Илья Львович Дворкин
Львы живут на пустыре
Уроки кончились. Сегодня был удачный день. Витька размахивал портфелем и улыбался. Ох, он сегодня и дал! Все рты пораскрывали.
На уроке зоологии Витьку вызвали к доске. И он им всем показал. Он рассказывал о львах.
А спросили его совсем о другом, спросили об амёбах, о разных там «туфельках», но он рассказывал о львах.
Запросто можно было «пару» получить, потому что об амёбах Витька не читал, но он вовремя ввернул новое словечко, которое вычитал вчера в словаре: ми-ми-крия!
Людмила Антоновна так удивилась, что разрешила Витьке рассказывать, о чём хочет. А он захотел о львах. О тиграх он тоже немножко рассказал.
Львы живут в пустынях и степях, потому они и жёлтые, как песок. А тигры в зарослях — вот у них и получилась полосатая шкура: чёрная полоса — будто бы тень, жёлтая — будто солнце. Приспособились. Чтоб их не заметно было. Это и есть мимикрия.
А раз позволили говорить о львах и тиграх, то Витька уж постарался. Он вспомнил книжки про Африку, и фильм «Барабаны судьбы», и книгу Брема, которую может рассматривать часами. Но, конечно, больше всего он присочинил от себя. Он врал вдохновенно и цветисто.
Все слушали и крутили головами от изумления.
Даже Людмиле Антоновне было интересно.
А в результате — в дневнике пятёрка.
— Я и не знала, что ты такой любознательный, Пузырёв, — сказала Людмила Антоновна. — Приходи ко мне в выходной день, я тебе дам интересные книги о животных.
— Научные? — спросил Витька.
— Можно и научные.
— Лучше научные. Я больше всего люблю научные. Я не то что некоторые — только про шпионов и читают, — сказал Витька и гордо посмотрел на Сёмку Лившица.
У Сёмки он вчера выпрашивал замусоленную трёпаную книжку под названием «Кровавая рука», но Сёмка не дал. Жадина.
— Правильно, Пузырёв! Ох, как правильно! — сказала Людмила Антоновна. — Ребята, вы даже представить не можете, какие чудеса творит наука!
Людмила Антоновна раскраснелась, глаза у неё засияли. Она ходила по классу, коротко взмахивала рукой и рассказывала о собаках, которым пересаживали сердце. И о других собаках, которым обменивали головы, — будто это были не головы, а кепки. И собаки после этого не сразу дохли.
— Ой, девочки, — сказала Танька Орешкина, — вот бы мне поменяться головой с Варюшей Сперанской. И отличница она, и красивая, и косы у неё толстые!
— Очень ей нужна твоя глупая башка, — сказал Витька.
— Грубиян! — фыркнула Танька и отвернулась.
А Людмила Антоновна рассказывала до самого звонка и никого больше не спрашивала.
— Вот молодец, Витька, спас нас. А то мы ни шиша не выучили. Как на иголках сидели, — сказали два друга-второгодника, два Мишки.
— Уметь надо, — важно ответил Витька.
Он шёл по самой середине улицы, круто сбегающей к реке, и думал:
«Буду заниматься наукой. Решено. Львами. Возьму вот у Людмилы Антоновны разные книжки и всё узнаю. Можно ведь узнать о львах больше всех на свете?! Потом в Африку поеду. В командировку. А что? Ведь есть, наверное, учёные по львам. Львиные учёные. Профессор Пузырёв. Звучит!»
Портфель мотался в руке, непривычно тяжёлый.
«Чувствуется, что в дневнике пятёрка, портфель и тот тяжелее стал», — сам с собой пошутил Витька и остановился. Ему захотелось ещё раз полюбоваться так необычно заработанной пятёркой.
Он открыл портфель и увидел две половины кирпича.
— Что такое? — пробормотал Витька и тут же догадался: — Сёмка! Это Сёмка подложил. Вот негодяй! Ну, я ему покажу!
Если пройти через парк имени Воейкова, срезаешь большущий угол.
Витька пробежал по хрустким дорожкам, у бассейна с золотыми рыбками не удержался и, воровато оглянувшись, запустил в него камнем. Сторож за это надрал ему однажды уши, но, видно, слабо надрал — не помогло.
Витька перелезал через забор, когда совсем недалеко раздался протяжный жуткий рык.
Витька застыл на заборе. Ничего подобного он никогда не слышал… Вот! Вот ещё!
Низкий, глухой рёв переходил в утробный вой: «а-а-у».
«Леденящее душу рычание», — подумал Витька фразой из какой-то книжки. — Это, наверное, и есть «леденящее душу».
— Босяк ты, босяк, — раздался снизу спокойный старческий голос. — Ворота ведь — вот они, рядом. Нет, ему через забор, паршивцу, надо, штаны рвать.
Витька нетерпеливо отмахнулся рукой и шмякнулся на тротуар.
