Это был горячий, изнуряющий июль, когда на советском флоте появилось новое воинское звание — юнга!
В гулких коридорах Экипажа не протолкнуться, всюду галдеж молодых голосов. Прибывший молодняк невольно терялся в новой обстановке, а потому, дабы чувствовать себя увереннее, земляки держались друг друга. Скучивались москвичи, волжане, сибиряки, ярославцы.
Савке совсем некуда было приткнуться.
— Ленинградских нету? — спрашивал он.
Нет, питерских не было, давала себя знать блокада. Савка почувствовал себя отрезанным ломтем, В коридоре ему встретился какой-то мичман с аршинной ведомостью в руке; на ходу приложив бумагу к стене, он что-то наспех исправлял в ней.
— Где тут в юнги записываются? — спросил его Савка.
— Ты откуда такой свалился? — буркнул мичман, зачеркивая в ведомости: «Копч. сел., 300 г» и заново вписывая: «Мясо, 75 г». — Экипаж только принимает годных к службе на флоте и бракует негодных, а отбор в юнги проходил по месту жительства.
— Выходит, другим и нельзя? — обиделся Савка.
— Другие — отвались!
— А если я море люблю? Если жить без него не могу?
— Как угодно, — ответил, уходя, мичман. — Можешь помирать. Только не здесь, а валяй на улицу.
Сотрясая коридор Экипажа, мимо пронеслась большая толпа кандидатов в юнги, и каждый восторженно потрясал белым листком, еще чистеньким, без отметок и помарок. Савку подхватило и понесло за ними.
— Вы куда, ребята? — спрашивал он на бегу.
— На комиссию. Для первого опроса.
— А что это за опрос такой?
— Если б знать! Говорят, по всем наукам гоняют.
— Я тоже с вами, — не отставал от них Савка.
— А где лист у тебя?
— Какой?
— А вот такой. Для комиссии.
— Нету листа! — отвечал Савка и мчался дальше.
Перевели дух возле дверей кабинета, где заседала комиссия. Через толпу ребят пробирался хмурый капитан третьего ранга, и вдруг он цепко схватил одного юнгу за локоть.
— Покажи руки! Это что у тебя?
Руки были испещрены татуировкой. Капитан третьего ранга грубо распахнул куртку и обнажил грудь кандидата в юнги, разрисованную русалками и якорями.
— Дай лист, — приказал офицер и тут же порвал лист в клочья. — Можешь идти. Ты флоту не нужен.
— Простите! — взмолился тот. — Это можно свести, сырым мясом прикладывать. Дурак я был.
— Сведешь — поговорим! — Капитан третьего ранга открыл дверь в кабинет. — Входите по одному. Кто первый?
Первого выставили с треском через три минуты.
— Сразу засыпали, — говорил он, очумелый. — Мол, политически неподкован.
— Следующий! — потребовали от дверей.
Кто-то сзади больно треснул Савку по затылку, он влетел в кабинет и узрел пред собой грозное судилище.
— Где твой лист? — опросили от стола.
Савка выдернул из-за пазухи бухгалтерские тетради, заполненные «собственными сочинениями».
— Вот сколько листов! — сказал он в растерянности.
За столом оживились:
— Что это тут у него? Ну-ка, ну-ка…
На обложках было аккуратно выведено: «Военно-морское дело». Внутри тетрадей, под рубриками дебета и кредита, был размещен текст, украшенный рисунками на морские темы. Потому и разговор начался узкоспециальный.
— Какие огни несет судно, стоящее на рейде?
— Штаговый и гакобортный.
— Что такое штаг и что такое гакоборт?
Савка отрубил слово в слово, как у него было записано в тетради.
— Каких систем якоря знаешь?
— Знаю по алфавиту: Болда, Гаукинса, Денна, Инглевильда, Марелля…
— Стой, передохни! Какой якорь принят на нашем флоте?
— Холл. Самый надежный. С поворотными лапами.
Капитан третьего ранга нацепил очки, притянул к себе Савкины тетради.
— Хочу знать имя автора, — сказал он и вдруг спросил: — Ты случайно не родственник нашему комиссару?
— Это мой отец.
— А обходного листа нет?
— Нет.
Капитан третьего ранга извлек из стола чистую анкету, вписал в нее фамилию, имя и отчество Савки, потом спросил:
— В каком родился?
— В двадцать восьмом.
