Бедная мама, она даже не подозревает, как несчастен сегодня её сын! Надо идти в школу, а я не смею. Вчера я ни одного домашнего задания не сделал. Если я пойду в школу, то нахватаю двоек и мама будет огорчена, ведь я обещал ей начать хорошо учиться. Нет, я не стану огорчать маму, лучше уж не пойду сегодня в школу.
Только вот — куда мне пойти? У мамы сегодня свободный от работы день, дома оставаться я не могу. Разгуливать по улицам в такое время опасно. Увидят! Может, пойти к Большому Сийму, он учится во вторую смену? Тоже нельзя, у него бабушка дома. Как я ни старался, ничего путного придумать не смог. Никто меня не спасёт! Я грустно вздохнул и надел пальто и шапку.
В это время мама спустилась в подвал за брикетом, вот тут-то в голову мне и пришла эта дурацкая мысль. Правда, в тот момент мысль эта не казалась дурацкой. У человека должно быть время, чтобы обдумать свою идею, а у меня его не было.
Я быстренько залез в платяной шкаф, не забыл прихватить с собою и портфель. Когда мама вернётся, она подумает, что я ушёл в школу. Так оно и вышло.
Я вздохнул с облегчением: теперь я спасён! Скоро мама пойдёт в магазин, потом отправится к тёте Хельге, а я вылезу из шкафа и стану читать. Ах ты, ёлки-моталки! Мама ведь собирается пойти с тётей Хельгой на выставку художников! Значит, обязательно полезет в шкаф за новым платьем.
Я стал нервничать. Прислушивался к каждому маминому шагу. И чего она без конца ходит, почему в магазин не идёт? Я бы вышел и спрятался в другом месте. Но мама словно и не думала уходить.
Мне сделалось жарко, спина затекла, потом и нога онемела. Я стал тихонько растирать ногу.
Учиться всё же куда легче, чем сидеть скорчившись в шкафу. Теперь онемела и вторая нога. Я чувствовал себя, как пан Юранд[1], когда крестоносцы засунули его в шкаф для пыток. Некоторое время я поиграл в этого героя, но игра была слишком похожа на правду, и мне быстро расхотелось играть.
Меня стало подташнивать и клонить ко сну. «С чего это так спать хочется», — подумал я, зевая, и словно провалился куда-то…
Очнулся я оттого, что мама трясла меня за плечо и брызгала в лицо водой. А какой у неё был испуганный вид!
— Что случилось? — спросил я, переходя из положения лёжа на полу в положение сидя.
— С чего это ты залез в шкаф? — спросила в ответ мама. — Я хотела переодеть платье, открыла дверцу — и вдруг из шкафа вываливаешься ты и шлёпаешься на пол. Ох и испугалась же я! Сердце до сих пор колотится!
Мне нечего было сказать в своё оправдание. И тут я твёрдо решил собраться с силами и на две-три недельки стать образцовым мальчиком, каждый день аккуратно выполнять домашние задания. После такого испуга надо маму и порадовать немножко.
Становлюсь благородным
Сейчас в нашей школе все ребята помешались на рогатках. Да наверное, не в одной нашей, только в некоторых школах рогатку называют иначе — стрекалка. Из неё хорошо стрелять бумажными пульками. У нас в школе дело дошло до того, что даже у девчонок есть рогатки, даже у Тихого Океана, а ведь она в нашем классе самая-пресамая пай-девочка.
Перед последним уроком я прицелился в Тойво. Но когда спускал резинку, Тойво наклонился, пулька лишь слегка задела его затылок и — рикошетом от стены — угодила прямёхонько в нос Майре. Майре испугалась и вскочила со скамейки. И получилось очень кстати! В этот момент всем пришлось встать, потому что в класс вошёл учитель.
Я до того разошёлся, что стрельнул ещё разок. Учитель услышал, как стукнула пулька, и велел тому, кто выстрелил, выйти и подобрать её с пола. Учителя всегда так: если ты сам сознаешься в своём проступке, тебя назовут честным мальчиком и замечание тебе в дневник записано не будет. Поэтому я смело вышел и поднял пульку.
Но едва я сел на место, как выстрелил Аарне. Вот ведь недотёпа! Больше уже нельзя было стрелять.
Учитель велел мне немедленно подойти к нему с дневником. Я пытался объяснить учителю, что стрелял не я, что я честный ученик и проступков своих скрывать не стал бы, но учитель не захотел меня слушать. Велел подобрать с пола все бумажные пульки, даже те, которые лежали там ещё перед началом урока.
Аарне сидел на своём месте и усмехался.
«Ну, погоди! — подумал я, — после уроков я научу тебя уважать честность!»
