— Ах, вот как? — сказал папа Токудзи. — Значит, он сболтнул что-то лишнее? То есть, получается, что он сказал то, что есть на самом деле, но чего просто не стоило говорить? Так, что ли?!
— Нет-нет, что вы, я вовсе не это имел в виду…
— Позвольте, а у вас у самого есть сын?
— Да, есть.
— И что вы бы сделали, если бы вам сказали что-нибудь в таком роде?
— Я бы разозлился, точно так же, как и вы.
— Но все дело в том, что вам бы никто никогда ничего такого не сказал. То, что разозлит любого, говорят только таким, как мы. А таким, как вы, власть имущим, никто и словечка плохого не скажет. Это и называется дискриминация!
— Уважаемый, можно, я тоже скажу? — поднял руку дедушка Баку. — На самом-то деле, прежде чем запретить детям ходить в школу, мы думали сами устроить забастовку. В наши дни, как известно, уже почти никто такой грязной работой не занимается. Так что, если бы мы устроили забастовку, то всем бы в округе пришлось несладко. Вы понимаете, о чем я, уважаемый? Поэтому я сказал своим товарищам: не совершайте такую же ошибку, как и многие другие. Не делайте так, чтобы всем вокруг пришлось страдать. Как бы ни было обидно, нельзя бросать нашу работу. Это и есть настоящий протест, настоящее сопротивление. Но любому терпению может прийти конец, не забывайте об этом, уважаемый. У рабочих есть право на забастовку. Тут вот Адачи-сэнсей сказал, что вы сейчас мягко стелете. И я с ним полностью согласен. Мне кажется, что по большому счету вам вообще нет до нас никакого дела.
Дедушка Баку посмотрел важному чиновнику в глаза и неспешно продолжил:
— Вот эту газету вы видели, уважаемый? Знаю, видели. Шестилетний энтомолог, про которого там написано, — это мой внук. Он, когда в школу пошел, знаете какой был? Вообще как неживой. Бревно, а не ребенок. Он не умел ни говорить, ни писать. Ни разу в жизни не взял в руки книгу или тетрадку. И ладно, если бы он действительно был бревном, по крайней мере, никому никаких убытков. Так ведь он, если что ему не нравилось, сразу наскакивал на обидчика и вцеплялся в него мертвой хваткой. Зубами вцеплялся, понимаете, уважаемый? А теперь взгляните вон туда. Видите эту красивую, нежную девушку? Это учительница моего внука. Он ее и кусал, и царапал. Она плакала, чуть не каждый день. Но при этом не испугалась, не отступилась и вырастила из моего дикого внука того самого шестилетнего энтомолога, про которого теперь пишут в газетах. И вот это восхитительное чудо, и другие подобные ему чудеса вы душите, убиваете, изничтожаете своими пустыми словами и заранее принятыми и утвержденными решениями. Мы этого не хотим и не можем допустить!
У Котани-сэнсей внутри все похолодело. Голос у дедушки был спокойным, но слова били наотмашь.
— У меня нет никого, кроме внука. У него — никого, кроме меня. Жизнь тех, кто работает на заводе, далеко не подарок. Такую — никому не пожелаешь. Но мы не просим сострадания. Мы обычные люди, которым необходимы обычные вещи, ничего особенного. И мы просто хотим, чтобы нас выслушали, как выслушивают всех остальных.
В этот момент к начальнику отдела подвели какого-то молодого человека. Тот подтолкнул юношу вперед.
— Шираи-кун, ты должен извиниться за те слова, которые ты позволил себе сказать в адрес этих людей несколько дней назад, — с наигранной строгостью, как в театре, сказал начальник отдела.
— Пожалуйста, простите меня. Я был неправ, — с готовностью произнес молодой человек.
Это изрядно смахивало на заранее отрепетированную сцену.
Дедушка Баку с сожалением покачал головой.
— Похоже, вы так ничего и не поняли, — грустно сказал он.
Глава 23
ТЭЦУДЗО НЕ ВИНОВАТ
Котани-сэнсей стирала все с доски после второго урока, когда к ней подошла Мичико.
— Котани-сэнсей, а почему Тэцудзо-тян теперь не ходит в школу? — спросила девочка.
Котани-сэнсей давно ждала этого вопроса, и вот дождалась. Пока она обдумывала ответ, к ним подошел Кацуичи.
— Тэцудзо-тян объявил забастовку, правда, сэнсей?
— А что такое забастовка?
— Забастовка — это когда не работают и не учатся.
— А почему не учатся?
— Не хотят, чтобы их отправили в другую школу. Правда, сэнсей?
Похоже, родители Кацуичи успели много чего ему рассказать.
— А почему их хотят отправить в другую школу?
К этому моменту вокруг них уже собралось человек десять учеников.
