Наконец, когда погода была очень холодной и мы вернулись домой раньше обычного, я решился расспросить отца.
Как только я заговорил, он взглянул на меня так проницательно, как будто хотел выпытать самые тайные мои мысли. Однако я тверже, чем ожидал, выдержал его взгляд.
Я боялся, что отец рассердится, но он быстро овладел собой и, улыбнувшись, сказал, что охотно исполнит мою просьбу.
И он подробно описал все вещи, точь-в-точь так же, как их описывала матушка Барберен.
– Когда я разыскивал тебя, – прибавил он, – то особенно рассчитывал на метки, которые были на белье. Но похитившая тебя девушка срезала их, чтобы затруднить поиски… У меня есть и твое метрическое свидетельство, выданное в церкви.
Сказав это, он открыл дверцы шкафа, порылся в нем и наконец достал какую-то бумагу с печатями.
– Пусть Маттиа переведет тебе то, что здесь написано, – сказал он.
В этом свидетельстве говорилось, что я сын Патрика Дрисколя и жены его, Маргариты Грэндж, и что я родился второго августа.
Однако и эта бумага не убедила Маттиа. Когда мы пришли вечером в нашу фуру, он нагнулся ко мне и прошептал:
– Все это прекрасно. Но я все-таки не понимаю, как мог странствующий торговец покупать для своего ребенка такие дорогие вещи, как кружевной чепчик, отделанная вышивкой шубка и все остальное. Странствующие торговцы – люди небогатые.
– Вот именно потому, что они торговцы, эти вещи и могли обойтись им дешево, – возразил я.
Маттиа покачал головой и снова тихо прошептал мне на ухо:
– Знаешь, какая мысль не выходит у меня из головы? Я уверен, что ты не сын Дрисколя. Думаю, он-то и похитил тебя.
Я хотел ответить, но Маттиа, не дожидаясь моего ответа, лег в постель. Он, конечно, мог думать о Дрисколе что угодно, так как тот был для него чужим. Но я был обязан защищать отца.
И все-таки я, к своему величайшему ужасу, начал испытывать сомнения. Как ни старался я отогнать их, они снова возвращались ко мне. А Маттиа еще усиливал их.
– Почему у всех Дрисколей светлые волосы, а у тебя нет? – спрашивал он. – Почему все они, кроме Кэт, которая еще слишком мала и ничего не понимает, относятся к тебе так враждебно? Как могли небогатые люди покупать такие дорогие вещи для своего ребенка?
На все эти вопросы я со своей стороны предлагал другие.
– А с какой стати Дрисколи искали меня, если я не их сын? Зачем они платили Барберену, а потом еще Грету и Галлею?
На это Маттиа ничего ответить не мог.
И все-таки он не собирался отказываться от своих подозрений.
– Если я не могу ответить на твои вопросы, – говорил он, – это еще не значит, что ты прав. Ведь и ты не можешь ответить мне. Другой на моем месте, может быть, и догадался бы, почему Дрисколь искал тебя и зачем тратил деньги. Но я недостаточно умен, ничего не знаю и потому догадаться не могу. Я уверен только в одном: ты не Дрисколь, ты не можешь принадлежать к этой семье. Со временем это, конечно, откроется, но ты, из-за своего упрямства, отдаляешь эту минуту.
– Что же, по-твоему, я должен сделать?
– Мы оба должны вернуться во Францию.
– Это невозможно.
– Потому что ты считаешь себя обязанным жить с родителями? Но если они тебе чужие, то что тебя удерживает возле них?
После таких разговоров я чувствовал себя еще несчастнее. Сомневаться всегда тяжело. А я не мог отделаться от сомнений. Действительно ли Дрисколь – мой отец, его жена – моя мать и его семья – моя семья? Эти вопросы мучили меня, и я не мог узнать правду.
А между тем, несмотря на свое горе, я должен был петь, плясать и кривляться для забавы публики! Только по воскресеньям, когда в Лондоне не разрешается играть на улицах, я мог горевать на свободе, уходя куда-нибудь с Маттиа и Капи.
Однажды в воскресенье отец велел мне остаться дома, сказав, что я буду нужен ему, и отослал Маттиа одного. Дедушка был у себя в комнате, мать ушла куда-то с Анни и Кэт, а братья отправились гулять. Дома остались только мы вдвоем: отец и я.
Через некоторое время раздался стук в дверь. Отец пошел отворить и вернулся с каким-то господином, совсем не похожим на его приятелей. Это был, как говорят в Англии, настоящий джентльмен лет пятидесяти, богато одетый и важный. У него было очень неприятное лицо. Меня особенно поразила его улыбка: он так оскаливал свои большие, заостренные, как у собаки, зубы, что трудно было решить, улыбается он или собирается укусить.
