Костя от восторга, похоже, потерял дар речи. Только смотрел и смотрел на нее, как зачарованный. А Эдику и восторгаться некогда было: сейчас ему самому предстоит повторить такой прыжок. Удастся ли? Сумеет ли рассчитать толчок?..
Данка, поднявшаяся на берег, — мокрая, вся в блестящих бусинках воды, сразу прочла на лице Эдика и тревогу, и страх, и сомнение. А еще она увидела какой-то лихорадочный блеск в его черных глазах и отчаянную решимость, когда человек уже не может остановиться.
— Эдик, — тихо сказала она, — не надо пока крутить сальто. Ладно? Успокойся… На меня не смотри — ведь я тренировалась, в секцию ходила. Вот и ты потренируешься еще и прыгнешь… Слышишь, Эдик? — еще тише сказала Данка. — Не прыгай пока. Не надо… Я боюсь.
Эдик кивнул. Он был благодарен ей: эта славная, красивая и смелая девочка боится за него, переживает. Наверно, она права: сальто сложный прыжок, не надо горячиться, лучше сначала отработать хорошенько.
— Идемте полежим на песке, — предложила Данка. — Утром лучше всего загорать…
Народу на реке прибывало. Становилось шумно. На мелководье со своими резиновыми кругами, надутыми крокодилами и лебедями уже барахтались голопузые малыши. Мамаши их, прячась под разноцветными зонтиками, читали, судачили, раскладывали свертки и бутылки с морсом. Неподалеку от Данки, Эдика и Кости расположилась компания бронзовых парней и девушек. Оттуда доносились голоса, смех, свист транзистора.
А в синем небе, среди редких пятен легких облачков, черными точками скользили ласточки.
Чудесный день! И солнце, и прозрачно-голубая вода, и оживленное лицо Данки.
— Мальчики, — следя за полетом ласточек, вдруг проговорила Данка, — вчера я написала письмо. И отправила…
— И что же? — обождав, не скажет ли она еще чего, спросил Эдик. — Опять своему отцу про нас написала?
— Не отцу…
Эдик приподнялся на локте.
— Я в Новосибирск написала. Вы не сердитесь, что сама, без вас, это сделала? Просто я думала, думала, и решила написать. Совсем коротко. Что случайно нашли бутылку с клятвой. И нам хотелось бы узнать, кем он теперь работает, вспоминал ли когда-нибудь о клятве… Ну, — виноватым голосом спросила Данка, — не ругаете меня?
— За что же ругать, — сказал Эдик. — Очень правильно сделала. Я и сам хотел написать. По крайней мере, будем знать правду.
— Вот и меня мучает это и мучает… Значит, хорошо, что я написала? — Данка радостно улыбнулась и вскочила. — Бежим купаться!
А потом они снова загорали, смеялись, разговаривали. Данка рассказывала о школе, где она училась. И Эдик с Костей рассказывали о своей школе. Перебивая друг друга, вспоминали всякие забавные случаи и проделки ребят.
Они уже несколько часов пробыли на реке. Трижды купались и трижды обсыхали, валяясь на горячем песке. Время было подумать и про обед.
Однако случилось так, что про еду они вспомнили не скоро. Как и в прошлый раз, на высоком берегу неожиданно появилась вся Ленькина ватага мальчишек во главе со своим предводителем. Затем повторилась и вся церемония Ленькиного раздевания.
— Это его слуга, холуй! — с презрением сказал Эдик, показывая на безмолвного и покорного Санчо.
— Ух, я бы с удовольствием отхлестала этого колонизатора по щекам! — сказала Данка. — Угнетатель бессовестный!
А когда Ленька, с победным видом оглядев ребят и картинно поиграв мускулами, прыгнул головой вниз с обрыва, Данка схватила Эдика за руку:
— Эдик, ведь и ты можешь так! Правда?.. Ну, что он задирает нос! Хвастун! Эдик, идем туда! Прыгни. Пусть не задается!
Эдик испуганно уставился на нее. А Костя с беспокойством сказал:
— Придумала! Их там целая компания. Смываться надо поскорей, вот что.
Тем временем Ленька взобрался на берег и, словно нарочно, принялся важно расхаживать между ребятами.
— Ох, и гусь! — сердито усмехнулась Данка и снова затормошила Эдика. — Ну, идем! Пожалуйста! Ведь должен этот нахал почувствовать, что он не самый ловкий и смелый! Ну, Эдик… — Данка нахмурила брови. — Не хочешь? Я сама пойду!
Это уж слишком! А чего, в самом деле, бояться! Все равно надо когда-то драться. Эдик решительно поднялся.
— Вы не ходите. Я сам…
— Нет, я с тобой! — Данка сказала таким тоном, что спорить с ней не имело смысла…
От удивления Ленькина нижняя губа отвалилась, как калоша. Этот упрямый малый, с которым давно пора за все рассчитаться, сам идет к нему! «Уж не с повинной ли?.. И девчонка? Это же та, глазастая! Ну да! Он тогда из-за нее и драться полез. Защитник… Что же им надо? Ишь, не боятся, идут».
А Эдик, подходя к притихшим от любопытства Ленькиным ребятам, с волнением твердил про себя: «Только спокойно, только держаться!».
Поэтому на Ленькины злорадные слова: «А-а, голубчик! Привет! На поклон явился?» — он ответил не горячась, даже насмешливо:
— В семнадцатом году перестали кланяться… А иду — на тебя посмотреть. Что за герой ты — с такой верхотуры сигаешь.
— Высота — будь здоров! — глянув вниз, самодовольно сказал Ленька. — Не для слабых нервишек! — И он засмеялся Данке в лицо. — Верно, глазастая?
— И хвастун ты! — брезгливо обронила Данка.
— А чего ж не похвастать! — показав крепкие зубы, снова засмеялся Ленька. В упор разглядывая красивую девчонку, он добавил: — Так-то вот, глазастенькая!
Это его «глазастенькая» взбесило Эдика. Подойдя к краю обрыва, он небрежно сказал:
— Впрочем, какая это высота! Семечки!
Ленька перестал рассматривать Данку и обернулся к Эдику.
— Бегемот! Таблицу умножения выучи! Семечки! Ну скажи мне, кто еще может отсюда нырнуть?
Эдик почувствовал на своем локте крепкие пальцы Данки. «Пора», — словно сказала она ему.
— Давай попробую, — чуть побледнев, сказал Эдик. Отступив на несколько шагов, он вытянул вперед руки, замер. «Только бы точно рассчитать…»
В последнюю секунду Данка поняла, что он собрался делать. Она испугалась, хотела задержать Эдика, но было уже поздно. Загорелые ноги его разом оттолкнулись, пошли вкруговую и перед самой водой снова оказались наверху. Эдик исчез в глубине.
— Придирчивые судьи наверняка усмотрели бы в его прыжке недостатки. Но ребята, видевшие это смелое сальто, не были судьями. Сальто что надо! Законное!
С мокрыми волосами, налипшими на лоб, и смеющимися от счастья глазами Эдик подплыл к берегу.
Ленька, слыша восторженные ребячьи восклицания и похвалы, побелел от злости. Обернувшись, крикнул:
— Раскудахтались! Бегемоты! Думаете, я не могу?
Он разбежался, кинулся к краю обрыва, но в последний миг остановился, куснул губы. Страшно.
На пляже громко засмеялись. Ленька затравленным зверьком метнул туда взгляд, пятясь, отошел назад.
— Давай! — подбодрил невысокий чубатый парнишка.
— Что давай?! — заорал на него Ленька. — В ухо захотел? Бегемот без шариков!
Но не время было ругаться. Ленька понимал: не крика ждут от него, а сальто. Первоклассного сальто! У Леньки вспотел затылок.
Больше тянуть нельзя. Сейчас опять кто-нибудь засмеется. Собрав все мужество, Ленька скомандовал себе:
— Приготовиться… Пуск!
Но в последний момент струсил Ленька, и вместо сальто получился обыкновенный нырок. Правда, спину он немного завалил. Но лучше бы не делал этого. По звучному всплеску и фонтану брызг можно было определить, что Ленька здорово «приложился». Так оно и было. Скривившись от боли, он с трудом подплыл к берегу и, пошатываясь, вылез из воды. Эдику даже жалко его сделалось.
Ленька вскарабкался на берег, взглянул на ребят.
— Чего выставились?
Окончательно свою злость он сорвал на Санчо.
— Чего стоишь? Бегемот! — Ленька, будто футбольный мяч, шлепнул его ногой. — Забирай вещи!
И тут выскочила вперед Данка. Сжала кулаки:
— Как ты смеешь, бессовестный!.. Слушай! — подбежала она к Санчо. — Брось его вещи. Брось!
Санчо хмуро смотрел то на Леньку, то на девчонку.
— Я тебе брошу! Бегемот! — Ленькин кулак замаячил перед носом худенького Санчо. — Пошли!
Санчо торопливо подобрал с земли Ленькины ботинки и поспешил вслед за «хозяином».
Вот и наступил конец мучениям. Теперь они могут идти куда угодно. Страшный и, казалось, всесильный Ленька перестал быть страшным.
Прежде всего надо побывать на футбольном поле. Они придут туда открыто, как равноправные. А чем не равноправные? Даже футбольный мяч у них есть. И не какая-то обшарпанная развалина, а почти новенький кожаный мяч.
Для пущей важности Костя еще и гуталином его намазал да суконкой растер. Совсем заблестел мяч, будто только из магазина.
Одно смущало ребят. Сами, значит, пойдут играть в футбол, а Данка?
— Ничего, идите, — сказала она. — Я потом приеду. Поболею за вас.
