– А для романтики можно и Кара-Бумбой назвать, сказала Зойка. - У тебя в школе спросят: «Ты где был летом?» А ты ответишь: «В лесу!» И не звучит. А когда скажешь: «В дебрях Кара-Бумбы!» - «О-о! - скажут ребята, и все начнут спрашивать: - Это что, пустыня или горы?» А на самом деле это под Москвой! Вот и весело! Только жалко, что здесь нет буйволиц!
– А корова не подойдет? - спросил я у Владимира Сергеевича.
– Да кто тебе позволит раздирать корову руками? - сказал Лешка. - Тут вмиг по шее накостыляют.
– Тише, тише, друзья! К чему весь этот шум? Я пришел к выводу: раз в дебрях Кара-Бумбы мы не можем найти буйволиц, так, значит, я сейчас отправлюсь в… Москву. Встречусь с вашими мамами и, если хотите, попрошу у них разрешения на ваше дальнейшее житье-бытье в шалаше.
Такого вывода никто не ожидал, и мы с Лешкой минуты две, пораженные, молчали. Потом я восхищенно сказал:
– Вот красота!
– Теперь дальше: мне сегодня очень нужно быть в нашем управлении. Там, может быть, уже готовы анализы. Кстати, я жду телеграммы из Красноярска. Вы останетесь здесь, в лесу, и будете охранять наше готическое сооружение, а я - три часа в Москву, три обратно. Это шесть часов. Плюс часа два на заход к вашим мамам. Да потом мне надо купить продукты. Это будет восемь часов. Следовательно, к шести-семи я вернусь назад.
– Нет, это уж дудки! - вскочил на ноги Лешка. - Я тоже еду, и к бабушке эти… Кара-Тумбы.
– Не Кара-Тумбы, а Кара-Бумба, - вежливо поправил его Владимир Сергеевич и обратился ко мне: - А твое мнение?
Я посмотрел на Зойку. Она сидела в уголке притихшая, с настороженным взглядом, направленным на Владимира Сергеевича. Над ее головой, на еловых иголках, висели серебряные капли. Я знал: стоит Лешке показаться в Москве, в этот лес он больше никогда не вернется, значит, и меня одного тоже не отпустят. И следовательно, до будущего лета я больше не увижу Зойку.
В Москве я стеснялся звонить ей по телефону. Мне, правда, много раз хотелось заехать в ее школу на велосипеде, но ее школа была очень далеко от нашего дома, а мама мне разрешала кататься только в пределах наших переулков. И я никуда не ездил.
– Ну и трус же ты какой, Алешка! - вдруг сердито сказала Зойка. - Если б я жила в вашем дворе, я бы всем девочкам рассказала, какой ты человек.
– Рассказывай на здоровье! И кому хочешь! А на самом деле я не трус, а разумный человек. И все девчонки меня поймут. А в щелчки вы с Юркой и в Москве сможете сыграть.
– Очень нужен ты девчонкам, чтобы они тебя понимали!
Владимир Сергеевич зорко посмотрел на нас и сказал:
– Время для прений истекло. Все ясно, Юрка, вот тебе карандаш и бумага, пиши маме записку, а ты, Лешка, можешь ехать со мной.
– И ты поедешь? - спросил я Лешку.
– Конечно, поеду, - ответил он.
– Такой стал, да?
– Такой…
– Ну ладно, езжай, езжай к мамочке! Мы еще когда-нибудь поговорим на эту тему!
Я написал на бумажке:
«Ма! Я живу очень хорошо у Зои на даче. Ты не беспокойся. Нашему Владимиру Сергеевичу, который тебе принесет записку, дай каких-нибудь продуктов и немножко денег. Целую тебя крепко.»
– А ты, Лешка, - сказала Зойка, - можешь поцеловаться с любым фонарным столбом. Мы разрешаем.
– Кто это «мы»? - спросил Лешка.
– Я, например, и Юра.
– Ха-ха! Тили-тили-тесто - жених и невеста!
Эти слова для меня были очень обидными, и по ним я понял, что Лешка идет на разрыв со мной: дескать, бог с ним, с этим Юркой! Проживу без него. А уж напоследок насолю! И мне также хотелось сказать Лешке что-то очень обидное. Ведь не я же первый начал эту ссору!
Но пока Владимир Сергеевич доставал из рюкзака свой паспорт, пока зашнуровывал тапочки (он ходил по лесу босиком), я увидел, что на Лешкином лице появились тяжелые переживания: ехать ему или не ехать?
– Ну-с, до вечера! - сказал Владимир Сергеевич, пожимая мне руку. - С огнем не баловаться. Если хочешь, позволяю тебе пообедать у Зои. Встреча будет здесь, около шалаша.
– Есть! - ответил я по-военному.
Лешка подождал, пока Владимир Сергеевич скроется в гуще, а потом, схватив бумагу и карандаш, быстро нацарапал своей маме записку и стремительно побежал за ним…
Владимир Сергеевич не приехал к нам в шалаш ни в семь, ни в восемь, ни в девять часов вечера. Мы с Лешкой пообедали у Зойки, а поужинали у Сашки Косого. Тетя Груня дала нам по куску ржаного хлеба собственной выпечки и по два сырых яйца. Потом мы вернулись из деревни к шалашу и зажгли костер.
