- Как же ты отгадал? - прошептала Нина. - Что это такое, Сергей? - Она боялась спугнуть это колдовство даже дыханием, положила руку на грудь, опустила длинные, с загнутыми кончиками ресницы. Впадинки на ее щеках стали еще глубже, и лицо Нины показалось Сергею как никогда красивым.
- Не знаю, как я почувствовал. Нина, я загадал и не ошибся в цвете, значит, в том, загаданном, тоже не ошибусь!..
- В чем, Сережа?
- Вместе узнаем...
- Когда?
- Не знаю.
Они смотрели друг другу в глаза и продолжали разговор без слов. Переглядки были понятны только им двоим. Феликс решил нарушить пантомиму.
- Молитва атеиста! Это же редкое зрелище! - Феликс прищелкнул пальцами и молниеносно вычертил в воздухе какие-то загогулины. - Алло, прошу дать подсвет.
Мы наблюдаем феноменальный цирковой номер. Отличное оконце для "Прожектора". И как дивно эта сценка кадрируется! Назар, прихорони четки для антирелигиозного реквизита.
... Все это было похоже на сказочный сон: и необычайностью происходящего, и замедленностью действия и непостижимой заданностью и заранее известным исходом...
- Нина, а ведь все это уже было когда-то!
- Опять загадки. Ты уже говорил как-то про это. И потом ты сейчас устал, и, пожалуй, надорвался. Сережа, ты болен!
- Печь. Шуба. Четки. Ты и я... И голубинка эта в нашей судьбе. Было это уже, было, черточка в черточку!..
- Когда и где это могло быть? - не совсем понимала, но догадывалась Нина, о чем говорил Сергей. - Этого не могло быть. Не может быть повторения одной жизни...
- Было... Зачем-то время снова возвращает... Взгляд Сергея стал спокойным, но в нем была сила, заставившая Нину не только вслушиваться, но и как бы всматриваться в слова, которые рождались в его взгляде и были зримым отражением мыслей. Неужели Сергей верил в то, что говорил? Все это могло быть только порождением воспаленного воображения, до крайности обостренной чувствительности. И ничего не было удивительного, что на Сергея Брагина накатило такое в парильне, где можно было коптить воблу, колбасы и окорока, а не только тихонько впадать в уничижение и даже сходить с ума... У Нины были все основания сомневаться в здравом рассудке Сергея, и ей хотелось уйти, но его взгляд приковывал ее внимание, и она боялась даже подумать о Сергее плохо, потому что он мог разгадать ее мысли.
- И котенок тогда так же вот ловил в лужице звезду!.. А ты, Нина, стараясь не обидеть меня, так же вот сожалею-чи глядела на мой вспотевший лоб, - Сергей становился хуже сумасшедшего; он опасно покорял своей лихорадочной убежденностью и видел гораздо больше, чем мог видеть и понимать обыкновенный человек. На него действительно накатило какое-то странное наваждение. А разноцветный, шалый Фомка гонялся по лужице за одинокой плавающей звездочкой, упавшей с неба. Сергей обошел сторонкой котенка и сказал: - Сейчас может кто-то закричать в ночи...
Они прислушались. Прошла минута. Вторая... И вдруг спокойно и очень обдуманно, а главное - подготовление заголосил осел. Поорал, икнул два раза и снова заорал, как будто в себя, во внутрь, захлебываясь. Это колдовство на вислоухом осле было уже совсем потешным.
- Отгадал, Брагин! - поздравила Нина чревовещателя, но не посмела даже улыбнуться. Все же это была какая-то дьявольщина, в которой надо было разобраться.
- И тогда так было...
- Пусть, - согласилась Нина. - Ты не отдохнешь, Сережа? - спросила Нина как можно проще. - Только прямо говори, не стесняйся. Пойдем ко мне в комнату. Тихо и одни побудем... Хочешь? Ты тогда умолял...
Сергей посмотрел на нее скучно, и сожалеющая улыбка еще более опостнила его усталое и похудевшее лицо. Взгляд его, минуту назад энергичных, волевых глаз блуждал по желтеющим в бледном свете предметам.
- Вдвоем и тихо... И это уже было, Нина. Тень прошедшего...
- Говори, да не заговаривайся, Брагин! - обиделась Нина. - Что у нас было? Уж не думаешь ли ты, что я навязываюсь?..
- Я говорю о волнах времени...-Сергей никак не хотел отпускать болезненное видение, воспаленное осиянье времени. Он стоял и улыбался.
- Если ты не дурачишься, Сережа, то болен. И не спорь, у тебя затмение, - Нина стала более строгой.