— Не пойдет. Хорош ты парень, но… мал. Набор в юнги производится среди тех, кому уже пятнадцать.
— Клянусь! — ответил Савка. — Мне пошел пятнадцатый.
— Ладно, — слегка подобрел капитан третьего ранга. — О чем мы толкуем, ежели под носом телефон стоит. Позвоним отцу. А ты, товарищ Огурцов, пока выйди и поскучай за дверью.
Скоро его позвали обратно в кабинет.
— Отец не возражает. Мы тоже. Забирай лист. Первую отметку «годен» ты уже получил. Не подгадь на медицинской комиссии. Там мы тебе помочь не сможем: врачи у нас строгие.
Отбор в юнги шел безостановочно, жестоко разделяя мальчишек на годных и негодных, на счастливых и несчастливых.
Врачи заняли гимнастический зал, отодвинули к стенкам спортивные снаряды. Подростков гоняли от стола к столу. Голые, они стыдливо прикрывались обходными листами, на которых появлялось все больше непонятных записей. Поспешность сверстников заразила и Савку: он тоже начал метаться между столами, по диагонали рассекая зал, от одного врача к другому.
Седой дядька в больших чинах обстукал его.
— Наклонись. Выпрямись. Руки вперед. Глаза закрой. Раздвинь пальцы… Водку пил?
— Нет. Что вы!
— Куришь?
— И не думаю.
— Когда собираешься?
— Что?
— Курить.
— Пока не хочется.
— Ну и ладно. Тощий ты, правда. Но на флотских харчах откормишься. Иди с богом на вертушку… Кто следующий?
Садиться в кресло-вертушку было страшно. Как раз перед Савкой одного кандидата в юнги так повело в сторону, что, полностью потеряв равновесие, он врезался лбом в стенку.
Красивая врачиха во флотском кителе велела Савке:
— Садись. Зажимаю руки. Ноги в ремни. Начали!
В одну полоску сразу вытянулись все лица, неслась перед глазами — уже без углов! — стенка зала, слились в одно окна. Но вот добавилось вертикальное вращение. Теперь кресло кувыркалось. Сплошная матовая дуга стала пестрой, и Савка уже не знал, где пол, где потолок.
Неожиданная тишина. Внезапный покой.
— Вылезай, — сказали ему, освобождая ремни.
Едва коснулся пола, как швырнуло в сторону. Савка сделал шаг, и его тут же вклеило грудью в подоконник, «Все пропало!» — было его первой мыслью. Но у докторов на этот счет, очевидно, было какое-то свое мнение, и по движению руки красивой врачихи Савка догадался, что она пишет ему «годен».
— Теперь на силомер, — сказали ему.
Из рук врачихи он благодарно принял лист.
— А что со мной было? — спросил неуверенно.
— Ничего страшного, — отвечала она с улыбкой. — Ты, мальчик, наверное, будешь в море укачиваться. Но пусть это тебя не пугает… Адмиралы Ушаков и Нельсон тоже укачивались.
Савка занял очередь на силомер. Поинтересовался:
— А как тут? Не слишком придираются?
— Ерунда! — отвечали ему. — Нужно рвануть от пола рычаг, чтобы стрелка прибора указала не меньше семидесяти.
— Чего «семидесяти»?
— Килограммов, конечно.
Савка глянул на свой лист. Такого счастливого результата он сам не ожидал. Всюду «годен», «годен», «годен». Осталось заполнить последнюю графу на силомере, и тогда флот, издавна зовущий и такой заманчивый, сразу приблизится к нему. Дрожа котельными установками, дымя из широких труб эсминцев, флот обласкает его теплым дыханием воздуходувок…
Семьдесят килограммов!
И как назло острая ломота потекла от плеча вниз, пальцы будто налились ртутью. А очередь двигалась с роковой неумолимостью. Юнги рвали от пола рукоять прибора, который точно оценивал мускульное напряжение. На силомере гораздо чаще, чем у других столов, слышалось бодро-подгоняющее:
— Отходи! Следующий… Так, отходи! Следующий…
Судьба наплывала на Савку, как то вагонное колесо в ночи, безжалостное и равнодушное к его мальчишеской доле.
Ближе, ближе, ближе…
Сколько он выжмет? Ну, сорок. Не больше.
Что делать? Как быть? Только бы не разреветься!
Савка сделал шаг в сторону из очереди…