Что произошло с Владимиром Сергеевичем, я никак себе не мог представить. Попал под автомобиль? Свалился с поезда?
– А может быть, он получил у наших мам продукты и удрал, а мы тут, как дураки, сидим в лесу и ждем? - говорил Лешка, помешивая в костре палкой. - Ведь мы же его совсем не знаем!
– Ну как не знаем? Знаем! - сказал я. - Фотографии смотрели, этот самый… талисман.
– А документы он тебе свод показывал?
– Не-ет…
– Ну, вот видишь, а ты говоришь, что знаем. А может быть, у него там в паспорте стоит штамп. «Жулик»?
– На жулика он не похож, - сказала Зойка.
– А по лицу трудно узнать человека, - ответил Лешка. - Вот попробуй определи меня, какой я, хороший или плохой?
– Я-то уж тебя как облупленного знаю, - сказал я. - Ты серединка-наполовинку! У тебя семь пятниц в неделю.
– А Зойка какая?
– Зойка хорошая.
– А почему ты так говоришь? Потому, что вы знакомы с ней с прошлого года. И ты ее родителей знаешь, и как она учится. А с Владимиром Сергеевичем мы ведь только вчера познакомились. И что мы о нем скажем? Ничего!
– А по документам тоже нельзя судить о человеке, сказала Зойка. - Есть только один самый хороший способ узнавания: надо с человеком пуд соли съесть. Но сначала все равно нужно доверять людям. И не бояться их.
– Ой какая философка нашлась! Доверять! Надо и проверять!
– Ладно, не волнуйся, - сказала Зойка. - Я за него ручаюсь!
Если бы не Зойка, мы с Лешкой в лесу ни за что бы не остались. Здесь было страшно. За кустами чудились какие-то звери и бородатые люди. То тут, то там, казалось, кто-то тяжело дышал и посапывал.
Наш шалаш находился в глухом ельнике. До деревни было километра с полтора, до станции лесом - километр. Ни дороги, ни тропок поблизости не было. Лишь невдалеке от нас под пригорком возле кладбища журчал родник.
Мы просидели в лесу до десятичасовой электрички. Она прострекотала вдали, тоненько просвистела и затихла около станции.
И вдруг до нашего слуха донесся далекий-далекий крик:
– Э-ге-ге-ге-ей! О-го-го-го-о!
– Владимир Сергеевич! - воскликнула Зойка. - Честное слово, это он! Слушай, Юрка, бежим встречать его! Он, может быть, что-нибудь несет. А ты, Лешка, подкинь в огонь хвороста!
Мы помчались по кустам к Владимиру Сергеевичу.
Да, да, это был он! Весь увешанный кульками, авоськами, бумажными свертками. Это был он, наш Владимир Сергеевич, уставший и запыленный и - честное слово! - в эту минуту самый родной человек.
Владимир Сергеевич распределил между мной и Зойкой свои свертки, положил себе на плечо свернутое одеяло с подушкой, и мы весело зашагали к шалашу.
– Ну, как вы тут прожили без меня? - спрашивал Владимир Сергеевич. - Не волновались?
– Волновались! Еще как! - ответил я. - Мы думали: ну куда вы делись?
– А я там, в Москве задержался. Малость не подрассчитал со временем. И я тоже волновался: как вы тут?
– А вы наших мам видели?
– Видел! Вот они и держали. Тут они такой надавали всякой всячины, что я еле-еле донес. До вокзала такси пришлось брать. Я им говорю, что нам ничего особого не надо, а они: «Надо!»
– А когда они велели приехать?
– Это я потом все подробно расскажу. Вот сядем у костра. А эта Тина Львовна, ой, смешная! «Владимир Сергеевич! Родненький, родненький! Вы Лешу своими глазами видели, да? У меня прямо все сердце изболелось! Зачем я его отпустила?» А я отвечаю: А зачем вашему сердцу болеть, он парень уже взрослый, себя в обиду не даст!»
И вдруг впереди, в темноте, мы услышали отчаянный крик Лешки:
– Караул! Спасите!
– Что за чертовщина? - удивился Владимир Сергеевич и на мгновение остановился. - Спаси-ите! - опять завопил Лешка.
Тут Владимир Сергеевич рванулся на голос.
Я тоже побежал за ним и летел, не чуя под собой ног. За мной неслась Зойка.
Что с Лешкой? Режут? Убивают? Вот тебе и отдохнули на даче!
К моей великой радости, Лешка был жив. Только он стоял около шалаша с выпученными глазами и трясся так, будто сию минуту вылез из проруби.
– Ты что орал? - подскочив к нему, спросил Владимир Сергеевич.
– Ч-черное и м-мохнатое… - еле выдавил из себя Лешка.
– Что черное?
– М-мохнатое! - опять отвечал Лешка. - Оно вышло и з-зарычало, А п-потом ускакало.
– Ну, медведь, что ли? - возбужденно спросила Зойка.
– Нет, не м-медведь, но на четвереньках… А л-лица нет.
– А может быть, это тебе показалось? - спросил я.
– Честное пионерское, не вру! - поклялся Лешка.
– Странно, что бы это могло быть? - задумался Владимир Сергеевич. - В лесу… в темноте…
