Она сбегала куда-то и вернулась уже не в халате, а в пальто. Вышли на улицу. Юлька вскинула лыжи на плечи, пошла рядом с Машей.
— Что ж ты школу не стала кончать? — спросила она.
— Да так, не стала, — неопределённо проговорила Маша.
— И нравится тебе дояркой?
— Нравится. Я ещё из школы всё бегала на ферму маме помогать. Мама тоже доит, она вон в том, во втором коровнике… И заработки хорошие. Я себе пальто справила, сапожки купила. А ты учишься?
— Учусь.
— В институт поедешь?
— Не знаю. Не решила ещё.
— Я, может, потом в техникум поеду, как Нина. Поработаю года два-три и поеду. А ты к тёте, погостить?
— Ну да, на каникулы.
— У нас сегодня танцы.
— Я видела.
— Пойдёшь?
— Конечно, — сказала Юлька.
— Ладно, я за тобой зайду. Я тебе своего парня покажу. А у тебя есть парень? Дружишь?
Юлька замялась. Пока соображала, стоит ли врать, стало уж поздно: пауза её выдала. Если есть друг, так не будешь раздумывать, что ответить.
— Нету, — сказала Юлька.
— А мы уже год дружим. Я ещё в школе училась…
— И он учился? — спросила Юлька.
— Нет, он старше меня. Тракторист…
К танцам Юлька готовилась тщательно. Выгладила платье, повесила на спинку стула. Долго возилась с волосами, сооружая высокую причёску. Досадовала, что у тёти маленькое зеркало — не посмотришься как следует.
Маша зашла за Юлькой поздно — пока управилась с вечерней дойкой, да переодевалась, да ещё к Витьке забежала, сказала, чтоб один шёл в клуб, её не ждал. Метель буйствовала во тьме. Без Маши Юлька, пожалуй, не нашла бы дорогу в этой снежной кутерьме.
На крыльце клуба лежал веник, и девушки обмели друг друга. Танцы уже начались. Скамьи были сдвинуты к стенам и составлены одна на одну, у края сцены сидел на стуле баянист и играл фокстрот.
— Вон, у окна, в сером костюме, — таинственно сказала Маша.
Юлька кивнула, поглядев на высокого парня, который стоял, не танцуя, в стороне. Маша пошла к нему, и парень, увидав её, улыбнулся открыто и радостно и двинулся ей навстречу. «Что ж это такое, — подумала Юлька, — у неё уже любовь… И работа, и свои деньги, и любовь, а я сижу над уроками, и мама устраивает мне скандал, если вечером пойду в кино…» Надо было немедленно и круто менять жизнь, но как это сделать, Юлька не успела обдумать: бойкий кудрявый паренёк подскочил к ней, приглашая на танец.
— Нет, — сказала Юлька. — Я пока… Нет.
Кудрявый с недоумением дёрнул плечами и отошёл. Через минуту он уже кружился с какой-то белобрысой девчонкой. Фокстрот как раз кончился, и баянист заиграл вальс.
Юлька любила вальс. Ей сделалось досадно, что она не пошла танцевать. Пришла на танцы, а сама подпирает стену. Глупо.
Кто-то высокий, в тёмном костюме вошёл в дверь. Юлька вздрогнула — издали, при скуповатом свете свисавших с потолка лампочек, ей показалось, что вошёл Андрей Ильич. Нет, не он. Совершенно незнакомый человек.
— Смотри: зоотехник, — услышала Юлька оживлённый голос.
Зоотехник оценивающим взглядом обвёл зал и вдруг направился в тот угол, где стояла Юлька. «Пригласит — пойду», — решила Юлька.
Он пригласил.
Танцевал зоотехник не блестяще. И пол в клубе был старый, неровный, так что приходилось следить, чтобы не споткнуться.
— Откуда ты, прекрасное дитя? — сказал зоотехник.
Юлькин взгляд упирался в красный, с серебряными блёстками галстук.
— Я москвичка.
— Это заметно, — сказал Юлькин кавалер. — Мы будем танцевать с тобой весь вечер.
«Ещё как я захочу», — подумала Юлька.
Пока баянист отдыхал, Юлька терпела болтовню зоотехника о духовном одиночестве и скуке деревенской жизни, а сама поглядывала на дверь, словно кого-то ожидая. Но когда начался следующий танец, Юлька отвела протянутую руку кавалера.
— Мне надо поговорить с подругой.
Она быстро отошла в сторону и в самом деле попыталась отыскать Машу. Маша танцевала. Тогда Юлька незаметно вдоль стенки проскользнула к выходу. Завернув туфли в газету, она сунула ноги в валенки, оделась и одна вышла из клуба в густой мрак деревенской, почти не разбавленной огнями ночи. Ветер метнул ей в лицо пригоршню колючих снежинок.
