Только теперь до меня дошло, что все это время мы общались с мастером Джоном через компьютер. Он не хотел, чтобы обо всем этом узнали сэр Уильям, Энрико и Карузо.
Я же сам не собирался посвящать их в историю моего позора.
Энрико и Карузо доиграли свою пьесу «Мистер Холмс и доктор Ватсон» до конца и теперь снова превратились в обыкновенных морских свинок, которые смирно сидели в своей клетке и смотрели глазками-пуговками то на меня, то на сэра Уильяма.
— Фредди, дружище, — мягко вступил сэр Уильям, — может быть, у тебя есть какие-нибудь идеи по поводу того, как доктор Дитрих узнал о том, что ты умеешь читать и писать?
Я покачал головой и сказал:
— Не имею ни малейшего понятия.
— Такой умный хомяк, а памяти никакой! — язвительно заметил Энрико.
— Может, напомним ему? — деловито спросил Карузо.
— О чем это вы? — неискренне спросил я. Внутри у меня все похолодело.
— Фредди! — пробасил вдруг Карузо. — Фредди, поди-ка сюда!
Я не знаю, как у него это получилось, но теперь его голос один к одному походил на голос мастера Джона.
Мелкий Энрико стоял перед ним, понуро повесив голову. Ну прямо вылитый хомяк, которому только что задали головомойку.
— Может быть, уже довольно? Или им продолжать? — полюбопытствовал сэр Уильям.
Я не знал, куда деваться от стыда.
— Ты хотел утаить от нас свои подвиги. — В голосе сэра Уильяма послышались металлические нотки. — И это, дражайший Фредди, представляется мне крайне непорядочным по отношению к нам. Что ты можешь сказать в свое оправдание?
— Ничего, — прошептал я. — Мне очень жаль, — выдавил я из себя.
Сэр Уильям посмотрел на меня суровым взглядом.
— Правда, мне очень жаль, — повторил я.
Сэр Уильям снисходительно кивнул.
— А как вы узнали, что я разместил свой роман в Интернете? — не удержался я от вопроса, который все это время мучил меня. — Ведь вы же не умеете читать!
— Читать? — воскликнули хором Энрико и Карузо и оживились.
В одну секунду они выскочили из клетки, и не успел я оглянуться, как обе морские свинки оказались подле меня.
— Ну что, брат Карузо, — сказал Энрико, положив мне лапу на плечо, — откроем Фредди нашу тайну?
— Давай, брат Энрико, откроем, — согласился Карузо, положив мне лапу на другое плечо.
— Мы умеем читать в сердцах других возвышенных существ, — прошептал Энрико мне прямо в ухо.
— Потому что мы — артисты, мы тоже художники, — прошептал мне Карузо с другой стороны. — Потому что мы тоже творим. Как ты, наш писатель, поэт, сочинитель.
Актер без публики — что обескрыленная птица,
Писатель без читателей — что чистая страница.
Художник ищет одобренья и признанья,
Иначе жизнь его — напрасные старанья.
На душе у меня потеплело. Энрико и Карузо поняли то, чего не мог взять в толк мастер Джон. Настоящий писатель всегда пишет для других. Писатель не может жить без читателей.
— Друзья мои, — сказал я растроганно. — Коллеги! Благодарю вас за понимание и поддержку.
— Раз мы коллеги, то мы надеемся, что ты не откажешься выполнить одну нашу просьбу, — сказал Энрико, освобождая меня из своих объятий.
— Просьба не очень для тебя обременительная, — добавил Карузо, снимая лапу с моего плеча.
— Какую просьбу? — осторожно спросил я, чуя недоброе.
— Дело в том, — с важным видом изрек Энрико, — что нам не хватает публики.
— Вы с сэром Уильямом уже знаете весь наш репертуар наизусть, — вступил Карузо. — А мастер Джон даже не подозревает о том, какие таланты у него тут живут под боком.
— Мы бы хотели подготовить для него специальную песенную программу, — продолжил объяснение Энрико.
— Специальную песенную программу? — удивился я. — Это как?
— Мы будем насвистывать мелодию и одновременно набирать тексты песен на компьютере, — сказал Карузо.
— Вот только одна закавыка. — Энрико преданно смотрел мне прямо в глаза. — Мы не умеем писать.
— И было бы здорово… — сказал Карузо, глядя на меня такими же преданными глазами, что и его собрат, — было бы здорово, если бы ты нас научил этой премудрости.
У меня все похолодело внутри.
Я представил себе эту картину. Энрико и Карузо сидят за компьютером, барабанят по клавишам, записывая свои дурацкие песни и отчаянно горланя, а я, бедный и несчастный, сижу с краешка и жду, когда они соизволят уступить мне место, чтобы я мог заняться любимым делом.
