Митя прямо спросил:
— Антон Семёнович, вы чего это?
А тот:
— И вовсе не краской а тушью. И совсем не рисую, а в каллиграфии упражняюсь. Большое искусство, к твоему сведению. И не каляки, а иероглифы. Тут, между прочим, стихотворение. Только японское, называется — «хайку». Вот послушай:
Старый пруд.
Прыгнула в воду лягушка.
Всплеск в тишине.
Митя сказал:
— Хорошее стихотворение. Только не стихотворение. В стихах рифма бывает. Там чудеса, там леший бродит, русалка на ветвях сидит: пойдёт налево — песнь заводит, направо — сказку говорит.
Антон Семёнович головой покачал:
— Не рифма главное, а впечатление. Сказать многое в короткой строке.
Бабочкой никогда
Он уж не станет…
Напрасно дрожит
Червяк на осеннем ветру.
Вроде правда, нет рифмы, а только жаль червячка сделалось. Хотя он, возможно, вредитель. Капусту портил.
— Грустно, правда? Видишь, как передано настроение? А ещё время года желательно упомянуть:
Важно ступает
Цапля по свежему жниву.
Осень в деревне.
Митя сказал:
— Вылитая завстоловой. Но наши стихи всё-таки лучше, которые с рифмой. Только их писать трудно, не то что японские. С японскими кто хочешь справится:
В зале через «козла»
Скачет физрук одинокий:
Лето пришло.
Как, нормально?
Антон Семёнович сказал, что нормально. По всем японским поэтическим правилам. И что он это иероглифами запишет. Потом в рамку вставит и физруку непременно подарит, к окончанию учебного года.
Митя пообещал:
— Я ещё сочиню!
И книжку взял у Антона Семёновича, почитать, — со стихами поэта Басё. Весь вечер читал. А с утра начал японскими стихотворениями говорить. Прямо в постели:
— Откуда вдруг такая лень?
Едва меня сегодня добудились…
Шумит весенний дождь.
Потом за завтраком:
— Аромат пшённой каши
Мне ноздри щекочет.
Где ж масло?
Потом в школе, на рисовании, вместо вазы с цветами иероглиф в альбоме изобразил. И Женьке Петрову сказал:
— Художник ты так себе,
Но этот твой вьюнок —
Он, право, как живой!
Чуть по шее от лучшего друга не получил. Пришлось сборник показывать, поэта Басё. Это ведь он написал про вьюнок, хотя — вот ведь что удивительно — с Петровым вообще незнаком.
На большой перемене, в обед, все минтай отварной с рисом ели. Один Митя сказал:
— Как сладки
Рыба фугу и суши
Майской порой.
И палочки для еды из карандашей себе сделал, как у японцев. Половину минтая на стол уронил с непривычки.
После обеда было литературное чтение. На дом стихи задавали учить. Наталья Сергеевна Митю вызвала:
— Расскажи нам, Печёнкин, стихотворение Пушкина «Зимний вечер».
Вышел Митя, откашлялся, стал рассказывать. Только из него вместо «Буря мглою небо кроет…» хайку какое-то выпрыгнуло:
— Скрыла небес синеву
Снежная буря.
Холодно!
Попробовал снова:
— Воет, как загнанный зверь,
Плачет ребёнком
Снежный буран.
Наталья Сергеевна выслушала и говорит:
— Тот, кто не выучил Пушкина,
Может садиться.
Двойку получит.
Тоже поэта Басё читала, наверное.
Митя ей:
— Рад перестать:
Не могу.
В голове одни хайку!
Тут Наталья Сергеевна обеспокоилась:
— Перенапрягся Печёнкин
К концу учебного года.
Здоров ли?
— Тьфу, — говорит, — заразное что-то. Раз начнёшь, потом не остановишься. Так сама скоро иероглифами в дневниках писать буду. Надо это дело скорей прекращать! Лечить тебя, Митя, придётся — от японской поэзии. Методом вытеснения.
