно с ходу налетел на невидимый барьер:
— Потом? Как-то я не вникал. Ни к чему было. — И опять включил скорость: — Зато через двадцать лет! Вернее — через двадцать пять. Старушка вновь объявилась.
— Под Ленинградом?
— Что? Откуда знаешь? И вообще — ты кто? А ну, давай знакомиться, раз такой серьезный разговор.
Новый Генькин знакомый — Олег Лукич — всю жизнь связал с армией.
— Да, да, всю жизнь, — повторил он. — Как ушел мальчишкой к Примакову, так и служил. И все возле пушек. Сорок лет, как одна копейка. В прошлом году списали. Мол, пора на покой. А куда я без них? — Он хмуро покачал головой. — Спасибо, в музее — добрые люди. Взяли. На общественных началах.
Узнав о цели Генькиного прихода, Олег Лукич оживился.
— Давно пора! Когда мы за Пулковом трофеи собирали, был приказ — найти «Берту». И не нашли. Гильз несколько подобрали, а самой — нет! Была пушка, и не стало пушки…
Он тронул на макете какое-то колесико, орудие медленно развернулось, и Геньке почудилось, что стальное жерло уставилось прямо на него.
* * *Дверь открыл сам генерал. Ребята не сразу его узнали. Худощавый пожилой человек в мягкой куртке. Она словно бы еще подчеркивала его легкость и подвижность. Под белоснежным воротником сорочки, отглаженным до костяного блеска, — щегольский галстук. Мягкие домашние туфли расшиты кожей. В левой руке — кусок цветной материи.
«Фартук? — подумала Оля. — У генерала?»
