— Не подчиняйся, Назар! — завопил Рудимчик.
Я засвистел в два пальца и закричал:
— Гони-и-и их!
Мы ринулись на девчачью троицу, оттеснили ее и закрыли двери гаража.
— Хулиганы! Захватчики-колонизаторы! Это вам не пройдет! — доносились до нас голоса, а мы, упоенные победой, заулюлюкали и засвистели, забыв о хозяине гаража Демьяныче.
На наше счастье его не было дома. А когда мы спохватились и замолчали, то обнаружили, что девчонок не слышно. Мы открыли дверь и выглянули. В переулке до самого оврага было пусто.
Тут прибежал часовой Гошка Адмирал и доложил, что девчонки проплыли по курсу к жигаловскому двору. Мы снова прикрыли дверь и, рассевшись, как прежде, обсудили создавшееся положение.
Да, победа была одержана. Но что дальше? Девчонки не откажутся от мысли занять гараж. Это ясно. Только как они будут добиваться своей цели? Призовут на помощь усатого трубокура Демьяныча? Или нажалуются Викиной матери — тете Варе? Она, если захочет, выдворит нас отсюда в два счета!
— Объявляю чрезвычайное положение, — сказал Борис. — Устанавливаю круглосуточное дежурство. По первому признаку тревоги собирать всех. Знамя выставить!
Знамя было извлечено из-под досок. Мы застыли перед ним по стойке «смирно», сказали «Сила — Победа» и решили разойтись до вечера, если раньше не объявит тревоги часовой. Первым часовым оставили Назара Цыпкина.
А Рудимчику Борис дал задание разведать, что предпринимают девчонки. Главный Связной, конечно, стал сдаваться, что получил такое задание. Я хотел посоветовать, как лучше разузнать планы врага, так он заявил:
— Ты хоть и в пятом классе, а в разведке ни разу не бывал, так что помалкивай.
— Ах ты Мышонок! — возмутился я и шлепнул его по затылку.
Он отбежал и высунул язык.
— Ну, погоди! — погрозил я кулаком и пошел домой, чтобы сразу записать все это в дневник.
Вечером Главный Связной опять примчался ко мне и сообщил, что пришла Римма. Вожатая с завода.
— Разнаряженная. В белом платье. С серьгами в ушах. А говорит тоненьким голоском.
— А ты хотел, чтоб она басом говорила? — спросил я.
— Не в этом дело, — ответил Рудимчик.
— А в чем?
— А в том, что они поругались.
— Кто?
— Девчонки.
— С вожатой?
— Не с вожатой, а сами. Вика и Люська.
— А вожатая при чем?
— Она как раз ни при чем, — ответил Рудимчик и таким ответом окончательно вывел меня из себя.
Я побежал к Назару Цыпкину — узнавать подробности.
Но зря я сердился на Рудимчика. Он передал все точно. Девчонки действительно поссорились, а вожатая Римма, хоть и разнаряженная и с серьгами, не сумела их примирить и вообще оказалась совсем ни при чем, потому что не знала, как поступить с гаражом.
Вика требовала немедленно «изгнать хулиганов», то есть нас. А Люська ей возражала. Она говорила, что если изгнать «захватчиков» — то есть нас! — то мы будем мстить и никакой общей пионерской работы на улице не получится. Римма не знала, чью сторону принять, кого слушать, и растерянно бормотала: «Девочки, давайте решим, девочки». А сама ничего не решала.
Обо всем этом мне рассказал Назар Цыпкин, которого я застал в холодном подполе. Сменившись с поста, Главный Пират проявлял фотопленку. Я сидел с ним, пока не замерз, а потом мы вылезли на свет, и он, высоко поднимая руки над головой, просмотрел пленку, с которой стекала на пол вода. Просмотрел и сказал:
— Как у черта в животе.
Сразу послышался голос его бабушки из соседней комнаты:
— Назик, так не говорят.
Я давно понял, почему он хорошо знает, как надо правильно говорить. Если бы и меня дома поправляли после каждого слова, я бы тоже говорил все правильно, как профессор. А Назарова бабушка почти профессор. Все время сидит за своим столом и пишет научный труд. И поправляет Назара.
Это ему даже надоедает. Вот и сейчас он увел меня подальше от бабушки, в кухню, и я тоже взглянул на фотопленку. Она была совсем черная-пречерная, как будто Назар беспрерывно щелкал в подполе или снимал одну полярную ночь, даже без северного сияния. А я знал, что он снимал нас в яркий солнечный день.
— Передержка, — объяснил он и, взяв аппарат, повел меня за собой. — Давай сниму тебя с другой экспозицией. Надо, понимаешь, разную диафрагму пробовать. Светосила ведь тоже разная…
С тех пор как ему купили аппарат, он не сделал еще ни одного путного снимка, но все специальные термины говорить научился.
Мы охотно становились сниматься, поэтому и сейчас я послушно пошел во двор и встал около кустов сирени, у забора. Назар нацелился на меня ФЭДом, а я застыл не шевелясь. Но тут по голой ноге у меня заползала муха и стало щекотно. Я все-таки, не моргая, глядел в объектив, пока не стало совсем невтерпеж. Тогда я лягнул себя другой ногой — хотел ударить по мухе. А Назар в этот миг щелкнул. И, отведя аппарат от носа, сердито закричал:
— Что ты вертишься, как на костре! Кадр испортил.
Мне сделалось обидно — как будто без меня он этих кадров не портил. Но я не стал спорить и сказал, залезая поглубже в сиреневые кусты, где не летают мухи:
— Давай еще! — Только тут ветер качнул одну из веток, и она хлестнула по моему лицу. А он опять щелкнул. — Это же ветер! — сразу завопил я, боясь, что он рассердится, но он махнул рукой:
— Ладно, ходи без рожи, с одним туловищем.
— Неизвестно еще, будет ли и туловище, — съязвил я.
— Много ты понимаешь, — огрызнулся он и умолк: за кустами сирени, за забором, послышались девчоночьи голоса.
Назаров двор находится рядом с жигаловским, с Викиным. Так вот из Викиного дома вышли девчонки, и с ними тетя Варя, и какой-то черноволосый парень в очках, и еще одна девчонка в белом платье, с серьгами в ушах. Мы с Назаром сразу догадались, что эта с серьгами и есть вожатая Римма. Только плохо ее разглядели, потому что она повернулась к нам спиной, когда они все медленно пошли от крыльца.
Но то, что мы услышали и увидели, нас просто поразило.
— Не теряйте больше времени, — сказала тетя Варя. — Поскорее открывайте свой пост.
— Теперь откроем, — уверенно ответила Вика.
А Люська забежала вперед, загородила дорогу и громко сказала:
— Но это неправильно — выгонять ребят!
— Делайте, как лучше, — сказала тетя Варя. — Лишь бы был пост.
И, проводив всех за калитку, пошла назад к дому.
Мы с Назаром бросились со двора, чтобы узнать, о чем еще будут говорить девчонки и вожатая.
Люська и Маша-Рева шли по тротуару, а за ними — рядом с Риммой — шла Вика и сердито выговаривала Люське:
— Что ты хочешь, чего добиваешься?
Черноволосый очкарик в широченных брюках шел сзади.
Люська опять встала всем поперек дороги.
— Ну, давайте хоть поговорим с ребятами, давайте!
Вика-Жига засмеялась:
— Не хватало еще кланяться! Да мы действуем совершенно законно — с ключом. И у нас есть вожатая. А я начальник штаба. Вот сейчас же и пойдем. А если ты не хочешь, обойдемся без тебя.
— Вот-вот, — сказала Люська. — Это ты хочешь все делать без всех. Только зачем нужен пост, в котором никого не будет?
Вожатая прикрикнула:
— Перестаньте, в конце концов! Никак не думала, что вы такие недружные. — Она повернулась к Люське. — Не разводи смуту. Поспорила — и хватит. Мы не должны зависеть от неорганизованной массы уличных мальчишек. — Она первая двинулась по тротуару дальше, и все пошли за ней. Все, кроме Люськи.
— Ты что же? — удивилась Маша-Рева.
И тогда опять все остановились, глядя на Люську, а она не ответила и медленно пошла совсем в другую сторону.
Вот это да! Вот это нас с Назаром и поразило больше всего. Сама затеяла историю с ключом, сама раздобыла ключ, а теперь?
— Ну, что ж, — сказала Римма, кладя руку на Викино плечо. — Пошли.
Только в этот момент заговорил черноволосый парень в широченных брюках.
— Подожди, Римма, — сказал он. — Тут что-то не так. — Он замялся, посмотрел на девочек. — Поговорим наедине?
Вика и Маша побежали вперед, а парень взял Римму под руку и повел по улице.
Больше мы с Назаром не могли ничего услышать. И сразу выскочили из калитки, чтоб поскорее рассказать Борису, какие у девчонок пошли разногласия и распри. Пробегая мимо двора Черданихи, я свистнул, по никто не отозвался. Тогда мы помчались к гаражу. И едва обогнули палисадник с густыми деревьями перед домом пенсионера Демьяныча, как увидели… Люську. Она стояла около гаража и кого-то ждала. Увидев нас, она обрадовалась.
— Ой, мальчики, вы не знаете, где Борис?
— А зачем он тебе? — подозрительно покосился Назар.
— Ну, надо. Дома у них никого нет. Я стучала. И здесь нет. Тоже стучу, стучу.
— Стучу, стучала, — передразнил я. — Не стучать надо, а вот так! — Заложив пальцы в рот, я изо всей силы засвистел над ее ухом — она даже отшатнулась, зажав уши ладонями.
