Он был худенький, с короткой стрижкой, короткой рыжей бородой и отзывчивыми светло-голубыми глазами. Я, как его глаза увидел — сразу успокоился и приготовился показать ему наши сокровища.
Батюшка жестом пригласил меня войти, я неумело перекрестился, и мы вошли в храм.
Светлый полумрак, просторно — оттого, что не было людей, тихо. Пахло воском, маслом, которое наливают в лампады, и ещё чем-то таким церковным и очень приятным. Блестели подсвечники возле икон, с которых смотрели на меня ангелы и святые. Гулко отозвались своды на наши шаги, голоса показались мне такими громкими, что захотелось говорить шепотом.
— Ну давай, рассказывай, — вполголоса попросил меня батюшка.
— Я… это… можно потом расскажу? Пока только отдам. А то мне нужно в школу торопиться, — сбивчиво начал я, потом наклонившись к рюкзаку, стал вытаскивать оттуда сундук. — Мы с другом нашли… Пойдемте на лавочку, а то он тяжелый!
— Давай, — батюшка взял у меня сундук, подошёл к лавочке справа от входа, над которой на стене был изображен ангел с мечом. — Что там?
Я торопливо отогнул проволоку, открыл дверцу, приподнял тряпицы. Батюшка охнул. Потом, перекрестившись, бережно вынул икону, поцеловал её. Ласково и изумленно посмотрел на меня:
— Ого… Где вы её нашли?
— Я… можно потом расскажу? — я умоляюще посмотрел на него. — Честно! Я приду ещё к вам, и расскажу… Это не всё, там ещё Николай Чудотворец есть, и свечи, и книги две, и штука, чтобы кадить…
— Кадило? — подсказал батюшка.
— Ага, точно. И крест, как у вас. Вы посмотрите, там записка с датой, и больше ничего — тридцать седьмой год. Мы…я… мы решили с Колей вам отнести, вы же сбережете?
Батюшка молча кивнул, потом одной рукой придерживая икону, другой потрепал меня по голове:
— Спаси тебя Бог, сынок. Как тебя звать?
— Миша.
— Ну, Миша, беги с Богом, раз торопишься…
— Я приду потом! — снова горячо пообещал я и, взяв пустой рюкзак, собрался было уже идти, как вдруг поднял голову и встретился взглядом с Ангелом, у которого был меч: немного грустным, внимательным, сильным. Он словно предупреждал меня: «не делай глупостей!»
— А это кто? — я кивнул на икону.
— Архангел Михаил.
— Да? — меня обдало горячей волной, и я сам не заметил, как заулыбался во весь рот. — Ничего себе! Спасибо!
В дверях я оглянулся на батюшку, заметил, как он перекрестил меня. Вышел из храма и поспешно зашагал к школе.
Я вспомнил мамины письма. Она писала, что они с папой назвали меня в честь архангела Михаила. И про крещение так смешно рассказывала, что я ловил кисточку у батюшки… Входит, у меня была встреча с Богом, только очень давно.
Я остановился. Или все ещё не было?
Мама говорила тогда, что Христа я принимаю в свое сердце через причастие. А смогу ли я — принять Его в моё сердце? Она писала, что моё сердце — это та пещерка, в которой родился Христос. Юра говорил, что дом… И, думается мне, что они оба правы. Но дело даже не в этом. Как превратить свое сердце из пещерки в уютный дом?
Надо ещё прийти будет к этому батюшке — он добрый и совсем не страшный… Поговорить с ним.
Я вздохнул. Пока… я только обидел Бога… и ничего не сделал, чтобы примириться с Ним, разве что иконы вот принес, но это больше Колькина заслуга, а не моя…
Так что же делать? Как примириться?
Я оглянулся на храм — его крест золотился среди деревьев: примет ли Бог меня, когда я приду?
И простит ли?
Хорошо шагать с пустым рюкзаком: вот уже почти рядом школа. Я перешёл дорогу, не доходя до башни, и пошёл наискосок через двор, срезая путь, торопясь к школьному забору, который виднелся за пятиэтажкой. Я не бежал — шагал быстро и легко, и на душе у меня было если не совсем спокойно, то светло и тихо, словно бы я унёс из храма частичку той тишины… После уроков мы с Колей зайдём туда вместе, и все расскажем этому батюшке, все как есть, не обманывая и не скрывая. Он поймёт…
Возле школы никого не было — понятное дело, звонок прозвенел, и все на уроках. Только стояло два парня в черных куртках, повернувшись ко входу, ожидая кого-то. С разбегу я приблизился к ним, и уже потом почувствовал, как нехорошо забилось сердце. Один из них исподлобья посмотрел на меня, что-то сказал второму, пониже. Я остановился, и почти было пустился бежать обратно, как первый взял меня за локоть, а второй преградил дорогу.
Глава 39.
В плену.
Первым парнем был Гвоздь. Вторым — Рудик.
— Постой, куда ты торопишься? — вежливо поинтересовался Гвоздь. — Поговорить надо, Пешкин.
