— Можно, я в спальню пойду?
— Да-да, ночью нужно спать, — Сергей постарался улыбнуться. — Давай, иди.
Ярослав аккуратно свернул покрывало, положил его на диван, и пошёл к двери. Потом повернулся и сказал:
— Вы зря свечи жжёте, тут лампа есть. Вон, на окне стоит. Видели?
— Видел, конечно, — отозвался Сергей. — Но то, Ярослав, свет электрический, а это живой огонь. Очищающий, успокаивающий. Настоящий, словом… Разве это можно сравнить с лампочкой? Это как реальная жизнь и её макет, примерно такая разница. Я понятно объясняю?
Ярослав пожал плечами:
— Понятно. Только мне всё равно, какой свет, лишь бы он был. А жизнь у нас тут всех не реальная — дерьмо, а не жизнь. Извините…
Сергея передёрнуло от этих слов. Ярослав был по-своему прав, но и не прав, совершенно точно. Несчастный домашний мальчик, у которого были мама и папа, уютная квартира, может, своя комната, свои книги, вещи… Теперь он здесь. Ничего не осталось, кроме мифической бабушки. Для него жизнь дерьмо. Сейчас…
— Gute Nacht! — сказал Сергей.
— GewiЯ, — пробормотал Ярослав и отправился в комнату.
Как складывается здесь жизнь этого мальчика? Отчего же он, такой с виду тихий, воспитанный, может назвать незнакомого взрослого дураком? Тем более не по-нашему, что вызывает обычно больше подозрений? Сцена в гараже, когда Сергей впервые увидел Ярослава, и фраза на немецком вдруг сложились воедино. Всё стало ясно. Это просто ревность. Ревность к другому, старшему мужчине… Влюблённый подросток.
Пощёлкивали, оплывали свечи. Сергей посмотрел на часы: половина второго. Нужно было браться за перевод…
Сегодня с двенадцати дежурила Фроська, поэтому после школы можно было уйти и прогуляться, не опасаясь, что попадёт. Ярослав так и сделал. Он давно выбрал себе место для таких прогулок: маленький берёзовый колок за гаражами. Там можно было сесть и посидеть, наслаждаясь солнцем. Там никто не толкался, не орал, не лез с вопросами. К тому же сегодня было тепло… В весеннем солнце чувствовалось ощущение жизни, которого так не хватало Ярославу. Весна всегда нравилась ему. Трава весной мягкая, шелковая, новорожденные листья на берёзах совсем маленькие, и пахнут не обычной городской пылью, а приятной, лишь в мае бывающей свежестью. Ярослав сел на поваленный старый ствол и прислушался. Вдалеке шумел город, когда-то родной, а теперь странный и настораживающий. Разве знал раньше Ярослав хотя бы вот об этой окраине, об этом березняке? И разве он может знать, куда ещё его забросит судьба?…
Ярослав размышлял о вчерашнем. Непонятный этот новый воспитатель — Сергей Фёдорович. Сидит по ночам, смотрит на свечи. Позвал и не ругался. По-немецки свободно говорит… Как-то странно для военного. А воевал он точно, да ещё и в горах. В Чечне что ли? Наверное, где же ещё! Там страшно, это Ярослав знал точно: по телевизору постоянно показывали то бои, где гибли солдаты, то украденных людей, то разрушенный Грозный. Если Сергей Фёдорович всё это видел, то и по ночам, наверное, не спит из-за этого. Ярослав вспомнил, как отец дома говорил, что те, кто воевал, потом долго не могут жить нормальной жизнью, и нервы у них не в порядке. Возможно, так и у нового воспитателя. Но вот стоит его бояться или нет? И, главное, добьётся ли своего Вика?
Ярослав подобрал с прелых прошлогодних листьев маленькую веточку и задумчиво сунул в рот.
— Брось эту гадость! — раздался громкий голос за спиной.
Ярослав машинально обернулся: позади него хохотала Женька, которой сейчас здесь быть никак не могло. Впрочем, она умела подкрадываться бесшумно, как кошка. И нигде нельзя было быть уверенным, что Женьки рядом нет.
— Что, испугался? — спросила она, бросив на землю пакет с тетрадками и присаживаясь рядом с Ярославом.
— Нет, — Ярослав пожал плечами и отвернулся. Он досадовал, что побыть одному не удалось. Хотя может это и к лучшему.
— А я тебя увидела и решила за тобой последить. — Женька сковырнула пятнышко ржавчины со школьной юбки и принялась обгрызать ноготь. — Так, блин, в школу неохота! А вот если ты пошёл бы со мной куда-нибудь погулять, я бы уроки пропустила.
Ярослав задумчиво посмотрел на Женьку. Прогулять школу, зная, что об этом завтра станет известно Вере Ивановне, было форменным сумасшествием. С прогульщиками в детдоме никто не церемонился: могли вообще запретить выходить на улицу, или пару недель не пускать с группой смотреть телевизор, или, что предпочитала Вера Ивановна, поставить полураздетым на несколько часов в каком-нибудь углу коридора. Что, конечно, казалось Ярославу диким и унизительным. А Женька готова пойти на это, только чтобы погулять с ним по городу? Сомнительное удовольствие.
— Нет, — сказал он, — не надо прогуливать. Вечером от Сергея Фёдоровича попадёт.
— Не-а, — беззаботно сказала Женька и мотнула головой так, что резиночка соскочила с волос и они растрепались, — он не злой. А Арнольда правильно в гараже зацепил. Потому что Арнольд — урод. И Лысый урод.
Ярослав вздохнул.
— Тебя послушать — все уроды…
— Все, — согласилась Женька, — кроме тебя. Ты умный и красивый. Хочешь жвачки?
Ярослав кивнул и взял у Женьки завёрнутый в облезлую бумажку квадратик. Жвачка была старая, засохшая.
— А меня на второй год оставят, — сообщила Женька спокойно, — так что какого фига мне на эти уроки ходить? Всё равно с сентября снова в седьмой класс.
Ярослав опять кивнул. Они с Женькой были ровесниками, и пятнадцать лет им должно было исполниться почти одновременно — в конце этого июня, но Ярослава ожидал второй год в девятом. Не из-за двоек, конечно, а из-за больницы, где он пролежал почти всю третью четверть… И единственное, чего ему хотелось от следующего учебного года — вернуться в свою спецшколу из этой окраинной, куда его запихнули на апрель-май, якобы из-за того, что он слабоват каждый день добираться до центра и обратно…
— Ты меня слушаешь? — вдруг насторожилась Женька, а потом зло добавила: — Или опять о Вике мечтаешь? Свихнулся ты на ней! А ей на тебя, между прочим, наплевать! Ты ей на фиг не нужен!
— Ну и что? — Ярослав посмотрел вверх — туда, где между ажурными берёзовыми листочками проглядывало небо. — Я никому на фиг не нужен. Что ж, и самому никого не любить?! А, Жень? Что-то ведь у человека должно быть, для чего он живёт. А если совсем ничего, тогда зачем?
Женька всё ещё злилась, но почему-то не уходила. И, наконец, выговорила:
— Ты мне нужен, дурак! Давай я буду вместо Вики. Давай возьмём и убежим куда-нибудь!
— Куда? — удивился Ярослав.
— Сначала в район, к моей матери, — мечтательно сказала Женька. — Только ненадолго, а то нас там менты загребут. А потом, Ярик, мы спрячемся!
— Где? — Ярослав смотрел на Женьку с опаской. Потому что несла та полную чепуху.
— В заброшенной деревне. Там дома есть, а никто не живёт. Вот и станем там жить. Там колодец есть, печку я топить умею…
— Женька! Ты с ума сошла? Ну и сядем мы там в этой твоей деревне, и что? Всю жизнь там куковать? Ради чего? А школа?
— Не всю жизнь, а до совершеннолетия, — уже тише сказала Женька. — А тебе так эта школа нужна?
— Конечно! Я учиться хочу! Чтобы переводчиком стать, надо очень много учиться. А потом я накоплю денег и уеду.
— Куда? — в свою очередь удивилась Женька.
— В Германию, к Инне Яковлевне, — сказал Ярослав.
— А зачем в Германии переводчик на немецкий? — спросила Женька.
Ярослав пожал плечами и сказал:
— Я буду ещё два языка знать, да и там могу другой университет закончить. Может, медицинский. Стану хирургом, как папа… Точно, Жень, я уеду. Я твёрдо решил. И Инна Яковлевна меня звала.
— Разве тебе здесь плохо? — Женька стала грустной и тихой, что бывало с ней редко.
— Не плохо, но… Понимаешь, Женька, у нас тут всё как-то… Не знаю, как объяснить. Вот в Германии, если делают машину, то там внутри есть такие специальные подушки, чтобы как бы ты не столкнулся, остался бы жив. А у нас человек сразу вылетает головой в стекло. Даже, если пристёгнут, всё равно может вылететь, — Ярослав сел на корточки, перебирая прошлогодние листья, которые рассыпались в его руках, и продолжил: — И так везде. У нас очень плохие дороги, Женька. У нас нет бензина для “скорых” и они могут приехать минут на двадцать позже, чем надо. Мой папа раньше сам работал на “скорой”, и я знаю, что иногда двадцать минут — очень много. И ещё у нас сильно пьют. Водитель “КамАЗа” тридцать первого декабря уже утром был пьян. Это что, нормально?
— Не знаю, — Женька пожала плечами. — Моя мать перед Новым Годом неделю отмечала. Весело было. Дядьки разные приходили. Некоторые даже конфеты приносили или газировку.
— Твоя мать не водила “КамАЗ”, — перебил её Ярослав. — Ладно, Жень, не слушай меня. Я наговорю всякого…
