В другом окне опять те же старичок и молодой мужчина. Значит, у них в комнате два окна.
Вот девочка запихивает в портфель мятые тетрадки и хнычет. Ну её!
Вот бреется толстый гражданин в пижаме. Увидел подглядывающих Маринку с Лёвой и замахал на них, как на кур: «Кыш, кыш!» Даже мыльные хлопья со щёк полетели.
А вот тёмное окно…
Ещё одно тёмное… Совсем ничего не видно.
Но следующее, наконец, то, которое Лёва с Маринкой ищут.
Горит красивая зелёная настольная лампа. Белеют простыни на раскладушке. Журавленко в трусах и майке сидит у письменного стола и держит перед собой крохотные аптекарские весы с двумя чашечками. Он кладёт на них какие-то четырёхугольные плитки поменьше спичечной коробки… Взвесил и быстро пишет, пишет…
— Постучи, — шепчет Маринка Лёве.
Лёва стучит.
Журавленко быстро оборачивается и подходит к окну. Он с удивлением смотрит не на ребят, а на улицу и приоткрывает одну створку окна.
— Это мы, — говорит Маринка.
— Уже утро? — удивляется Журавленко.
Потом он рассматривает тонкие винтики из шкатулки Михаила Шевелёва, оставляет их себе, а про большой, толстый винт и зубчатое колёсико, улыбаясь, говорит:
— Клад! Но пусть он хранится у вас. Если понадобится, — ведь дадите?
— Конечно, дадим! — обещает Маринка.
А Лёва догадывается, что этот «клад» не нужен.
И вдруг оба слышат за спиной звучный басок:
— Вот тебе и раз: Ваня Журавленко! Сколько лет, сколько зим!
— Могу сказать точно: шесть лет и шесть зим, — отвечает Журавленко, сразу похолодевшим, сдержанным голосом.
Лёва с Маринкой оборачиваются и видят невысокого человека с розовеньким лицом. Он солидный, представительный. Всё на нём тёплое, добротное, всё — как с иголочки. Новенькие кожаные перчатки даже поскрипывают при малейшем движении пальцев.
— Как же, помню, помню, — говорит розовенький человек таким самодовольным голосом, будто говорит себе «браво, браво» за то, что помнит. — Да, пожалуй, было это лет пять — шесть тому назад. Является ко мне блестящий архитектор Иван Журавленко с немыслимой затеей. Помнишь, я сразу, со всей прямотой тебе сказал: «Брось, Ваня! Что ты в этом деле понимаешь? Куда, брат, суёшься!»
— Совершенно верно, — подтвердил Журавленко. — Выйдя из твоего кабинета, я даже запел:
«Эх, куда ты, паренёк.
Эх, куда ты?
Не ходил бы ты, Ванёк,
Во солдаты».
— И правильно. Значит, сразу понял.
— Ещё бы! — снова подтвердил Журавленко.
— Я, брат, объясняю людям так, что мою мысль сразу понимают, — с удовлетворением отмстил розовенький человек и оглядел Маринку и Лёву. — Твои? Хорошие ребятки. Только отчего ж ты, товарищ архитектор, выбрал себе квартирку так низко? Лично я ниже второго этажа не люблю. Зато райончик у тебя — красота! Зашёл бы, да спешу. Тут поблизости у меня с утра совещание. А вообще-то, в двух словах, жизнь как?
— Жизнь прекрасна и удивительна, — серьёзно, без малейшей иронии ответил Журавленко.
— Прекрасна не прекрасна, а в общем ничего, обходимся, — сказал розовенький. — Ну, будь здоров!
Он повернулся, через плечо небрежно бросил:
— Может, как-нибудь ещё встретимся, — и пошёл.
— Непременно встретимся! — упрямо сказал ему вслед Журавленко.
Он стоял прислонясь к косяку и о чём-то напряжённо думал, не замечая, что у него голые плечи и руки, а в окно врывается холодный ведер.
Лёва молча, с усилием прикрыл окно, потому что нелегко это сделать снаружи. Маринка проворчала:
— Воспаление лёгких ему надо получить!
И они пошли в школу. Впереди них шагал розовенький, почти круглый человек. Шагал так, что туловище и голова были совершенно неподвижны и, казалось, что вместо живого человека по улице плывёт памятник.
— Интересно, кто он такой? — вслух подумал Лёва.
— А почему Журавленко так пел? Почему сказал «непременно встретимся»? — быстро, горячо спрашивала Маринка.
Но они не могли ответить друг другу на эти вопросы.
Когда они возвращались из школы, у дома Журавленко стояла толпа любопытных ребят.
К окну было не подойти. Ребята весело галдели и говорили одновременно. Невозможно было понять ни единого слова.
За окном сначала ничего особенного не происходило. Но вот мелькнула короткая вспышка и послышался лёгкий грохоток.
Все заговорили громче. Какой-то мальчишка, прильнув к окну, закричал:
— Ух, красота! Как это у него получается?
— Сам не пойму, — ответил другой.
Мальчишки, стоявшие по соседству, карабкались по цоколю к окну и требовали:
— Дайте посмотреть!
— Подвиньтесь!
Дворник оттаскивал ребят, сам посматривая в окно с большим интересом, и говорил:
— Отойдите! Тут вам не театр!
Лёва с Маринкой увидели недалеко от окна знакомую им уже пухлую женщину в короткой шубе, накинутой на длинный цветастый халат. Можно было подумать, что она так и не уходила со вчерашнего дня.
— Человек светопреставление устраивает, а вы смотрите! — закричала она дворнику. — Немедленно вызовите милиционера!
Ребята засмеялись.
А дворник ответил:
— Нечего нас учить. Сами знаем, когда вызывать.
— Плохо вы знаете!
Лёва схватил Маринку за руку:
— Идём! Надо предупредить!
Открыл им пожилой мужчина, который в прошлый раз защищал.
— Шумят, — сказал он и проводил их в комнату Журавленко. — Иван Григорьевич, принимай, свои.
— Не надо больше, не надо! — испуганно начала Маринка.
— Та самая хочет позвать милиционера, — сказал Лёва. — А что это вы так здо́рово делаете?
— Одну минуту. Сейчас я им объясню. Пусть успокоятся, — сказал Журавленко.
Он открыл окно и показал что-то, похожее на крохотный гриб с толстой шляпкой на толстой ножке:
— Товарищи, мне осталось вбить всего два таких. Будет два коротеньких взрыва. Потом обещаю долгую тишину!
И, не слушая, что ему кричат в ответ, он затворил окно. Лицо у него было очень возбуждённое.
— Вот что мне разрешили взять на одном заводе, — сказал он Лёве и Маринке. — Смотрите, это и вам интересно.
Он пододвинул к себе две длинные железные пластины. На краях у одной и у другой были просверлены дырки. Он положил край на край, дырку над дыркой, вставил грибок и ударил по шляпке молотком.
В ту же секунду Лёва с Маринкой увидели яркую вспышку и раздался взрыв.
— Отчего это? — удивился Лёва.
А Журавленко взял уже второй грибок и показал на толстую ножку:
— Там, в середине чуть-чуть взрывчатки. Удар — и она взрывается, ножка мгновенно превращается во вторую шляпку, как бутон в цветок, и накрепко соединяет пластины.
— Это да! — сказал Лёва.
Настроение у всех троих было отличное.
Но зазвонил звонок и всё-таки пришёл милиционер.
За ним — виноватый и смущённый дворник, потому что он милиционера не вызывал.
За ним женщина в короткой чёрной шубе, у которой лицо прямо-таки раздувалось от любопытства и от злости.
И за нею — сосед.
— Здравствуйте, — сказал милиционер, молоденький, подтянутый, как с картинки. Он быстро оглядел комнату и, увидев башню, смотрел на неё с таким же интересом, как Лёва в первый раз. Потом с явным уважением посмотрел на Журавленко и хотел что-то о башне спросить.
Но тут женщина с яростью сказала:
— Видали, что делается! Разве мыслимо такое терпеть?! Вот призовёте его к порядку, — тогда узнает!
И милиционер будто посерьёзнел. Мгновенно куда-то исчезли его дружелюбие и живой интерес. Лицо стало непроницаемым, каменным.
Он официально спросил:
— Вы будете гражданин Журавленко?
— Да, есть и буду гражданин Журавленко.
— Где работаете?
Журавленко показал свой служебный пропуск и объяснил:
— Сейчас я в длительном отпуску.
— Работает в должности архитектора, — прочитал милиционер, и снова спросил: — Вы почему взрывы в жилом помещении устраиваете?
— Какие там взрывы! Вот такие взрывчики! — закричала Маринка и показала, что вспышечка-то с мизинец.
— Важное дело для людей человек делает, — понимаете? — сказал сосед.
— Важные дела для людей производят на каких полагается предприятиях, а не в жилых домах! — многозначительно заявила женщина.
Милиционер посмотрел на неё долгим взглядом и сказал Журавленко:
— Захватите документы. Давайте пройдёмте в милицию.
Журавленко ничего не ответил и направился к парадной, на ходу надевая пальто.
Все пошли за ним. Маринка и Лёва тоже.
— А вы куда? — спросил их на улице милиционер.
Журавленко обернулся и сказал:
— Идите домой.
Потом он обернулся ещё раз и увидел, что Маринка и Лёва всё ещё стоят и смотрят ему вслед.
