– Да, но мы живем с людьми, которые поступают иначе. Вот на это-то и обратят внимание. И ни за что не поверят, что мы честные! Нас будут судить так же, как и их. Мне будет тяжело, если меня осудят как вора, но еще будет тяжелее, если сочтут вором тебя. Мне-то ничего – я бедняк и таким останусь всегда. Но что если ты найдешь своих родных, настоящих родных? Какой будет стыд и для них, и для тебя, если тебя осудят за кражу! И как будем мы разыскивать твою семью, сидя в тюрьме? Как передадим госпоже Миллиган то, что говорил дядя Артура? Еще если бы ты был полезен тем, кого считаешь своими родными, я мог бы понять тебя. Но и этого нет, ты им ни на что не нужен. Как жили они раньше, так проживут и без тебя. Бежим быстрее!
– Подожди хоть немного, Маттиа. Дай мне подумать несколько дней.
– Так поторопись. Я предчувствую, что нам грозит опасность.
Никогда еще убеждения Маттиа не действовали на меня так сильно, как в этот раз. Да, я должен наконец на что-нибудь решиться. И обстоятельства сделали за меня то, на что я сам не осмеливался.
Через несколько недель после нашего отъезда из Лондона мы попали в город, где была большая ярмарка. На нее съехалось множество странствующих торговцев, акробатов, цыган и музыкантов.
Мы приехали рано, и так как мне и Маттиа нечего было делать, мы пошли осматривать ярмарку. Громадная площадь была вся заставлена палатками, дощатыми навесами, балаганами и фургонами, кое-где горели костры, около которых теснились люди в живописных лохмотьях.
Проходя мимо одного из таких костров, над которым висел котелок, мы увидели нашего друга Боба. Он пришел на ярмарку с двумя товарищами. Они рассчитывали заработать денег, проделывая разные гимнастические упражнения. Но музыканты, которые должны были играть во время представления, обманули их и не пришли. Без музыки нельзя было надеяться на хорошие сборы, и Боб предложил нам присоединиться к ним. Выручка будет разделена поровну, даже Капи получит свою долю.
Маттиа взглянул на меня, и я понял, что ему хочется оказать услугу своему другу. А так как мы могли играть где угодно, по своему усмотрению, то я согласился.
Итак, было решено, что завтра мы присоединимся к Бобу и его двум товарищам.
Вечером я сказал о нашем уговоре отцу.
– Завтра Капи понадобится мне, – сказал он, – вам нельзя будет взять его с собой.
Его слова встревожили меня. Капи, пожалуй, опять заставят красть или делать еще что-нибудь в этом роде. Отец заметил мое волнение и поспешил успокоить меня.
– Капи отличный сторож, – сказал он. – Он будет полезен нам и постережет фуры: в такой толкотне и суматохе того и гляди обкрадут. Ступайте с Богом одни и, если вам придется возвращаться поздно, приходите на постоялый двор «Большой Дуб», где мы переночуем. Я выеду из города с наступлением ночи.
Этот постоялый двор, в котором мы провели прошлую ночь, был на расстоянии мили от города и стоял в поле, в пустынной и мрачной местности. Его держали муж и жена, люди на вид подозрительные и не внушающие доверия. Найти этот постоялый двор даже ночью было нетрудно, дорога была прямая. Неприятно было только то, что нам, усталым после целого дня работы, придется идти целую милю до ночлега.
Но я промолчал. Отец, приказывая что-нибудь, требовал, чтобы ему повиновались без возражений.
На следующее утро я погулял с Капи, накормил и напоил его и привязал к фуре, которую он должен был сторожить. А потом мы с Маттиа отправились на ярмарку.
Мы начали играть тотчас же, как только пришли, и, почти не отдыхая, продолжали играть до самого вечера. Кончики пальцев у меня так болели, словно в них были занозы, а Маттиа столько времени дул в свою трубу, что начал задыхаться. Но нам нельзя было останавливаться: Боб и его товарищи без устали проделывали свои гимнастические фокусы, мы с Маттиа не должны были отставать от них.
Когда наступил вечер, я думал, что нам можно будет наконец отдохнуть. Но оказалось, что нужно еще зайти в сложенный из досок кабачок и дать представление там.
В этом кабачке мы пробыли почти до часу ночи.
Я и Маттиа страшно устали, а наши товарищи, которым приходилось все время быть в движении, совсем выбились из сил. Под конец они вбили в землю шест, собираясь проделывать на нем какие-то новые штуки. Но шест упал и придавил ногу Маттиа. Он громко вскрикнул от боли. Думая, что у него раздроблена нога, я и Боб бросились к нему. К счастью, рана оказалась несерьезной, кости остались целы. Однако идти Маттиа все-таки не мог.
Что нам было делать?
