своих мыслей.
— Эй! — сказала ей темнота. — Эй! Ты Яблокова?
Она замерла. Среди ночи, в пустой футбольной степи не так-то легко стоять одной и слушать человеческий голос, идущий неизвестно откуда. Как с неба.
Впрочем, было не так уж темно. И она почти рассмотрела сидящую на темной трибуне фигуру, которую раньше принимала просто за сгусток сумрака.
Вдруг не то услышала, не то увидела она летящий по небу предмет. Он ударился о траву и, глухо и звонко одновременно, взлетел опять, как живой… Футбольный мяч!
— Эй! — сказал бывший сгусток сумрака. — Бей по воротам!
Наташа узнала голос — Шамиль Фролов, вратарь первого отряда.
Ни слова больше не сказав ей, Шамиль стал в ворота. Его можно было понять: победа победой, но ведь четыре гола… А больше ему вообще не били в этом матче… И все от девчонки. Кошмар какой-то!
Наташа поставила мяч на известковое пятно — отметку восьмиметрового. Белел продолговатый квадрат штанг, пустые ворота. Шамиля в них почти не было видно.
Никогда еще не была она так уверена, что забьет. Куда хочешь. В верхний угол, в нижний. В любую точку!
— Ну, ты бьешь или нет?! — крикнул Шамиль. И крик его прозвучал так странно в этом сумраке.
Сейчас решалась ее судьба. На самом деле ничего, наверное, не решалось. Еще можно будет все перерешить двадцать раз. И все-таки решалась.
То ли идти ей необычной, нехоженой дорогой первого в мире футбольного тренера. То ли согласиться, что в мужчине мы ценим силу, а в женщине слабость. Казалось бы, ответ ясен: скорее и смелее вперед, к так называемым открытым горизонтам! Но ведь это все легко на словах…
Она разбежалась и ударила — несильно и не очень в угол, чтобы он сумел отбить. А он даже не отбил, взял намертво. Для полной, так сказать победы.
Встал с земли:
— Будешь еще?.. Бей!
— Больше не буду.
Он усмехнулся:
— Не хочется?
Наташа не ответила.
— Ну, поняла теперь, что это была случайность?.. Согласна?
Эх ты, спортсмен! Четыре раза — и все случайность?
— Согласна, — ответила Наташа.
Она училась хитрой девчоночьей мудрости быть слабой.
Глава десятая
МАЛИНОВОЕ ПЕРЕМИРИЕ
Птенцы давно вывелись, гнездо «имени Геннадия Савелова» опустело. Его, собственно говоря, можно было бы забрать, теперь никому не нужное. Потому что гнездо — это вовсе не птичий дом, как думают многие (даже загадка есть — помните? Без рук, без топоренка построена избенка), а дом птенцов. Птенцы вывелись — и пропадай гнездо!
Осипов и Савелов решили еще разок сфотографировать его в лучах заходящего солнца, а потом взять себе на память.
У Ветки последнее время были с этой «двоицей» довольно-таки сложные отношения. О причинах не спрашивайте… Ветка старалась держаться с холодной дружественностью: нас, мол, связывает общее дело (гнездо), а больше ничего.
И сегодня, когда Савелов сказал, что «пошли, Вет, напоследок щелкнем гнездо», Ветка начала малость выламываться, что она страшно занята. Осипов в это время равнодушно ожидал на улице.
— Ладно, — кивнул Савелов, — ты не беспокойся. Мы там вдвоем справимся, — и пошел к Лене.
Веткины глаза пустили в его спину две пронзающие сердитые стрелы. Бывают же такие наивные: им что ни говори, они верят!
По прошествии минут десяти она решила все-таки пойти, догнать их. Ей даже не надо было отпрашиваться у Ольги Петровны: они все втроем отпросились еще до обеда.
Ветка вышла за пределы лагеря и побежала по знакомой тропинке. Ее, между прочим, трудно было назвать спортивной девочкой. Это у пинг-понговского стола она была спортсменкой. Но пинг-понг, согласитесь, — это спорт вроде шахмат. Не по уму, конечно, а по физическим усилиям. Стоишь да рукой махаешь. В разговоре и то, наверно, больше энергии уходит.
Школьная врачиха сказала о Ветке ее маме: «У вас хороший, упитанный ребенок». Ветка, которая, как и многие современные люди, исповедовала худобу, процарапала эти слова у себя на душе. Теперь она бежала за мальчишками — и чтобы их скорее догнать, и чтобы хоть немного побороться с упитанностью.
Но упитанность тоже не собиралась отдавать свою жизнь просто так… И скоро Ветка вынуждена была остановиться, потому что уже дышала, как чемпион олимпиады после марафонского забега.
Она привалилась к березе, приходя в себя. И тут услышала мужские голоса — как раз оттуда, куда ей надо было идти дальше.
Ветка не была трусливой душой. Просто она была девчонкой. А что бы вот я, например, сделал, будь я девчонкой и услышь я в лесу незнакомые голоса? Я бы куда-нибудь аккуратненько отошел в сторону и подождал, пока эти голоса не пройдут. Мало ли!
Так поступила и Ветка. На цыпочках она отбежала шагов пять и, пригнувшись, стала за молодые елки. Очень скоро вышли двое. Взрослый и мальчик. Мальчик нес прозрачный полиэтиленовый мешок с чем-то темным… С землей, что ли. Но нести ему было не тяжело. А у мужчины на плече была фанерная лопата.
Они остановились около березы, перед которой только что стояла Ветка.
— Хорошая лесина, — сказал взрослый то ли сам себе, то ли мальчику. — Как раз нам в печку.
— Она же растет, — сказал мальчик.
— Пока растет, — уточнил взрослый. — Видишь крест? Значит, будут рубить. А мы с тобой к Васильичу зайдем, переговорим… — Он дружески похлопал березу по стволу: — Хорошая лесина! Пусть пока подрастает.
Ветка вылезла из своего укрытия, подошла к березе, провела взглядом по ее стволу. Высоко вверху береза медленно шевелила зелеными пальцами, словно играла на ветру. И было неизвестно, знает она о своей судьбе или нет. Кора у березы была белая с глубокими черными ручьями. Прямо около Веткиного лица на белом кусочке стоял небрежный оранжевый крест. Ветка попробовала его ногтем — масляная краска не поддавалась.
С неожиданной неприязнью она подумала о том взрослом, который стоял тут и охлопывал «лесину». Хотя что он сделал плохого? Всего лишь знал, что крест на стволе означает березину смерть.
Ветка пошла по тропинке уже не быстро, а задумчиво, размышляя о судьбе березы, о судьбе вообще берез, вообще деревьев: каждый может подойти и срубить их… Между прочим, береза эта была лет на десять-пятнадцать старше Веткиной бабушки, которая умерла в позапрошлом году… Я это говорю, собственно, не для оправдания оранжевых крестов, а просто, чтоб вы кое-что знали о жизни деревьев и о жизни людей.
Вдруг Ветка остановилась. Ее остановил безжалостно разоренный муравейник.
Хоть Ветка по гнезду и была приписана к биокружку, сама она муравейниками не занималась.
А в «Маяке»