Посадили Митю за учительский стол и читали ему весь урок стихи Пушкина — классом, по очереди. А когда в хрестоматии Пушкин кончился, то инструкцию к огнетушителю. И знаете — помогло. Отпустило.
Заодно теперь Митя лучше всех в школе знает, как огнетушителем пользоваться. И в случае пожара не подведёт.
Выдернув смело чеку,
Вверх отведи рукоятку.
Сопло направь на огонь!
Доброе дело
Собрала как-то завуч по воспитательной работе Валентина Борисовна четвёртые классы после уроков.
— У нашей школы, — говорит, — в пятницу юбилей. Тридцать лет. Предлагаю вам, четвероклассники, сделать школе подарок.
Все задумались: а какой? На день рождения ведь что дарят? Что-то приятное. О чём долго мечтали. А школы что любят? И мечтают — о чём? О ремонте столовой? Это запросто! Дайте краски и кисти — четвёртые классы не подведут!
А Валентина Борисовна продолжила:
— В честь юбилея пускай каждый сделает доброе дело. С класса как раз дел по тридцать получится. Штаб добрых дел — у меня в кабинете. Заведите себе по тетрадке и всё записывайте. А потом посчитаем: чей класс больше доброго сделал. Победителям — честь, слава и почётная грамота.
И пошли четвёртые классы добро творить. И Митя Печёнкин пошёл. В класс заглянул — а там девочки доску моют. В коридор вышел — там четвёртый «Г» вениками пыль поднимает. Вроде как подметают. Вышел во двор — и там народу полно. Бегают, прибираются. Доски таскают. Все дела разобрали!
Может быть, за воротами посмотреть?
Посмотрел — а там дедушка. Не какой-нибудь посторонний, а Митин собственный. Тоже Митя. Гуляет по улице. Воздухом дышит.
— Чего слоняешься? — спрашивает.
А Митя ему:
— Вот ищу, какое бы сделать доброе дело. В школе задали.
— Когда я был маленький, — говорит дедушка, — мы старушек через улицу переводили. И быстро, и не напрягаешься. Лучший вариант!
Посмотрел Митя налево, посмотрел направо: не видно старушек. То ли дел у них никаких, в магазины не надо, дома сидят. То ли просто попрятались. Знали, наверное, что четвёртые классы идут добро делать. Может, предупредил кто-нибудь.
— Дедушка, — говорит Митя так ласково-лаково, — а может, не только старушек? Может, дедушек тоже?
— Да без разницы, — сказал дедушка. После, конечно, сообразил — только поздно. Митя его уже через улицу перевёл, туда и обратно. Сразу два добрых дела! За себя — и за Стаса, который болеет.
Потом Женька Петров прибежал — потому что Митю в окошко увидел. У Женьки бабушка далеко, в деревне. Пришлось другу дедушку одолжить. Для доброго дела — не жалко!
Потом — Маркины, Ваня с Егором. Им тоже надо. И Оля с Сашей. И Валерка с Ильёй. А Катя Сухина на тротуаре с тетрадкой стояла, записывала: сколько добрых дел четвёртым «а» сделано. Семнадцать… Восемнадцать… Девятнадцать…
«Бэшники» «ашникам» обзавидовались. Всё дедушку у Мити выпрашивали. У них добрых дел — недобор, а дедушки своего нет. Чего только не предлагали: и конфеты, и скейт покататься. Только Митя не согласился. Дедушка всё-таки старенький, его беречь надо. Да и ругается! И чем дальше, тем больше. Пришлось домой отпустить. Жаль: ещё минут двадцать, и рекорд бы поставили по доброте.
Потом школьному дворнику помогли — белить яблоньки. Чтобы вредители не подобрались. Или зайцы. Митя в книжке читал: зайцы яблони любят обгладывать — если вовремя не побелить. Набегут стаей — и всё, нету яблоньки. Прямо не зайцы — пираньи с ушами.