Я решил оставить Маттиа ночевать в фургоне Боба, а сам намеревался пойти в «Большой Дуб». Нужно же мне было узнать, куда поедет утром отец.
– Не уходи, – упрашивал меня Маттиа. – Завтра мы пойдем вместе.
– А если мы никого не найдем в «Большом Дубе»?
– Тем лучше, мы будем свободны.
– Тогда я расстанусь со своей семьей, – возразил я. – К тому же отец нас все равно найдет. Да и как ты пойдешь с больной ногой?
– Ну, хорошо, только все-таки пойдем завтра. Не уходи сегодня, я боюсь.
– Чего?
– Сам не знаю. Я боюсь за тебя.
– Полно, Маттиа. Завтра я вернусь к тебе.
– А если тебя не пустят?
– Я оставлю тебе арфу. Уж за ней-то меня заставят вернуться.
С этими словами, не чувствуя ни малейшего страха, я отправился на постоялый двор. Но на душе у меня было неспокойно. В первый раз пришлось мне идти ночью совсем одному, без Маттиа и без Капи. И ночные звуки тревожили меня, бледная луна наводила тоску.
Несмотря на утомление, я быстро дошел до постоялого двора; но наших фур нигде не было видно.
Обходя вокруг дома, я увидел в одном из окон свет. Так как спали, очевидно, не все, я постучал в дверь. Хозяин «Большого Дуба» отворил мне и поднес фонарь к моему лицу. Я видел, что он узнал меня, но вместо того чтобы пропустить меня в дверь, он поставил фонарь позади себя и огляделся вокруг, внимательно прислушиваясь.
– Ваши фуры уехали, – сказал он. – Твой отец велел тебе идти к нему в Луис, прямо сейчас, ночью. Счастливого пути!
И, не прибавив больше ни слова, он захлопнул у меня перед носом дверь.
Где этот Луис, я не имел ни малейшего понятия и идти туда ночью, конечно, не мог. Делать нечего, несмотря на усталость, мне пришлось возвращаться назад к Маттиа.
Я снова пустился в путь и только часа через полтора лег наконец на солому в фургоне Боба и вкратце рассказал Маттиа о том, что произошло. А затем заснул, как убитый.
Несколько часов сна подкрепили меня, и, встав утром, я готов был снова пуститься в путь. Нужно было поскорее отправиться в Луис, если только Маттиа, который еще спал, будет в состоянии идти.
Боб уже встал и разводил костер. Поздоровавшись, я стал помогать ему. Через некоторое время мы увидели, что к нам идет полицейский, ведя на веревке поникшего Капи.
Я с удивлением смотрел на них, не понимая, что это значит. Но Капи, увидев меня, так сильно дернул веревку, что она выскользнула из руки полицейского, бросился ко мне, встал на задние лапы и положил передние мне на грудь.
Полицейский подошел ко мне.
– Это ваша собака? – спросил он.
– Да.
– Тогда я арестую вас.
– А за что вы арестуете этого мальчика? – спросил Боб.
– Вы его брат?
– Нет, друг.
– Нынешней ночью, – сказал полицейский, – грабители – мужчина и мальчик – забрались через окно в церковь Святого Георга. Так как окно было высоко, то они приставили к нему лестницу. С ними была вот эта собака, которую они, должно быть, взяли с собой для того, чтобы она предупредила их об опасности, если бы им вздумали помешать. А это как раз и случилось. Грабители спаслись через окно, но собаку не успели захватить с собой, и она осталась в церкви. Я был уверен, что с ее помощью мне удастся разыскать преступников. Вот один уже и попался.
Я понял все. Не для того, чтобы стеречь фуры, взяли у меня Капи, а для того, чтобы он предупредил об опасности тех, кто задумал обокрасть церковь! И не затем, чтобы переночевать в «Большом Дубе», отец увез фуры из города ночью. Видимо, грабителям нужно было спасаться бегством.
Что же делать мне? Я должен употребить все силы, чтобы оправдать себя, не выдавая преступников, должен доказать, что я невиновен. Для этого мне стоит только рассказать, что я делал этой ночью.
Пока я раздумывал об этом, Маттиа, услышав шум, вышел из фургона и, хромая, подбежал ко мне.
– Объясните, пожалуйста, полицейскому, Боб, – сказал я, – что я оставался с вами до часу ночи, а потом пошел к хозяину постоялого двора «Большой Дуб» и, поговорив с ним, сейчас же вернулся сюда.
Боб перевел мои слова полицейскому, но они подействовали на него совсем не так, как я ожидал.
– В церковь и забрались как раз в четверть второго, – сказал он. – Значит, этот мальчик мог успеть дойти до нее.
– Нет, отсюда не дойдешь до церкви за четверть часа, – заметил Боб.
– А добежать можно, – возразил полицейский. – Да и кто может поручиться, что он ушел в час?
