Витька кивнул.
— Бедненький глаз. Болит? — спросила Эва и погладила Витьку по щеке.
Витька испуганно отшатнулся и быстро поглядел по сторонам, смущённый и покрасневший. Но было уже поздно. Все заметили.
А Танька Орешкина даже подскочила за партой и стала что-то быстро шептать на ухо Варюшке Сперанской, кося глазами на Витьку и Эву.
«Сплетничает, коза», — подумал Витька и отодвинулся от Эвы.
Эва взглянула на него недоуменно и обиженно, медленно опустила голову, и щёки её заполыхали пунцовым румянцем.
Витьке стало стыдно. Он тронул Эву за локоть, но она отдёрнула руку и быстро прошептала:
— Не трогай меня. Не смей.
Витька спрятал руки под парту и уставился в одну точку — на выщербленный угол классной доски. На душе у него стало скверно и холодно.
Витьке казалось, что между ним и Эвой внезапно выросла глухая прозрачная стена. Кажется, вот она, Эва, рядом, а дотронуться до неё нельзя. И сказать ничего нельзя — не услышит.
Витька почувствовал, как уходит, растворяется, словно дым, что-то очень хорошее, необычное и светлое.
И виной тому он, Витька, — глупый человек.
Цирк сиял огнями. Издали, на фоне чёрного вечернего неба, ярко освещённый изнутри шатёр казался игрушечным китайским фонариком.
Витька незаметно пробрался на самый верхний ряд. Он сидел, упираясь спиной в брезент, в уголке рядом с помостом для оркестра и разглядывал оттуда зрителей.
Толпа постепенно заполняла цирк, гомонила, смеялась.
Люди были празднично одеты, радостны и возбуждены.
Витька с трудом узнавал знакомых.
Пришли все его одноклассники. Толкаясь, уселись в первом ряду. Пришли многие учителя. Людмила Антоновна была с мужем — военным лётчиком.
Ян привёл Витькину бабушку, сам усадил её, внимательно оглядел ряды зрителей, покачал, по своей привычке, головой и ушёл.
«Меня искал, — подумал Витька. — Сейчас ко львам пошёл. А я здесь сижу. Один. А как она на меня посмотрела! Будто я её ударил. Дурак я! Кого испугался — Таньку-сплетницу!»
Витька крепко потёр руками лицо. Щёки были горячие-горячие. Весь день он не переставал думать о том, что произошло в классе. Он злился на себя, на Эву.
«Подумаешь, цаца какая! Тоже мне, разговаривать не хочет! Не больно-то и нужно. Плевать я хотел. Переживать ещё из-за какой-то девчонки», — хорохорился он. Но тут же вспоминал тоненькую весёлую Эву и думал, что Эва хоть и девчонка, а дружить с ней интересней, чем с любым мальчишкой.
Таких девчонок, наверное, больше и нету.
Очень плохо было Витьке, скверно и тягостно. Он чувствовал себя одиноким и всеми забытым.
«И ведь как будто ничего особенного не произошло, — рассуждал Витька. — А если подумать, то я струсил, а ещё выходит, что я об Эве плохо подумал. Наверное, она так и считает».
Витька покусывал кулак и снова и снова перебирал в памяти сегодняшнюю историю.
Неожиданно грянула музыка. Занавес распахнулся, и на манеж вышли артисты — парад. Клоун Сенечка Куров, в клетчатых широченных штанах и огромных ботинках, ехал в колеснице, запряжённой верблюдами. Артисты строем шли сзади.
Витька вглядывался в них, но Эвы не было.
«А вдруг она заболела? Или с ней случилось что-нибудь?» — встревожился Витька.
Артисты сделали два круга по манежу и ушли.
Высокий худой человек в строгом чёрном фраке — директор цирка — поздоровался с публикой и объявил первый номер. Представление началось.
Собаки играли в футбол. Рыжие боксёры с коротко обрубленными хвостами яростно гоняли воздушный шарик. Они были в трусиках, с номерами на спинах. Боксёры цапали друг друга за трусики, стягивали их, прокусывали шарики. В воздухе стоял лай, визг и хохот.
Во всём цирке, наверное, один Витька не смеялся.
Потом вышел жонглёр. Вверх полетели длинногорлые бутылки, тарелки, шарики. Всё больше и больше. Будто у жонглёра десять рук.
Даже страшно было. Казалось, ещё секунда, и всё это загремит и свалится ему на голову. Но всё обошлось, и счастливый, раскрасневшийся жонглёр вприпрыжку ускакал за кулисы.
Третьего номера Витька почти не видел, — так он волновался, ждал выхода Эвы.
Каких-то два толстых дядьки тренькали на гитарах и что-то пели дурашливыми голосами. Один зачем-то был обсыпан мукой.