Он умел так, прикидываться вежливым, скрывая за спокойным взглядом ледяное равнодушие. Сам он дрался очень редко, но умел схватить так крепко, что не шевельнёшься. Он тесно общался с Перцем и с другими такими же, как он. Он не детдомовский, может быть оттуда, может быть — нет, этого никто не знал. У нас поговаривали, что он сидел в колонии. И что у него были связи с бандитами. Если в какой-то среде упоминалось его имя — все затихали, спор выигрывала та сторона, на чьей был Гвоздь. Сам он был высокого роста, худой, с короткой темной стрижкой, острым, гладко выбритым подбородком, шрамом на левой щеке. Взгляд его пронзительных черных глаз напоминал взгляд коршуна. Он мог долго смотреть не мигая, завораживая взглядом добычу. Не курил. Надевал пиджак и рубашку, носил лакированные остроносые туфли и перстень на левой руке, на безымянном пальце.
— Слушай, Гвоздь, у меня уроки сейчас, давай потом поговорим! — я попробовал было договориться по-хорошему.
— Потом уже давно прошло. Да чего ты боишься? — он медленно вёл меня за ворота школы. — Поговорим и разойдёмся по-хорошему. Долг-то принёс?
Меня вдруг осенило.
— Ага, то есть не совсем. Я не успел вчера… Слушай, у тебя есть свободные пятнадцать минут?
— Всегда пожалуйста, — нараспев ответил он. — Особенно для должников… Только ты не смоешься, чувак, ты конкретно попался.
— Да я и не собираюсь. Заедем к отцу на работу, там я и спрошу.
Уж раз так попался… То пусть они хоть немного повозятся… Погибать — так с музыкой.
Он даже остановился.
— Ты чего мне уши мылишь, Пешкин? Да твой предок чует, что ты на уроках должен быть, хрен он тебе даст деньги.
— Даст! — убежденно заявил я и посмотрел на него. — Он за меня горой… Скажу, что на буфет понадобились, с уроков отпустили. А вы подождете немного…
— Да он на нас его натравить хочет, — подал голос Рудик.
— Не умничай, Рудольф, — велел Гвоздь. — Он знает, что не сбежит… А натравит… так его папочке не поздоровится.
— Да не натравлю я… Ну что, едем? — я покосился на остановку.
— Куды ехать-то?
— Да к Гаражам, там не доезжая остановку выйдем, пройдем малость — он рядом работает…
О чем думал я, когда плел всю эту чепуху? Что хоть немного оттяну время? Что сумею сбежать и скрыться в Гаражах? Что лучше перенести эти разборки подальше от дома? Там запутанные дорожки, не найдёшь… Или о том, что рано или поздно они расправятся со мной… я ведь решил не нести им деньги…
Обреченно смотрел в окно маршрутки на мелькающие дома, деревья… Ветер разорвал облака, и через них несмело пробивались солнечные лучи. Улицы оживали. Мимо музея шла толпа школьников, наверное, на экскурсию — через открытые окна были слышны их веселые голоса…
— Нам — на следующей, — предупредил Рудик.
Когда маршрутка затормозила, мы выпрыгнули на остановку.
Гвоздь шёл с одной стороны, Рудик с другой. Шли долго. Я плутал по дворам, в конце концом сам запутался, потерял направление и, повернув за угол девятиэтажки, вывел их к пустырю, за которым начинался микрорайон Гаражей.
— Стоп, — вдруг сказал Гвоздь. — Пришли.
— Ещё не пришли, — попробовал возразить я, и получил слабый подзатыльник.
— Пришли, — повторил Гвоздь. — Думал перехитрить нас, а? Не выйдет! — Он резко вывернул мне руку, а другой зажал рот. Приказал Рудику, — Тащи его в бункер!
Я не успел крикнуть. Резкая боль пронзила мне плечо, и я упал на землю. Замычал, закусил губу, попробовал вырваться… Бесполезно. Они тащили меня оба, куда-то через пустырь. Потом была дверь, лестница вниз, темнота… меня толкнули в эту темноту, потом очень громко хлопнула дверь, послышался лязг засова. Щёлкнула зажигалка, неяркий огонёк стал разгораться в большой, и я увидел толстую свечу на столе, а рядом с ней — Рудика. Гвоздь стоял возле двери, посматривая на меня. Потом крикнул Рудику:
— Веревку дай!
Я вскочил. Сжал кулаки.
— Только попробуй тронь! Гад!
— Я и не трону… — он ухмыльнулся, подходя ко мне, — ну, давай, ударь!
Он встал, скрестив руки и ухмыляясь. Я врезал ему между черных брюк и тут же получил такую оплеуху, что присел от неожиданности, а он успел выкрутить мне руку, подтащил куда-то к стене и со всего маху уронил на стул… В глазах всё завертелось, я успел только почувствовать, как меня привязывают и — потерял сознание.
Не знаю, сколько прошло времени, но когда я очнулся — напротив я увидел не Гвоздя, а Перца. Сначала я подумал, что мне показалось, поморгал, но голос был точно его — грубый, насмешливый, хриплый:
