Фридер увертывается от бабушкиной руки и радостно кричит:
— Нет у меня никакой температуры, просто я сегодня плохой.
Потом становится перед бабушкой в позу и говорит громко и отчетливо:
— Бабушка дура!
— Ха! — восклицает она и хочет броситься на Фридера, но все-таки не делает этого, а устраивается на пылесосе поудобнее и говорит — тоже громко и отчетливо:
— Сопляк!
— Бабушка глупая! — ухмыляется Фридер и садится перед бабушкой на пол.
— Только попробуй сказать это еще раз! — восклицает возмущенная бабушка.
Но потом она тоже ухмыляется, немножко думает и говорит:
— А ты грязнуля!
— Бабушка жиртрест! — кричит Фридер воодушевленно и ерзает по полу туда-сюда.
— А ты подглядыватель! В замочную скважину! — говорит бабушка.
— Бабушка — старая перечница! — говорит Фридер.
— Внук — бездельник и шалопай! — говорит бабушка.
— Бабушка — очковая змея! — говорит Фридер.
— Внук — выскочка, внук — дурачок, внук — мучитель бабушки! — быстро-быстро выпаливает бабушка и переводит дух.
— А из бабушки… песок сыплется, — кричит Фридер и даже подпрыгивает от восторга. — Из бабушки песок сыплется, песок сыплется!
Бабушка молчит. И довольно долго.
Потом достает из кармана фартука носовой платок, промокает им глаза и шепчет:
— Ты сказал, что из меня… песок сыплется?
Фридер озадачен.
— А ты мне сказала «мучитель бабушки»! — возражает он, но не очень уверенно.
— «Сыплется песок» хуже, — говорит бабушка и по-настоящему немножко всхлипывает.
— Ой, бабушка, — Фридер встает и вдруг прыгает бабушке на колени, так что пылесос даже зашатался.
— Ой, бабушка… — повторяет Фридер еще раз. А потом говорит:
— Не плачь, ба! Я же просто так, для смеха…
И громко чмокает ее в щеку.
Бабушка глубоко вздыхает.
— Это уж слишком, — говорит она и сгоняет Фридера с колен. Потом снова вставляет вилку в розетку, и пылесос начинает жужжать.
— Ты нахал, — заявляет она, толкая пылесос по комнате.
— Что?! — кричит возмущенный Фридер, — А ты — болтушка, бабушка!
— Мой любимый гном, — смеется бабушка под шум пылесоса.
— Бабушка ловкая, как белочка, — восклицает Фридер и прыгает вокруг нее.
— Мальчик-поцелуйчик, — отвечает бабушка и, сделав изящный разворот, подкатывает пылесос прямо к ногам Фридера.
— Любимая бабулечка! — кричит он и отпрыгивает в сторону.
— Родной мой мальчик! — поет бабушка. — Мой котеночек!
Фридер улыбается и хватается за пылесос с другой стороны. Внук и бабушка вместе пылесосят пол. И вместе придумывают замечательнейшие слова любви:
«Бабушка-шоколадушка»… «Фридерчик — мой сладкий марципанчик»… «Бабулечка самая любимая»… «Фридер — утешение моего сердца»… «Бабуленька расчудесная»… «Фридер самый послушный»… и так до тех пор, пока пол не заблестел.
Фридер чувствует, что проголодался, и вместе с бабушкой марширует на кухню. Рука об руку. Чтобы пообедать.
— «Фридерчик — сладкий марципанчик» мне понравился больше всего, — говорит Фридер, усаживаясь за стол.
— А мне — «любимая бабулечка»! — говорит бабушка и садится рядом с Фридером.
— Бабушка! — кричит Фридер и дергает бабушку за юбку. — Бабушка, а давай будем говорить по-иностранному. Прямо сейчас!
— Да отстань ты от меня ради бога, внук! — ворчит бабушка, чистя морковь. — Говорить по-иностранному! Еще чего не хватало! Я разговариваю так, как у меня язык присобачен, и точка.
— Присобачен — так не говорят, — возражает Фридер, хватает морковку, которую бабушка еще не успела почистить, и высоко подбрасывает ее.
— А я вот говорю, — отвечает бабушка, ловит морковку и начинает ее чистить. — А теперь давай, шагай из кухни, да пойди поиграй. И не приставай ко мне. Мне нужно готовить, ты меня понял?
Фридер вздыхает, кивает и выходит из кухни. Он идет в свою комнату. Когда бабушка готовит, тут уж ничего не поделаешь. К сожалению. Никогда и ни за что она не будет говорить с ним по-иностранному. А ему так хочется! Поговорить бы хоть разочек по-другому, не так, как всегда! Но только он совершенно не знает, как это — говорить по-иностранному.
Фридер садится на корточки и берет с кровати плюшевого мишку.
— Мишка, — спрашивает он, — ты можешь говорить не по-нашему?
И трясет мишку так и сяк. Тот рычит по-медвежьи. Он всегда так делает, если его потрясти.
— Это не по-иностранному, глупый ты! — ругает Фридер мишку. — Скажи еще что-нибудь.
И снова трясет его. Мишка опять рычит, на этот раз очень долго, но и только.
— От тебя никакого толку, — вздыхает Фридер и снова кладет мишку на кровать.
Фридер обводит взглядом свою комнату. Кто еще сможет поговорить с ним по-иностранному?
Юла! Если ее запустить, она будет издавать звуки.
Фридер берет юлу, ставит ее на пол и аккуратно заводит. Юла звенит, начинает вращаться, и слышится «Зурррр… зум-зум-зум-зум-зум» — такая у юлы музыка.
— Это я все уже знаю, — мрачно ворчит Фридер. — Это тоже не по-иностранному. А просто юла поет.
Фридер дожидается, пока юла остановится, и ногой пинает ее подальше. Под кровать. От юлы тоже никакого толку. Она умеет говорить только по-своему.
Никто не может сказать ему, как говорить по-иностранному! Совсем-совсем никто!
И музыкальная шкатулка тоже не может. Ее даже спрашивать не нужно. Фридер и так знает, что она скажет. Он тянет за маленький шнурок, и шкатулка начинает петь: «Братец Якоб, братец Якоб, спишь ли ты, спишь ли ты…». Это колыбельная песня, и поется она совсем не по-иностранному. Это любому младенцу ясно.
По-иностранному — значит так, чтобы было ничего не понятно. И это должно звучать красиво.
Фридер вздыхает. Как хочется сказать что-нибудь по-иностранному… Но в голову ничего не приходит. Ничего иностранного. Фридер чувствует только голод. Подошло время ужина. И уже давно.
Фридер распахивает дверь и кричит:
— Я голодный!
— Руммельдибумм! — раздается в ответ. Фридер прислушивается. Что это?
Но тут снова слышится:
— Руммельдибумм!
Фридер напряженно слушает. Это голос бабушки, он его всегда узнает. Только что это с ней такое?
— Бабушка? — зовет он испуганно, — бабушка, это ты?
— Кики! — слышится из кухни, и Фридер мчится туда. Может быть, бабушке плохо? Она так странно говорит… Она никогда еще так не говорила.
Бабушка стоит в кухне, стол накрыт для ужина. Всё как всегда.
— Что с тобой, ба? — спрашивает Фридер и испуганно смотрит на нее.
Бабушка ставит на стол миску, которую держала в руке, и говорит:
— Мампф-пампф!
Потом призывно похлопывает по стулу Фридера и говорит:
— Дадада!
И смотрит на Фридера. А Фридер смотрит на бабушку. Что с ней стряслось? Может, она сошла с ума?
— Дадада! — снова говорит бабушка, снова хлопает по стулу, а потом садится, кладет себе на тарелку хорошую порцию картофельного пюре и моркови и безмятежно принимается за еду.
— Мампф-пампф эббеле блууси! — говорит она и довольно гладит себя по животу.
И повернувшись к Фридеру, снова повторяет:
— Дадада! — и смотрит на его стул.
Фридер стоит, будто оцепенев. Такой он бабушку никогда еще не видел. Может, у нее чего-нибудь болит? Горло или еще что-то? Но на вид она совершенно здорова, она ест, она улыбается… и вдруг Фридер понимает. Бабушка говорит по-иностранному! С ним!
Одним прыжком он плюхается на свой стул, быстро накладывает себе пюре и ухмыляется бабушке:
— Мампф-дампф?
Бабушка усмехается в ответ, качает головой и говорит:
— Мампф-пампф! Маааампф-паааампф!
И Фридер повторяет:
— Мампф-пампф.
— Кики! — смеется бабушка и кивает.
Потом она говорит: «Блуууси!», и Фридер тоже говорит: «Блуууси» и начинает есть.
Он любит картофельное пюре. И морковку тоже.
— Кинкель-бринкель? — спрашивает он, показывая на морковь.
— Кики! — смеется бабушка.
— Блуууси, — смеется Фридер.
— Шнодд тирфраци-клатци бумм, — говорит бабушка и накладывает себе еще пюре.
— Тектектек, — говорит Фридер, наморщив лоб, и тянет миску с пюре к себе.
— Ха? — спрашивает бабушка, а Фридер, покачивая указательным пальцем, отвечает:
— Тектектек! Эле ибибиб!
— Кики! — говорит бабушка. — Улебумм ибибиб!
А потом хватает миску и вычерпывает из нее остатки пюре.
Фридер хихикает, водружает на гору пюре морковь, а потом запихивает все это себе в рот, огромными порциями.
Бабушка делает то же самое.
— Блуууси! — тянет она и улыбается Фридеру.
— Блуууси! — улыбается он в ответ.
Весь ужин Фридер и бабушка говорят только по-иностранному. Один лучше другого. До тех пор, пока бабушка не говорит:
