С кукольной кастрюлькой в руках Лида побежала к куче песка, насыпанного в загородке для малышей. Из песка нужно было сварить манную кашу. И вдруг позади Лиды закричали девочки:
— Ай, что это? Смотрите! Смотрите!
На бегу Лида оглянулась да как завизжит. Страх какой! Зверь невиданный несётся за ней, вот-вот схватит за пятку. Серокоричневый, на четырёх коротких лапах, с каким-то странным хвостом. Крыса огромная, что ли?
С отчаянным пронзительным криком, уронив кастрюльку, убегает Лида, а зверь не отстаёт, скачет за ней, круглым шерстистым задом подкидывает. Расплакалась Лида, вся трясётся, на скамейку лезет, скорей ноги поджимает. И, как во сне, слышит хохот:
— Маськи испугалась! Трусиха!
Женька этот Сомов! На лице восторг и насмешка. Так и захлёбывается смехом:
— Вот трусиха так трусиха! Это ж Масенька моя!
Схватил он зверюгу под передние лапы. Та свернулась калачиком вокруг его руки, только хвост висит.
Ребят откуда-то набежало. Обступили Женю.
— Это кто? Женя, кто это такой?
Лида стоит на скамейке, всё еще дрожит и шею вытягивает, засматривает через головы ребят.
— Это выдра! — с гордостью объяснил Женя. — На озере в лесу поймали. Маленькая была, вон какая выросла! — он повернулся к Лиде: — Чего ты её боишься? Её никто не боится.
Обиделась Лида и спрыгнула со скамейки.
— А я и не боюсь вовсе!
Женя нагнулся и пустил зверя на землю. Лида — прыг обратно на скамейку:
— Ой!
Все мальчишки, стоявшие вокруг, захохотали. И девочки засмеялись, а сами в сторону отбегают.
— Дурак! — вся красная, сказала Лида, стоя на скамейке.
— Труси-ишка-мамрышка! — запел Женя и припустился за выдрой. Она, смешно вскидывая зад, понеслась, покатилась куда-то по двору. Все ребята за нею побежали. Только Маня задержалась.
— Я и сама-то чуть не умерла со страху, — она вздохнула и медленно пошла за ребятами.
Из открытого окна на третьем этаже высунулась полная пожилая женщина и закричала:
— Женя! Неси домой выдрёшку! В подвал забежит, пропадёт.
Со своей скамейки Лида видела, как с серокоричневым клубком в руках Женя, окружённый ребятами, скрылся в подъезде.
Девочки вернулись, оживлённо рассказывая, как выдра глядела на них, как она два раза тихонько свистнула. Лиде было досадно, что она с перепугу не рассмотрела диковинку. И она сказала небрежно:
— Ну, и пусть! И очень надо. Еще с какими-то… выдренными крысами будет тут наскакивать на людей. Усатик этот! Из нашего класса.
Сказать по правде, Женя променял Шумика на выдру. Учительнице он не соврал: он, и верно, подарил своего пёсика дяде Косте. Но не получил бы дядя пёсика, несмотря на все просьбы, если бы не выдра.
Соседские мальчики-подростки принесли в шапке с озера серый пушистый комочек.
Бабушка ахнула:
— Это кто ж такой?
Женя тронул комочек пальцем. На него сверкнули две крохотные чёрные живые пуговки-глазки зверька.
— Ой, глядит, глядит! — закричал Женя.
— Недели две выдрёшке, — определил дядя Костя. — Эх, ребята! И зачем вы притащили эту малютку? Выкормить её трудно, мала больно. А назад положить — мать может не принять после человечьих рук; да и найдёте ли вы гнездо? Может, матка уже место переменила. Ну, давайте молоко и соску!
Соски в доме не нашлось. Дело было вечером, магазин давно закрыт. Не бежать же в районный центр в аптеку, на ночь глядя!
Ворча, дядя Костя приладил к бутылочке резинку от велосипедного насоса, вложил её в лягушечий рот зверька и осторожно наклонил бутылочку. Молоко из бутылочки медленно исчезало. Выдра жадно сосала.
Бабушка прониклась жалостью к лесной зверюшке, сама её поила молоком из соски, которую на другой день достали у одной колхозницы, по нескольку раз в день купала выдрочку в корыте, нежно бормотала над ней:
— Ах ты, моя масенькая, глупая, отняли тебя от матери.
Так выдру и прозвали Масенькой, Масей. Вскоре она уже пила молоко просто из блюдца, полюбила сырую рыбу и бегала по всей комнате. Когда Мася вылезала из корзины, где ей бабушка устроила мягкое гнездо, Шумика выгоняли из избы, чтобы он не обидел маленькую выдру.
Правда, раз и навсегда дядя Костя запретил Шумику трогать Масю. В первый же раз, как Шумик, болтая ушами, подскочил к выдрёшке и сунулся к ней своей мордой, дядя Костя схватил его за шиворот, пребольно ударил и коротко, строго приказал: «Назад!»
