— Ты слышал, что я тебе толковала? — Это снова бабушка.
— Нет.
— А то, что экскурсия в воскресенье. В Дорогое поедут. В музей. Хочешь?
Кивнул машинально: да… И постепенно, медленно стал соображать: «Дорогое… Музей… Да это ж по дороге на Фалалеево!»
* * *
Странные есть места на свете, честное слово! Дыра дырой, а именуется Счастливым, или Славным, или еще каким-нибудь… Ласковым. Интересно, кто эти названия придумывает?.. Сидят, наверно, карандаши грызут…
Дорогое, куда Ивану ехать, той же породы. Когда-то, впрочем, было там большое село, Зубово называлось. В те времена речка еще не пересохла и мельница на ней стояла. А теперь каких только производств не затевали здесь местные руководители — все упиралось в воду. Нет воды.
Неохотно селились в Дорогом, однако селились. И всё вдоль дороги. Скучная такая деревня получилась — дорога пыльная, ухабистая, а по обе стороны в один ряд — дома. За домами — огороды, за огородами — сараи… Тоскливая картина.
И печальная такая дорога идет через это бывшее Зубово — пылит всегда, даже если никто по ней не едет, даже если ветра нет — пылит. И вороны в черных болоньях кружат над нею, высматривают свое в пустом поле…
Вот это невеселое место и назвали Дорогим.
Не то в Фалалееве! Там дома словно в прятки играют. Один за бугорком, другой за ивами, третий в лощинке, четвертый на горку выпрыгнул — водит! А пятый за его спиной спрятался…
Однако, справедливости ради, надо сказать: есть в Дорогом краеведческий музей. Жаль только, лежит Дорогое в стороне от главных асфальтовых дорог, а потому посетителей в музее маловато. (Между прочим, еще про ихнюю дорогу: местные люди утверждают, будто ее когда-то еще татары пробили…)
По редким весенним и летним выходным колхозы со всей округи организуют в Дорогое экскурсии. На машинах, в автобусах, с гармонями да баянами — едут культурно проводить досуг.
Сколько там длится экскурсия — полчаса, час от силы, — а потом, на поляне перед Дорогим, вернее перед Дороговским музеем, — пляски, песни, пир горой!..
На такую вот экскурсию и поехал в крытом грузовике Иван Моторихин. Бабушка дала ему узелок с едой и даже — что с ней поделаешь! — перекрестила на дорогу.
* * *
— Вы видите перед собой, товарищи, четыре времени года. Это весна. А вот зима… А это осень… С помощью чучел и декораций — обратите внимание — представлена характерная фауна и флора нашего края… Что ты, мальчик, спрашиваешь? Сами, сами делали. Все сами. И чучела, и декорации — сами.
Учительница биологии в Дорогом — бывалая тетка. В охотничьих сапогах, в прожженном ватнике, лицо коричневое, а когда морщинки у глаз расправляются, видны незагорелые полоски. От ватника пахнет костром, лесом.
— Однажды к нам прилетела ласточка из Африки, из Южной. Как узнали? Очень просто — по кольцу. Обратите внимание, здесь представлены различные кольца, которыми кольцуют птиц… Обратите внимание, товарищи! Эти лосиные рога нашли в лесу наши школьники. А вот верхняя челюсть мамонта. Ее нашли на реке. Ребята прыгали с нее, думали, камень. Потом разглядели случайно…
Иван тихонько погладил шершавую кость. То же сделали другие.
— Этот каменный топор — эпохи неолита. Наша экспедиция нашла его в Сухове. А вот рыболовные крючки десятого, одиннадцатого веков… Обратите внимание, в наших водоемах водилась тогда необычайно крупная рыба!
— Да-а, — протянул кто-то рядом с Иваном, — рыбеха будь-будь!
Иван обернулся и даже вздрогнул от радости: рядом с ним стоял Коля-депутат, фалалеевский шофер.
— Коля!
— Никак Ванька моторихинский!
Коля молодой, прошлой осенью из армии. Коля культурно ходит — на работе всегда при галстуке. Машина у него самая большая — «Колхида». А почему «депутат»? Вот почему.
