«Вот сейчас нам бокс и пригодится, — думаю. — Женька, правда, покрепче меня. Ну, да ничего…».
— Значит, ты изменник! Разлюбил бокс?! — нарочно подначиваю я. — Наверно, никогда и не любил…
Женька презрительно фыркнул. Глянул на меня исподлобья.
— Это я-то не любил? Да я, если хочешь знать, и сейчас его страстно люблю. Я его уже три года, как люблю. С того самого дня, как прочитал Джека Лондона «Мексиканец». Помнишь?
Я кивнул. Еще бы! У нас в секции все мальчишки не раз читали этот замечательный рассказ о маленьком молчаливом мексиканце Ривере. Полунищий парнишка, он, чтобы, заработать деньги и купить винтовки для революции, вышел на ринг на неравный бой с могучим чемпионом. Тот был сильнее худощавого, нетренированного Риверы, но Ривера знал, что должен победить, обязательно победить и получить приз, иначе не на что будет купить винтовки. И он выстоял. Выстоял под бурей ударов. Победил!
Я читал «Мексиканца» раз пять и каждый раз прямо- таки преклонялся перед железной волей этого угрюмого мексиканского оборвыша, настоящего солдата революции. Каждый раз, дочитав до той страницы, где несмотря на подкупленных судей, несмотря на враждебность зрителей, мексиканец стремительным ударом валит на брезент самодовольного могучего чемпиона, я хотел скакать и кричать от радости.
— А сколько денег получил мексиканец? Помнишь? — спросил Женька.
«Денег? — я пожал плечами. — При чем тут деньги? Ах, да, приз…» Я напряг память. Сколько? Много. А точно — не запомнил.
— Пять тысяч долларов! — восторженно выкрикнул Женька. — Неплохо, а?!
Я пожал плечами. Женькин азарт был мне непонятен.
— Пять тысяч за полчаса! — сверкая глазами, продолжал Женька. — Я тогда спросил у дяди, сколько это — пять тысяч долларов? Там, за границей. Он сказал — можно автомашину купить. Понял? За полчаса — машину!
Никогда не видел я Женьку таким. Обычно он был спокоен, неречист. А сейчас глаза его пылали, весь он как-то дергался, суетился.
— Ну, и что? — спросил я.
Женька сразу как-то скис. Глаза его потухли.
— А ничего! — вдруг сердито крикнул он. — Прицепился тоже! Гуд бай! Аривидерчик! — и, не глядя на меня, быстро зашагал к лестнице.
Дома я долго обдумывал наш разговор. Все-таки странно! Почему Женька решил бросить бокс? Боится синяков? Ерунда! Женька не из пугливых. И раньше-то ведь не боялся, чего же сейчас вдруг струсил.
И зачем он про «Мексиканца»? И про пять тысяч долларов?
Я опять и опять вспоминал его горящие глаза, его суетливость, когда он говорил об этом огромном призе. Странно, очень странно!..
Я вышел на двор. Женьки не было. Возле «Москвича», крутился его дядя. Он был без пиджака, в трикотажной фуфайке. Дядя то влезал в машину, что-то там делал, то вылезал, поднимал капот и склонялся над двигателем.
Я подошел и стал неподалеку.
Дядя взял какую длинную палочку, утыканную яркими перьями, — она была похожа на огромный, пушистый хвост тропической птицы — и стал ею смахивать пыль с кузова.
Я стоял рядом и смотрел.
— Удобная штука, — сказал дядя и помахал этим птичьим хвостом. — Это я из Японии привез. Не щетка, а прямо пух. Пощупай.
Я пощупал. В самом деле, пух.
— Таким уж краску не поцарапаешь, — продолжал дядя. — Вещь!
Я кивнул. Дядя достал сигарету, щелкнул зажигалкой. Зажигалка была интересная. Как пистолет. Щелкнешь курком — и из дула вылетает пламя.
— Англия, — сказал дядя, погасив огонь. — Ты зажигалки любишь?
Я пожал плечами. Откуда я знаю, люблю или нет, когда я зажигалки никогда даже в руках не держал?!
— О, бывают чудесные! Вот! — из заднего кармана брюк он достал круглую плоскую зажигалку.
Щелкнул, и из нее выскочила балерина. Изо рта у нее, как длинный, красный язычок, вилась струйка огня.
— Французская, — сказал дядя. — Вещь!
Я уже заметил: он то и дело говорил — «вещь»! Это была у него высшая похвала.
«А если… Поговорю-ка я с ним насчет Женьки? — вдруг решил я. — Только как начать?».
Дядя полоской замши протирал никелированные части, а я все не знал, как начать.
— Знаете, — наконец сказал я. — Ваш племянник здорово боксирует. Даже в первенстве города будет участвовать.
Дядя положил замшу в ящичек возле приемника.
— Зачем? — спросил он.
— Как зачем? — я удивился такому странному вопросу.