Говоря с моим отцом по-английски, он поглядывал на меня, но, встречаясь со мной глазами, сейчас же отворачивался. Затем он заговорил по-французски.
– Это тот мальчик, о котором вы мне говорили? – спросил он, показав на меня. – Он здоров?
– Отвечай же, – сказал мне отец.
– Да, я здоров, – ответил я.
– И у тебя не было никакой серьезной болезни? – спросил господин.
– Было однажды воспаление легких.
– Ага! Отчего же ты заболел?
– Оттого, что пролежал целую ночь на снегу. Мой хозяин умер от этого, а я долго хворал.
– Как давно это было?
– Три года назад.
– И с тех пор эта болезнь не отзывалась на твоем здоровье?
– Нет.
– Ты не чувствуешь слабости и утомления?
– Нет. Я устаю, только когда много хожу, но от этого я не хвораю.
– И ты легко переносишь усталость?
– Да, я привык.
Он встал и, подойдя ко мне, ощупал мне руки, приложил ухо к моей груди, а потом к спине и сказал, чтобы я несколько раз вздохнул поглубже и покашлял.
Покончив с этим, он пристально взглянул на меня и улыбнулся. И вот тут-то мне показалось, что он хочет меня укусить.
Джентльмен снова заговорил с моим отцом по-английски, и они вышли вместе. Что все это значит? Зачем этот господин меня расспрашивал? Он хочет взять меня к себе на службу? Но ведь тогда мне придется расстаться с Маттиа и Капи! Да и не хотел я быть лакеем ни у этого господина, который так мне не понравился, ни у какого-нибудь другого, как бы хорош он ни был.
Через некоторое время отец вернулся. Он сказал, что ему нужно уходить из дома, а я, если хочу, могу идти гулять. Гулять мне совсем не хотелось, но оставаться дома было еще хуже, и потому я решил уйти.
Шел дождь, поэтому я сначала зашел в нашу фуру за меховой курткой и, к моему величайшему удивлению, увидел там Маттиа. Я хотел заговорить с ним, но он приложил руку мне ко рту и шепнул:
– Отвори дверь сарая. Я тихонько выйду за тобой. Никто не должен знать, что я здесь был.
Только когда мы вышли на улицу, Маттиа решился заговорить.
– Знаешь, кто этот господин, приходивший к твоему отцу? – спросил он. – Это Джеймс Миллиган, дядя твоего друга Артура.
Я остановился как вкопанный, но Маттиа взял меня за руку и повел дальше.
– Мне совсем не хотелось гулять одному, – снова начал он. – Я пошел в фуру и лег спать, но заснуть не мог. А потом в сарай вошел твой отец с каким-то господином, и мне было слышно все, о чем они говорили между собой. «Он очень крепок и здоров, – сказал господин. – Любой другой умер бы, пролежав всю ночь на снегу, а он отделался только воспалением легких». Я понял, что он говорит про тебя, и навострил уши. Но тут тема разговора изменилась. «А что ваш племянник?» – спросил твой отец. – «Ему лучше, – ответил господин. – Он выживет и на этот раз. Три месяца назад доктора приговорили его к смерти, но госпожа Миллиган так заботливо ухаживала за ним, что снова спасла его. Она слишком хорошая мать». Услышав имя госпожи Миллиган, я, конечно, стал слушать еще внимательнее. «Так если вашему племяннику лучше, – сказал твой отец, – то к чему же принимать все эти меры?» – «Пока они, разумеется, не нужны, – сказал господин, – но я уверен, что Артур недолго протянет. И когда он умрет, нужно, чтобы я, Джеймс Миллиган, был единственным наследником». – «Не беспокойтесь, – ответил твой отец, – так оно и будет». – «Я рассчитываю на вас», – сказал господин, и они оба ушли из сарая.
Когда Маттиа закончил говорить, я хотел было бежать к отцу, чтобы узнать адрес господина Миллигана, отправиться к нему и расспросить его о госпоже Миллиган и об Артуре. Но я сейчас же одумался. Господин Миллиган с нетерпением ждет смерти своего племянника, поэтому вряд ли у него следовало справляться об Артуре. Кроме того, было бы неблагоразумно открывать господину Миллигану, что его разговор с моим отцом подслушали. Нужно было придумать что-нибудь другое.
Значит, Артур был болен, но госпожа Миллиган выходила его, он выздоравливает. И я от души радовался этому приятному известию.
После этого мы с Маттиа только и говорили, что об Артуре, о его матери и о господине Миллигане. Где теперь был Артур и госпожа Миллиган? Как нам разыскать их?
И мы придумали вот что: если господин Миллиган знает моего отца, то он может как-нибудь снова прийти к нему. А когда он будет уходить, Маттиа, которого джентльмен не знает, последует за ним, увидит, где он живет, и постарается расспросить прислугу. Может быть, нам удастся узнать, где Артур.