— Если Тэцудзо-тян не сделал ничего плохого, зачем его отправлять в другую школу?
— Дорогие мои, все очень непросто, но я постараюсь объяснить. Дело в том, что завод, на котором живет сейчас Тэцудзо-тян, переезжает. А когда кто-нибудь переезжает в другое место, то его переводят в другую школу, поблизости от его нового дома. Только вот люди, которые работают на заводе, не хотят переезжать. Но их заставляют, потому что так удобно другим людям, которые работают в муниципалитете. То есть городские начальники решают за заводских рабочих, где им жить. А это очень нехорошо. Так быть не должно.
По лицам детей трудно было определить, поняли они слова учительницы или нет.
— Когда на школу сыпется пепел — это тоже нехорошо, — сказала Мичико.
— Это правда.
— Не понимаю, — Мичико покачала головой. — А почему нельзя, чтобы завод переехал, а Тэцудзо-тян остался? Пусть живет там, где мы живем. Мой папа всегда ездит на работу на электричке.
"Все ты верно говоришь, девочка, — подумала Котани-сэнсей. — Интересно, почему такая элементарная вещь, которую даже первоклассники понимают, не приходит в голову работникам муниципалитета?"
— К тому же Тэцудзо-тян теперь такой молодец! — сказал Такеши. Котани-сэнсей даже не заметила, как он к ним подошел. — Моя мама говорит, что сделать такое хорошее дело, чтобы о тебе написали в газете, очень трудно. Она мне говорит, ты тоже давай, сделай что-нибудь хорошее, чтобы о тебе в газете написали.
Котани-сэнсей засмеялась.
— Если о тебе пишут в газете, это еще не значит, что ты сделал что-то хорошее. Но, конечно, очень грустно, что Тэцудзо-тян не может ходить в школу, хотя он не сделал ничего плохого. Это очень неприятно.
— Теперь и Минако нет, и Тэцудзо нет. Сэнсей, вам, наверное, грустно без них, — тихо сказал Джунъичи.
События развивались стремительно. Из комитета по образованию прислали специальную комиссию. Вмешался также Союз учителей. Родительская ассоциация устраивала теперь совещания чуть ли не ежедневно. Тем не менее беспокойство Котани-сэнсей не утихало, а, наоборот, росло с каждым днем. Разумеется, хорошо, когда люди проявляют интерес и пытаются вникнуть в ситуацию, но у учительницы не было уверенности, что хоть кто-нибудь из них действительно понимает, как чувствуют себя сейчас работники завода и их дети.
В школе провели экстренный педсовет.
Большинство учителей сочувствовало заводским детям, однако почти все считали, что забастовка — это уже слишком. Нехорошо втягивать во взрослые дела детей. Представители родительской ассоциации тоже придерживались этого мнения.
У Котани-сэнсей руки опускались, когда она видела этих учителей и этих родителей, которые палец о палец не ударят, чтобы помочь, а туда же — сидят и рассуждают, что хорошо, а что плохо.
Она вспоминала слова, сказанные на собрании дедушкой Баку: "Мы думали сами устроить забастовку. Но если бы мы устроили тут забастовку, всем вокруг пришлось бы несладко. Поэтому я сказал своим товарищам: не совершайте такую же ошибку, как многие другие. Не делайте так, чтобы всем вокруг пришлось страдать. Как бы ни было обидно, нельзя бросать нашу работу. Это и есть настоящий протест, настоящее сопротивление".
"Я хочу быть как дедушка Баку", — подумала Котани-сэнсей.
После педсовета Котани-сэнсей подошла к Адачи.
— Адачи-сэнсей, давайте раздавать листовки на станции. Мне кажется, наших "выездных" уроков недостаточно. Надо сделать для детей что-то еще, а то я чувствую себя какой-то бессердечной злодейкой.
Адачи-сэнсей согласился. К этому времени он и сам уже отчаялся добиться хоть какой-нибудь помощи от учителей. Сколько он ни выступал на собраниях, расшевелить их не удавалось.
Текст для листовки Адачи написал вместе с работниками завода.
ВСЕМ! ВСЕМ! ВСЕМ!Как вы, наверное, уже узнали из газет, муниципальные власти приняли решение перенести мусоросжигательный завод из нашего района на третий насыпной участок. Мусоросжигательному заводу — пятьдесят пять лет. За эти годы он ни разу не перестраивался и не совершенствовался. Мусор на заводе утилизируется самым элементарным способом, в результате чего на дома в этом районе часто падает пепел.
Перенос старого завода из городской черты на насыпной участок с современной инфраструктурой — правильное решение. И мы полностью его поддерживаем. Когда вы читали статью, вам могло показаться, что мы выступаем против, но это не так.