«Что это? Неужели лев? Откуда у нас в Зареченске львы? — думал он. — А может, мне кажется? Сторож-то ни капли не боится. Может, я с ума схожу? На львиной почве?»
Витька осторожно потрогал голову. Тёплая… Но тут звук повторился, и он, как подстёгнутый, понёсся вперед.
То, что он увидел на пустыре, рядом со своим домом, было так поразительно, что Витька невольно протёр глаза.
Там, где ещё сегодня утром рос будяк и мирно копошились куры, раскинулся странный шумный табор.
Разноцветные вагончики-фургоны стояли впритык друг к другу, образуя большую букву П; с десятка грузовиков весёлые люди в синих комбинезонах сбрасывали доски, верёвки, стальные тросы. Сгружали длинные скамейки, раскрашенные фанерные щиты.
К одному фургону были привязаны два унылых верблюда с вялыми, покосившимися горбами.
В стороне стояли три громадные клетки — две сдвинуты рядом, одна наверху. В клетках метались какие-то жёлтые стремительные звери.
— Львы, — выдохнул Витька, — это же львы! Посреди всей этой суматохи лежала гора брезента — серая морщинистая куча, будто на пустыре прилегло отдохнуть стадо слонов.
— Цирк приехал! — заорал Витька и бросился туда, в гущу весёлой и праздничной суеты.
Жизнь чудесно изменилась. Жизнь стала весёлой и интересной.
Чуть свет, ещё до школы, Витька прибегал глядеть, как кормят львов.
Присматривал за львами высокий сутуловатый латыш Ян. Лицо у него было длинное, грубое, глаза светлые-светлые, будто выцветшие на солнце.
Впервые Витька встретил взрослого человека, который так серьёзно и внимательно слушал его.
Обо всех своих мальчишьих делах Витька мог говорить сколько угодно, не опасаясь насмешки.
Изредка Ян говорил:
— Это ты правильно делал, Витька.
Или:
— Плохо это, Витька, нехорошо.
Если Яну что-нибудь не нравилось, он хмурился и медленно качал головой с глубокими залысинами. Ещё не все артисты приехали; Ян говорил:
— Вот сделаем шапито, тырсу насыплем — манеж будет. Кругом огни, огни. Первое представление! Все, все! Торопитесь! Мы начинаем. Всё блестит. Униформа — смирно. Играет музыка. Такой красота!
Глаза у Яна сияли, он широко разводил руки и кланялся.
— Дорогой зрител! Вы сейчас будете видеть великий укрощение страшный хищник львы и добрый медведь Тим. — На манеже маэстро Кличис!
Ян подхватывал Витьку под мышки, поднимал над головой и смеялся.
— Скоро, скоро, Витька, приедет Карл Хансович, с ним — Эва и Тим. А может быть, Эва ещё раньше будет.
— А кто это Эва, Ян? — спрашивал Витька.
— О! Эва — это такой маленький-маленький девочка. Косички — вот так, — Ян показывал пальцами что-то вроде рожек. — Эва маленький девочка с бесстрашный сердце. Эва работает гимнастику там, наверху. Эва, о! Эва — очень хорошо. Ты с ней подружишь, Витька.
— А ты меня познакомишь, Ян?
Ян задумывался, потом важно говорил:
— Если ты будешь хороший-хороший, лучше всех: не хулиган, — Ян загибал пальцы, — умный, добрый, вежливый, — Ян шаркал ножкой, показывая, каким должен быть Витька. Потом смотрел на грустную Витькину физиономию и смеялся:
— Познакомишь, Витька. Пошли кошек кормить.
Они шли к клеткам.
Львов было три. Старая-престарая львица Ада и её дети — Цезарь и Веста.
— Ничего себе детишки! — удивился в первый раз Витька.
Цезарь был раза в два больше мамы и самый свирепый на вид.
— Он не злой, Витька, нет. Ян его из бутылочки кормил. Вот такой котёночек. И Весту тоже. Только Веста — плохо. С Вестой опасно. Дурной характер. Может напасть. У-у, хитрая кошка, — грозил ей Ян.
Веста тёрлась шелковистой короткой шерстью о прутья и казалась совсем домашней. Вот-вот замурлычет.
Кормили их мясом. Вместе с мясом с бойни привозили громадные бычьи шкуры, мороженые, слипшиеся в комок.
Ян и Витька пилили их, как дрова, двуручной пилой на три неравные части, потом оттаивали в воде.
— Чтоб ангина не хворали, — говорил Ян. Цезарю давали больше всех. Ада ела совсем мало.
И ели они совсем по-разному: Цезарь хватал прямо с вил, рвал, грыз и ревел так грозно и яростно, что Витька каждый раз пугался. Ада завтракала неторопливо и деликатно. Веста вообще не ела при людях. Она прятала свою долю в угол и ждала, когда Ян и Витька уйдут.