И вот, наконец, настала тишина. В цирке погас свет, наверху вспыхнули два ярких прожектора, скрестились на манеже.
Оркестр заиграл что-то красивое и таинственное. Тихо-тихо. Медленно раздвинулся занавес, и в ярком пятне света появились двое мужчин и Эва.
Витька сначала даже не узнал её. Она показалась ему совсем взрослой. Золотистые волосы рассыпались по плечам, лицо было строгое и сосредоточенное.
Она была похожа на пажа из книжек о королях и принцессах.
Все трое были в одинаковых, переливающихся разноцветными блёстками купальниках.
Сверху спустилась верёвочная лестница. Эва подошла к ней, взмахнула рукой и начала быстро подниматься туда, под самый купол. За ней пошли её партнёры.
Потом они стали раскачиваться на трапециях.
Всё шире, шире. Прожекторы метались за ними.
Эва казалась стремительной звёздочкой — такой же яркой и далёкой.
Вдруг она отпустила трапецию, изогнувшись, пролетела по воздуху как птица и в последний миг, когда, казалось, она должна была неизбежно упасть и разбиться, её подхватил за руки один из мужчин, и они стали на узенькую площадку, улыбающиеся, с протянутыми к зрителям руками.
Весь цирк облегчённо вздохнул, а Витька утёр пот со лба.
«Хоть бы скорее кончилось, хоть бы скорее», — подумал он.
Но это было только начало. Эва перелетала из рук в руки, легко и свободно переворачивалась в воздухе, будто играла.
И всегда попадала с поразительной точностью туда, где её ждали надёжные, цепкие руки партнёров.
Потом музыка умолкла, тревожно зарокотал барабан, и все люди притихли и насторожились.
Было тихо-тихо. Только скрипели трапеции да рокотал барабан.
Эва раскачивалась так, что прожекторы не поспевали за нею. Она вырывалась за границу света, исчезала в темноте и снова появлялась стремительная, как снаряд. Последний раз метнулась она кверху и отпустила трапецию. Она сжалась в упругий блестящий комок, несколько раз крутнулась в воздухе и резко остановилась уже на площадке, между двумя мужчинами.
— Опля! — раздался её голос.
Сразу же вспыхнул свет и загремела музыка.
Цирк грохнул такими овациями, что, казалось, ещё немножко — и брезентовый шатёр развалится.
Люди вскакивали, кричали. Витька орал во всё горло.
Он колотил ладонями по спине сидящего впереди дядьку, а тот ничего не замечал и тоже кричал.
Потом Витька опустился на скамейку, счастливый и такой усталый, будто это он выступал сейчас, а не Эва.
Объявили антракт. Народ повалил на улицу, а Витька, расталкивая всех, стремительно выскочил на манеж, пулей пролетел мимо удивлённых униформистов и вбежал за кулисы.
Эва сидела на каком-то ярком ящике, устало опустив руки, бледная и маленькая.
Вокруг неё толпился народ. Все что-то говорили, хвалили её, а она смущённо улыбалась и тревожно искала кого-то глазами. Эва увидела Витьку и поднялась. Артисты, озабоченные своими выступлениями, скоро разошлись, и они остались одни.
Витька робко подошёл и сказал:
— Эва, ты… ты такая… лучше всех. А я дурак.
Эва улыбнулась и осторожно дотронулась пальцем до Витькивого синяка.
Начались каникулы. Одноклассники все разъехались. Кто куда. Витька остался в городе. Бабушка ворчала:
— Оболтус ты, Витька. Вон посмотри на Эву. Работает девчонка такую страшенную работу, а как учится! У неё-то небось троек в табеле нету. А у тебя? Смотреть тошно.
— А что? Подумаешь — три трояка! Экая важность, — оправдывался Витька.
А Ян говорил:
— Ничего, Витька, поправишь. Башка твоя варит. Ты ведь не дурак? Вот и Тим говорит — не дурак. Правда, Тим?
Тим урчал и кивал головой. Добрый человек Ян. И Тим добрый.
Витька стал в цирке совсем своим человеком.
Сенечка Куров, самый серьёзный человек среди артистов, который умел делать всё что угодно, учил Витьку показывать фокусы.
Даже смешно, как всё оказывалось просто, когда знаешь секрет. Ну, просто курам на смех. А народ смотрит и удивляется, — думает, чудо. Да и Витька раньше так думал. Конечно, Сенечка показывал ему самые простые фокусы.
Рано-рано утром Витька уже был у фургона Кличисов. Тут как тут.
— Эва, твой бессонный рыцарь пришёл. Пора вставать! — весело кричал Карл Хансович.
Витька сперва немножко боялся его, но потом привык.
Карл Хансович был человек весёлый и насмешливый. Иной раз так подковырнёт — хоть плачь.
Но Витька не обижался. Он знал: это не со зла.