— Зачем ему бокс? — спокойно повторил дядя.
— Ну, чтобы сильным, и смелым… И вообще… Он даже чемпионом хочет стать…
— Зачем? — опять повторил дядя.
Я внимательно посмотрел на него: шутит, что ли? Нет, лицо у него было вполне серьезное.
Я пожал плечами. Зачем становятся чемпионами?! Ну, становятся и все.
Я вспомнил вдруг наш последний разговор с Женькой. Вспомнил насчет «Мексиканца».
— Ваш Женька хочет быть таким же выносливым, таким же несгибаемым, как мексиканец, — сказал я дяде. — Помните? У Джека Лондона?
Дядя усмехнулся.
— Насчет «Мексиканца» у Женьки неувязочка вышла, — сказал он. — Помнишь, этот Ривера приз получил? Пять тысяч долларов? Помнишь?
Я кивнул. И подумал:
«Заладили. И дядя тоже насчет приза».
— Вот мой Женька по молодости лет и полагал, что у нас чемпионам за победу тоже такие куши отваливают. А я разъяснил ему: это за границей так, а у нас боксеры шиш получают.
— Ну? — воскликнул я. — И что?
— А кому охота, так, задаром, в синяках да ссадинах ходить? Да со сломанным носом? Я ему и посоветовал: лучше плаванием или греблей займись. Все польза. И к морю ближе, и без синяков.
— Превосходно! — крикнул я. — Чудесно!
Повернулся и убежал. Даже не прощаясь, убежал.
Я хотел обязательно, немедленно, тут же разыскать Женьку.
Я обегал все вокруг, и в саду побывал, и в библиотеке, и у ребят. Женьку я нашел возле кино. Он стоял в очереди за билетами.
— Так, — сказал я. — Значит, ты хотел… чемпионом? Чтобы пять тысяч — за полчаса?
Женька молчал.
— А потом передумал? Неувязочка с «Мексиканцем» вышла, да?
Женька молчал.
— Чудесно! — сказал я. — Прекрасно! Просто изумительно! — в груди у меня все ходуном ходило, но я старался говорить спокойно. — А дядя у тебя — прямо мудрец. Ну, прощай, прогоревший чемпион! Далеко тебе до мексиканца! — я повернулся и ушел…
амолет летел беззвучно. Непривычному это показалось бы удивительным: такая скорость — и ни звука!
Виктор Бантиков сидел, удобно откинувшись на спинку кресла, возле иллюминатора. Но в иллюминатор не смотрел.
Как быстро человек привыкает ко всему!
Если бы лет десять назад, даже не десять, а всего восемь лет назад, ему, тогдашнему шестнадцатилетнему вологодскому пареньку Витьке «Бантику», ученику-газосварщику из ПТУ № 8, сказали, что он будет вот так, запросто, со скоростью девятьсот километров в час мчаться на высоте одиннадцать тысяч метров в Голландию, Швецию или Норвегию, — он бы лишь усмехнулся: «Брось заливать-то!».
Но с тех пор он летал уже не раз, и не десять раз, и по Советскому Союзу, и за границу. Постепенно салон самолета стал для него чем-то привычно-будничным, вроде трамвая.
Полулежа в кресле, Бантиков пытался дремать. Но это не удавалось. А едва он открывал глаза — прямо перед ним торчала круглая голова. Вернее не голова, а черный, крепкий, аккуратно подстриженный затылок.
Он мешал Бантикову, словно наглухо закрывал обзор. Взгляд утыкался в этот крепкий затылок и ничего, кроме него, уже не видел. Стена. Тупик. Если бы он мешал Виктору Бантикову только здесь, в самолете, — можно бы и потерпеть. Но затылок, вернее, его обладатель вот уже несколько лет стоял поперек пути и не давал Виктору ходу.
Это был Николай Ильин — многократный чемпион страны по конькам, владелец всесоюзного рекорда в беге на пять тысяч метров.
«Пятерка» [6] — коронная дистанция Ильина. Но «пятерка» — также любимая дистанция и Бантикова. В этом и была вся штука!
Сколько раз уже пытался Виктор обойти Ильина. И каждая новая попытка кончалась, как и предыдущая. И почти всегда не хватало какой-то ерунды, мелочишки, одной- двух секунд, а иногда — даже долей секунды.
Тренер Карашьянц твердил Виктору: ты сильнее Ильина. Виктор и сам был убежден: обойду! Но шли месяцы и годы, а Ильин оставался недосягаем.
И вот сейчас, готовясь к первенству Европы, Виктор решил: теперь или никогда. Он тренировался как одержимый. Он и вообще-то был упорен. И даже упрям. А тут — превзошел самого себя. Тренировался каждый день, не давая себе ни малейшей поблажки.
Друзья не зря называли Виктора «бычком». И за его крутой лоб с двумя шишками наверху, словно двумя маленькими, только идущими в рост, рожками. Но, главное, — за характер. Настырный, упрямый.