«А если я сейчас откажусь? Нет, нельзя. У всех есть право на образование. Даже у морских свинок. Значит, прощайте тихие ночи, прощайте часы уединения, прощай мое творчество…» Не умея скрыть своих чувств, я отвернулся.
И тут я услышал сдавленное хрюканье. Повернувшись, я увидел, что Энрико и Карузо давятся от смеха. Еще секунда, и они уже ржали как резаные, хохотали как ненормальные.
— Беда, беда пришла к поэту в дом… — запел Энрико.
— Задумался наш друг-поэт о том, — подтянул Карузо.
Как жить ему теперь под этой крышей,
Где вдохновенье не придет уж свыше,
Коли к компьютеру его теперь с утра
Не зарастет народная тропа, —
пропели они хором и захохотали.
— Да, в прежние времена его хомячество могло уединиться в храме муз, — продолжал издеваться Энрико, — а теперь, теперь у ворот собралась чернь, которая тоже хочет приобщиться к высокому искусству. Она шумит, эта чернь, и вот-вот ворвется в святая святых гениального сочинителя.
— Только вот спрашивается, — серьезным тоном добавил Карузо, — а стоит ли так стремиться в этот храм, в эту обитель его хомячества. Не слишком ли высока будет цена, которую нам придется заплатить за то, чтобы быть допущенными к этой сокровищнице?
— Вы правы, коллега, — согласился Энрико. — На кой нам шут сдался этот компьютер? Вот удовольствие — сидеть и барабанить по клавишам, когда мы можем по старинке петь себе свои песни и ни у кого не одалживаться.
Нам ни к чему компьютер, друг хомячий,
Зачем нам этот лысый хряк жужжачий,
Мы сами можем прожужжать любую строчку,
Учиться ничему не будем мы — и точка.
Плевать хотели мы на герцы-килобайты,
Не будем заводить себе мы сайты,
От них добра не жди, одна морока,
Еще подохнуть можно так до срока.
Тут мое терпение лопнуло. Всему на свете есть предел. Оставаясь внешне спокойным, я выждал паузу и, когда певуны немного утихомирились, выпятил грудь колесом, раздул как следует щеки и как фукну на них, после чего я еще ощерился и немного пошипел. Энрико и Карузо тут же свалились от страха как подкошенные. Они всегда так валятся, когда я на них шиплю и фукаю. Против моих хомячьих приемчиков они бессильны. Правда, я прибегаю к этим приемам крайне редко. Потому что сэр Уильям меня потом всякий раз отчитывает и говорит, что это непорядочно использовать такие запрещенные сильнодействующие средства. Впрочем, сегодня он почему-то решил воздержаться от обычных нотаций. Видимо, тоже считал, что на сей раз морские свинки зашли уже слишком далеко.
— Довольно! — сказал он сухо, обращаясь ко всем. — Извольте привести себя в чувство. Вы что, забыли, для чего мы собрались? Нам нужно обсудить, что мы будем делать, если доктор Дитрих снова вернется и попытается проникнуть к нам в квартиру?
— Очень просто, — сказал Карузо, отдуваясь. Он с трудом поднялся на лапы. — Фредди его напугает, и он сбежит.
— Точно, — подхватил Энрико, который тем временем тоже успел принять вертикальное положение. — Фредди раздует щеки, напыжится, как индюк, — доктор испугается и бросится наутек.
Сэр Уильям укоризненно покачал головой:
— Я серьезно вас спрашиваю.
— А мы серьезно и отвечаем, — сказал Энрико.
— Серьезнее не бывает, — добавил Карузо. — Что нам еще останется делать, все равно нам с человеком не справиться, так пусть хоть Фредди вволю попыжится.
Ну, прямо слова не может сказать в простоте, чтобы не пнуть меня слегка. Хотя по существу вопроса он, конечно, прав. С человеком нам ни за что не справиться. Так что и совещаться тут особенно не о чем. Тем более что нам, как я думал, уже ничего не грозит. Я почему-то был уверен, что доктор Дитрих не сможет забраться к нам в квартиру, судя по тому, как он долго возился с замком и так ничего и не добился.
Сэр Уильям, однако, думал по-другому.
— А что если нам попытаться как-то сообщить об этом Софи? — предложил он после некоторых раздумий. — Ведь она придет сюда завтра после школы нас кормить. Ты напишешь ей записку, она расскажет обо всем своему отцу, он придет и разберется с этим доктором Дитрихом. Он все-таки взрослый мужчина и как-нибудь управится с этим нахалом.