Когда уроки кончились, я спрятался за столбом у ворот школы и стал поджидать Аарне. Собирался, как только он появится, показать ему «индейца». Но возле самых ворот учитель обогнал Аарне, а я из-за столба не заметил этого и с воинственным кличем прыгнул прямёхонько в учительские объятия.
Учитель спросил:
— Что случилось? Что за номер ты опять выкинул?
— Х-хотел н-нап… н-напугать Аарне.
Учитель оглянулся и сказал:
— Иди сюда, Аарне, ребёнок хочет тебя напугать.
Все так и прыснули, только мне было не до смеха. Но злости во мне тоже не было. Я чувствовал, что я жертва. Жертва несправедливости. И тут мне вспомнилось, что это благородно — страдать за других, за своих друзей. Это — самоотверженность. Только великие люди способны на такое. Я пошёл домой вместе с Аарне и постарался на него не злиться. Но дома я засомневался, можно ли такое страдание посчитать за настоящее.
На уроке труда
В класс вошёл учитель и сообщил нам, что урока труда не будет, зато в четверг будет сразу два. Девочки станут делать бутерброды, а мальчики…
— …эти бутерброды съедят! — крикнул Председатель Колхоза.
Мальчики захохотали, Председатель Колхоза тоже смеялся.
Этот Председатель Колхоза — парень что надо! Он ничуть не обижается на нас за прозвище. Мы прозвали его так потому, что он собирается, когда вырастет, уехать в колхоз и стать там председателем.
В четверг девочки учились делать бутерброды и накрывать на стол, а мы мастерили щётки. У Тойво отец мастер по щёткам, он нам показывал, как пучки из капроновой щетины просовывать в дырки и закреплять на дощечке проволокой. Это проще простого. Щётки у всех получились на славу, и нас похвалили. Учитель сказал, что теперь нам будет чем оттирать с рук чернильные пятна.
Я рассмотрел щётку Председателя Колхоза. Две-три проволочки на ней были слабо затянуты.
— Тебя-то зря похвалили, — сказал я и легонько толкнул его в бок.
— Мне щётка не понадобится, у меня руки всегда чистые, — отпарировал он и, в свою очередь, толкнул меня.
Тогда я снова дал ему тумака, а он — мне, но он двинул меня так сильно, что я слетел со скамейки.
Отец нашего Тойво увидел это и сделал Председателю Колхоза замечание.
— Зачем же ты толкаешься!
— Он первый меня толкнул.
— Ишь какая у тебя железная бухгалтерия, — усмехнулся отец Тойво.
— У него бухгалтерия и должна быть железная, он ведь Председатель Колхоза, — объяснили мальчики.
К этому времени девочки уже накрыли столы и нас тоже пригласили.
Мы накинулись на бутерброды как стая голодных волков. Отец нашего Тойво хотел взять второй бутерброд, протянул было руку, но двое мальчиков, хотя рты их были ещё набиты, опередили его, и тарелка опустела.
Затем принесли печенье. Оно исчезло так же быстро. Мальчики рассовали печенье по карманам.
— Положи и ты в карман, — подсказал мне Аарне. Но класть уже было нечего.
Я понял, что наши ребята совершенно не умеют вести себя за столом. Мы начисто забыли о правилах поведения во время еды. Этому можно было бы и поучиться, но никакой еды на столах уже не оставалось. А без еды какое же учение!
Учусь на профессора
— Кто быстрее проплывёт стометровку, салака или чемпион мира по плаванию? — спросил я у папы.
Папа усмехнулся.
Не понимаю, что тут смешного? Я люблю науку и поэтому должен ко всему испытывать интерес. К примеру, я исследую, способны ли ногти вырасти длиною с палец.
Вообще-то знать всё на свете вовсе не обязательно, но я решил сделаться всемирно известным профессором, чтобы изобретать всякие машины. А на такую работу глупых не берут, и мне кажется, я должен ещё многому научиться.
Я стал тренировать свой ум, развивал мышление с помощью кроссвордов. Мышление развивалось, но умнее я от этого не становился, только без конца сам себя спрашивал, словно учитель, что я знаю и чего я не знаю. Пора было изучить какую-нибудь серьёзную науку.
И я взялся за папины книги. Уж они-то непременно сделают меня умным! Название одной книги было «Эволюция физики». Чуть ли не все слова в ней оказались знакомыми, но понять я ничего не смог, до того бестолково всё было написано.
— Ты ничего и не поймёшь, пока школьную физику на зубок не выучишь, — сказал папа.
«До чего же хитро всё устроено, — подумал я, — насильно заставляют зубрить школьные учебники! Но я не из тех, кто сдаётся».