Однажды Коля зашел по делу в кабинет к председателю колхоза, Павлу Терентьичу. А того куда-то вызвали. Вот заходит Коля в кабинет и садится за Павла Терентьича стол. Мальчишество, конечно, но все же интересно, как это председатели за столом сидят. Оказалось, ничего особенного — как дома за обедом, так и тут. Только это наш шофер развалился на стуле — стук в дверь. Хотел Коля вскочить, да не успел. Дверь открывается — входит бабка. Бабка эта подходит к столу и говорит: «Мил человек, помоги. Который день прошу бригадира дрова подвезти из лесу — не дает лошадь, окаянный! Одна я осталась, сыновья на фронте погибли!..» Коля вскочил, успокаивает бабку: «Мамаша, не волнуйтесь, мне это пара пустяков!» Коля-то решил, она к нему персонально, как к шоферу, обращается. Итак, выводит Коля свою бабку на крыльцо, сажает в «Колхиду», едет с нею на указанное место, грузит дрова, привозит к дому, складывает, между делом чинит электроприборы, еще что-то по мелочам. Бабка шустрит, смеется, ставит на стол что бог послал…
А через несколько дней у председателя депутатский прием. Сидит Павел Терентьич в своем кабинете, ждет посетителей. Слышно, как муха летает, а посетителей не слышно. Павел Терентьич выходит в коридор — видит, сидят старухи. «Мамаши, — приглашает Павел Терентьич, — кто крайняя — прошу!» Старухи сначала молчат, но вот одна, самая вежливая, говорит так:
«Ты, батюшка, сиди работай, мы тебе мешать не будем, мы молодого депутата ждем». — «Какого еще молодого?» — удивляется Павел Терентьич. «А такого, с машиной. Большая машина! «Страхида»!» — «Постой! — говорит Павел Терентьич. — Ничего не понимаю. Какая «Страхида»?»
И тогда рассказывают Павлу Терентьичу про некую бабку Матрену, которой давеча молодой депутат дрова привез на своей «Страхиде»… «На «Колхиде»?!» — догадался Павел Терентьич. «На ей, на ей!» — закивали старухи радостно.
К вечеру про Колю-депутата знало все село. Коля на прозвище не обиделся. Напротив, ходил важный и важно, со значением улыбался.
* * *
…И вот сейчас Коля-депутат стоит рядом с Иваном Моторихиным в Дороговском музее и дивится на древние рыболовные крючки.
— Слушай, а рыба-то в древности глупая была…
— Почему? — спросил чернявый парень, Колин корешок, тоже фалалеевский, имя его Иван забыл…
— Как почему? На такой здоровый крюк только дура и клюнет!
Ивану приятно рядом с Колей. Свой! Наконец-то — свой! Приятно вдыхать запах его старенькой кожанки, смотреть, как откидывает он со лба вьющуюся соломенную прядь, слушать, как свободно ведет разговор.
В последней комнате музея на столе лежала большая амбарная книга — «Для отзывов и впечатлений».
Коля сел за стол, раскрыл книгу на чистой странице, расправил ее широкой ладонью, оглядел перо, нет ли грязи на нем, и написал четким высоким почерком: «Сегодня мы посетили Дороговский музей, о котором раньше не могли и подумать. Это просто мысль, экзотика и даже больше. Шофер…»
Коля расписался. Передал ручку чернявому. Тот вывел жирно: «Крановщик…» Подпись была, как у Коли, неразборчива. Коля сказал:
— Давай, Моторихин.
Иван взял ручку. Написал имя, фамилию. От последней буквы пустил завиток вниз.
— Напиши, кто ты есть, — сказал Коля, — ученик такого-то класса.
Иван вздохнул про себя. Написал: «Ученик седьмого класса».
Ниже всех подписей Коля-депутат вывел аккуратно: «Жители села Фалалеево». Ну, а за это Иван готов был Колю расцеловать.
— Эй! — крикнули за стеной. — Айда волчат смотреть!
— Волчат! Волчат смотреть!..
Через окно Иван увидел, как, прыгая через несколько ступенек, бегут во двор ступинские ребятишки, как торопятся за ними взрослые.
— Айда и мы! — позвал Иван.
Коля-депутат шел через двор широким неторопливым шагом. Иван пошел так же. И почувствовал себя внезапно таким счастливым — да-да! — несмотря ни на что, счастливым! И решил: «Буду всегда так ходить».
На краю двора у дощатого сарая толпились ребятишки и взрослые. У боковой стены двое мужиков ладили большую клетку.
Вежливо раздвигая народ локтями, Коля-депутат пробился к самой двери. Спутники — за ним. Проем двери — от земли и по грудь Ивану — был забит досками. Верхом на загородке сидел мальчишка, Иванов ровесник, лохматый, с нахальными туманными глазами.
— Не пихайсь! Не ори! — Мальчишка обращался к толпе так, словно перед ним был один, но ужасно беспокойный человек. — Животным действуешь на нервы! Они у меня пугливые!
Иван протиснулся между Колей и крановщиком к самой загородке и, выпростав голову, раньше чем увидел что-либо, почуял: ой, тошнехонько! И нос зажал. А Коля-депутат сказал над ним непонятное слово, наверно заграничное, служил-то он в ГДР, научился там.
— Амбре-е! — сказал Коля-депутат.
В глубине сарая, тесно прижавшись друг к другу, на коротких и кривоватых лапах стояли два широколобых, широкогрудых щенка. Они в упор смотрели на Ивана. Рыжеватая их шерсть золотисто поблескивала в сумраке сарая. На полу валялось что-то страшное, черное, в красных пятнах. Баранья голова, что ли. А пол-то, пол…