Сергей пытался было снова сбить ее с толку, но она не хотела этого добровольного головокружения. Лишь на минутку покорилась видению, вдумалась в навязчивые слова Сергея и тут же увидела опасную глубину этой химеры. Она не хотела витать в сферах, в которые залетел каким-то чудом Сергей, видимо, перенагревшись в печном аду. Но и лгать она не могла. Чтобы Нина не думала сейчас про Сергея, она не могла сказать, что все это он делал притворно. Будет время и Нина попытается спокойно разобраться в приступах такой вот проникновенности зрения у Сергея, но, как и сейчас, не сумеет ничего толком объяснить, хотя и читала не раз про навязчивые идеи, про давно знакомые, как бы повторяющиеся видения. Но в чем Нина сейчас была права, так это в том, что Сергей смертельно устал, нервно надорван, а, может, и болен. Если бы не Феликс Лимонов, ей, пожалуй, удалось бы увести Сергея в ту самую светелку с фанерной дверью и раскладушкой, в которой утром он застал Нину спящей.
- Не только любопытства ради, вы должны пояснить: почему задержались в этом термосе и какой инок одолжил вам четки? Если бы вам удалось вытащить из печи копченого сига или мою будущую тещу, я бы не удивился, но увидеть четки!.. Не иначе - на вас шуба факира.
- Давно известно, что нет чуда без покрывала. На мне шуба получше, чем у мудреца Кемине. Она полна... не только заплат, но и чудес. В левом ее кармане оказались четки, нашелся кусок брынзы и вот эта свистулька.
- Туйдук! - больше других удивился находке кочегар Шабасан. - Мой. Вот где оказался!
- Нашлась дедушкина потеря! - засмеялся Мамраз.
Чабанский голосистый туйдук, обыкновенную камышинку с ладами Сергей посмотрел на свет и отдал Шабаса-ну, а вторую руку держал в правом кармане шубы, и когда вынул ее, то все увидели какой-то металлический, матово-красноватый кругляшок.
- Еще чем одарила шуба-самобранка? - не утерпел Феликс, засучивая рукава, чтобы принять от фокусника таинственный предмет.
Показав пятачок, Сергей однако не отдал его никому, продолжая держать на ладони.
- Монетка? - маялся и сгорал от любопытства Феликс.
- Награда, - с глубокой задумчивостью ответил Сергей Брагин. - За Будапешт. Чеканная медаль. Чья бы?..
На общей памяти за последнее время на Семиглавом Маре сменилось три династии ночных сторожей, и каждому из них шуба служила безотказно, постепенно обрастая заплатками. Первым в "сторожевой династии" был пожилой курд Вахаб. Ему и принадлежали перламутровые четки. Недолго пользовался залатанным кожухом и Шабасан. Он тоже знал про четки, однако не трогал их, считая чужое добро неприкосновенным. В придачу к четкам он оставил в кармане шубы туйдук, подаренный ему отцом в их последнюю встречу на берегу Каракум-реки, куда ездил Шабасан после флотской службы.
Так уж повелось: новый обладатель шубы хранил ее как зеницу ока, а с ней и память о тех, кто оставил в ней свое тепло. Третьим владельцем, самым ревнительным и грозным, был не кто иной, как Фалалей Кийко.
- Знамо, Фалалея эта медаль, - подтвердила преемница Кийко, шумливая Степанида Маркеловна. - У него их, почитай, полная грудь...
Прошло не меньше часа горячей печной операции, а в ночи словно ничего не изменилось за это время. Налетал то горячий и сухой, а то сыроватый, с длинными космами ветер. Он мыкался между пустыней и морем и не мог нарушить ни протяжности ночной тьмы, ни всполохов ночных светляков, разбросанных по озеру, но больше всего скопившихся вокруг печной громады. Чтобы не затеряться в ночи бесследно, ветер голосил, шумел в железных дебрях построек, около оторванных листов крыши, и.дико бесновался на открытой площадке, где коротали ночь добытчики. Тут он был заметнее, чем в открытом поле, на каменистом озере и в пустоте темного неба. Незримый странник становился невольным участником событий и даже помощником. Своим мохнатым помелом ветер очищал площадку от жара, срезал у печи ее пышущие лизуны и окатывал разгоряченных ребят упругими струями, пропитанными солью морских волн, запахом водорослей, дурманом степной полыни и дымком чабанских костров. У бекдузского ветра чудесный букет. Тяжело и бессловесно ворочаясь в душном склепе, ребята думали о нем и ждали встречи с ним. Выбравшись на волю, первым делом подставляли ему лицо, грудь, ловили ртом и загребали ладонями... Пожалуй, ребята делали это непроизвольно, ища избавления от удушья, и это для них было спасеньем. Но кочегар Шабасан узрел в этом слепое преклонение перед природой, и потребовал от Нины Алексеевны чуткой заботы об охране здоровья. Шальной ветер хотя и пользительный, но не очень-то он пробирает. Шабасан, потирая свой бугристый, широкий лоб, сразу же нашел этому вопросу веское обоснование.