Такой непослушный в Ленинграде, Шумик охотно подчинялся дяде Косте. Дядя часто брал его с собой в лес и многому выучил за короткое время: носить за ним вещи, сидеть и лежать не шелохнувшись, бежать, внезапно останавливаться по приказу, отыскивать и приносить далеко брошенную палку и чучело дикой утки. При этом Шумик не смел ни разорвать, ни хотя бы немножко потрепать чучело.
— Псу цены нет, — говорил дядя Костя, — а вы его в комнатные болонки записали, в бесполезного дурня превращаете. Женя, будь другом, отдай мне Шумку! Хочешь, я тебе двухколёсный велосипед куплю?
— Так ведь он мой, Шумик, — Женя вздыхал. — А на велосипеде я и на Васином покатаюсь.
Незадолго до отъезда ленинградских гостей дядя Костя спросил Женю:
— Выдру-то повезёшь в Ленинград?
— А как же! — сказал Женя. — Ребятам покажу.
— Либо выдра, либо пёс, — сказал дядя Костя. — В одной квартире им не жить. Ты уйдёшь в школу, а они и погрызутся. А Шумка без охоты теперь затоскует…
Женя сердито сопел и обиженно оттопыривал губу. Ему было уже ясно, что Шумика придётся оставить. И за Масю страшно, да и Шумик слишком привязался к дяде Косте. По первому зову становится возле его ноги, да так прочно — за уши не оттянешь.
— Потом я себе пограничную овчарку заведу, — сказал Женя.
— Вот это дело! Это само собой! — весело поддержал племянника дядя Костя и потрепал его по плечу.
В ленинградской квартире Мася освоилась очень быстро. Она живо обегала и облазила все углы. Её темносерая сплюснутая голова с тупой мордой, широким ртом, напоминающим лягушечий, короткими круглыми ушами и живыми чёрными глазками неожиданно появлялась то из-под стола, то из-под шкафа, то из-под дивана. Ловко орудуя низкими ногами с перепонками между пальцами, как у утки, Мася взбиралась на диван, на стулья, на кровати. Со стула она карабкалась на стол, со спинки кровати на комод.
— Какие-то обезьяньи у неё повадки, — удивлялась мама.
И мама и папа очень дивились на выдру, когда Женя с бабушкой привезли её из деревни. У мамы кончился отпуск, и она вернулась в Ленинград раньше, чем появилась выдра.
Женя и его товарищи нарадоваться не могли на Маську. Особенно весело было смотреть, как она купается. Бабушка ставила посреди передней корыто с водой. Мася ныряла и резвилась, как рыбка. Она плавала и на животе, и на боку, и на спине, сложив на груди передние лапки и отталкиваясь от воды хвостом.
Когда Маську купали, Марья Сидоровна выходила из своей комнаты.
— Из воды-то не выскочит ваше чудо озёрное? — с опаской спрашивала старушка, издали засматривая в корыто.
В первый раз, когда Маська прошмыгнула возле её ног, Марья Сидоровна вскрикнула, побледнела и чуть не упала в обморок.
Женя соврал Лиде, что никто не боится Маськи. Два обитателя квартиры не могли преодолеть страх и отвращение к выдрёшке: Марья Сидоровна и кот Мурза.
Мурза был кот почтенный, длинношёрстый, от старости лохматый, как болонка. Шумику он когда-то надавал когтистой лапой крепких пощёчин. Щенок завизжал от боли, обиделся и больше к суровому коту не совался. Старый ленивец Мурза проводил дни в сладкой дремоте на диване и на креслах, снисходительно позволяя гладить и ласкать себя. И вдруг его покой был нарушен.
Ко всему, что привлекало её внимание, Маська бесстрашно мчалась на своих перепончатых лапах. Мурза безмятежно спал на ковре. Выдра увидела кота и стремительно понеслась к нему, опустив широкую голову и, как всегда на бегу, немного изогнув спину.
Кот поднял голову и на мгновение остолбенел. Его глаза, обычно сощуренные, превратились в два зелёных кружка. Он подобрался, зашипел и вдруг обратился в бегство. С неожиданным проворством крупными прыжками он достиг буфета и вспрыгнул на него.
Немного позднее, крадучись вдоль стены, кот вошёл в кухню и на почтительном расстоянии брезгливо смотрел, как выдра жадно съела рыбу из своей чашки, а потом принялась и за его блюдце.
Женя отнял у Маськи Мурзину еду и поставил её перед котом. Но Мурза отвернулся и пошёл прочь. Пришлось его кормить в комнате Марьи Сидоровны, куда Маська категорически не допускалась.
Кот почти совсем переселился к старушке, а по всей квартире ходил с опаской и спал только на возвышениях: на буфете, на комоде, на подоконниках.