Самая короткая дорога к дому вела через пруд, но метель так уже разгулялась, что Юлька не решилась идти одна по безлюдному ледяному кругу, а направилась по кривой улице в обход.
Лай собак пробивался сквозь воющий ветер, и где-то далеко, должно быть увязнув и пытаясь выбраться из снежного намёта, гудела машина.
Никто не встретился Юльке на пути до самой больницы. Все окна в больнице были темны, только два — в кабинете доктора, — словно огненные глаза, смотрели в метельную ночь. Юлька задержалась перед окнами, но сквозь белые занавески, прикрывавшие окна до половины, ничего нельзя было разглядеть.
Медленно, с трудом вытаскивая валенки из снега, добралась Юлька до тётиного дома, поднялась на крыльцо. И тут остановилась, прислонясь к колоде.
Странно одинокой почувствовала себя Юлька под печальные всхлипы метели. Словно вдруг очутилась на необитаемой планете. Мама, отец, школа — всё было безмерно далеко, и село исчезло во мгле и снежной заверти, и тётин дом казался необитаем. Только два оранжевых окна докторского кабинета светили в ночи.
Юлька быстро, не думая о том, куда и зачем она идёт, сбежала по ступенькам крыльца. Снежный ветер шибанул её в грудь, словно пытаясь удержать, но Юлька пошла вперёд наперекор ветру. Вот и больница. Осторожно, стараясь не скрипнуть дверью, Юлька шагнула в приёмную. Обе двери — и в кабинет доктора, и в коридор — были закрыты. Юлька бесшумно прошла в своих заснеженных валенках через приёмную, приоткрыла дверь докторского кабинета. И увидала Андрея Ильича.
Он что-то писал. Истории болезней? Или письмо? Он писал, а Юлька на него смотрела, и ей хотелось долго стоять так и смотреть на сосредоточенное, грустное лицо доктора, на прикрывшие лоб волосы и белоснежный халат. Но доктор заметил Юльку.
— Это вы? Входите, — сказал он, отложив в сторону ручку.
Юлька подошла и остановилась напротив стола. Андрей Ильич смотрел на неё вопросительно и устало.
— Я зашла просто так, — сказала Юлька.
— Садитесь, — пригласил доктор. — Ко мне почти никто не заходит «просто так».
Юльке нравилось, что доктор обращается к ней на «вы». Она села, положив на колени завёрнутые в газетку туфли.
— Ходила на танцы. Вы не ходите?
— Некогда, — сказал доктор.
— А на лыжах?
— Редко.
Помолчали. Тишина стояла в больнице, даже завывание вьюги сквозь двойные рамы слышалось совсем глухо. Люстра ярко горела под потолком. А где-то рядом, в палатах, лежали больные, и, быть может, кто-то доживал последние дни.
— Вам бывает страшно? — спросила Юлька.
— Отчего?
— Ну… делать операцию. Или вообще… Когда умирают.
— Бывает, — просто сказал доктор. — Первую операцию никогда не забуду. Шофёра привезли после аварии…
Он не успел рассказать о своей первой операции — телефонный звонок так резко ворвался в тишину кабинета, что Юлька вздрогнула.
Звонил, Юлька поняла, фельдшер из Топольков. Там заболели двое ребят, надо их доставить в больницу. Андрей Ильич положил трубку и тут же снова поднял, вызывая директора совхоза.
— Степан Васильевич, двое ребят заболели в Топольках. Наш автобус не пройдёт в метель. Только «газик»… Нет, мне нужна не одна, а две машины.
Юльке нравилось, как спокойно и строго говорит Андрей Ильич. Директор совхоза сейчас же пришлёт машины. Что, привезут ребят сюда или Андрей Ильич сам поедет за ними? Сюда, должно быть. Одному ведь две машины ни к чему.
Доктор молчал, склонив голову к телефонной трубке, и в глазах его Юлька уловила незнакомую растерянность. И заговорил он теперь иначе — взволнованно и торопливо, словно боялся, что директор совхоза положит трубку, не дослушав его до конца.
— Подозрение на инфекцию, возможно — разные заболевания… Я должен везти их в разных машинах, я не имею права рисковать, один может заразиться от другого, поймите же!
Юлька не представляла, что Андрей Ильич может быть таким беспомощным. Ей сделалось и жаль его, и досадно, и ужасно захотелось помочь доктору. Если бы она могла помочь! Но как? Это Андрей Ильич всем помогает, а ему — никто. Ведь не для себя же он просит машины!
— Мне нужны обе машины… Я прошу вас помочь, Степан Васильевич! Жизнь детей в опасности.
Юлька внимательно глядела на трубку. Степан Васильевич… Степан Ивин, который в войну парнишкой партизанил с отцом, которого тётя волокла через лес в салазках… Юлька видела его. Низенький, широкий в плечах, лицо красное, полное…
— Дайте мне, — вдруг решительно проговорила Юлька, хватаясь за трубку.
