— Где ж побывал он?
— Ох, и не перечтёшь всего! У императора в Царьграде служил, с неверными в Африке дрался, в Иерусалим на поклонение святым местам ездил, богатства накопил видимо-невидимо и престол свой норвежский вернул себе!
— И не забыл Елизавету Ярославну?
— Где там забыл! Он всё время про неё одну думал, для неё песни сочинял, целых шестнадцать песен! Сама греческая императрица Зоя в него влюбилась, отпускать не хотела, а он всё равно ушёл, в Киев воротился! К сестрице снова посватался и золотое ожерелье, что Зоя подарила, ей отдал!
— Теперь-то уж согласилась она!
— Как не согласиться! Столько лет любит, на всё для неё шёл. А песни какие ей поёт! Вот в одной говорится: «Мы видели берега Сицилии и, плавая на быстрых кораблях, искали славы, чтобы заслужить любовь русской красавицы!» Или вот другая: «Увы! Я люблю, а та, которую я люблю, русская девушка, пренебрегает моей любовью!» И всё про неё, про неё! И к каждому слову приговаривает: «Звезда ты моя, Ярославна!»
— И что ж, увезёт он её?
Анна вздохнула.
— Увезёт, конечно. И Анастасия к мужу в Венгрию уедет… Видно, так нам на роду написано. Опустеет наш терем девичий, одна я останусь. Что-то мне суждено? А может, обойдётся, дома замуж выдадут? Больно неохота на чужбине век свой скоротать. Женись, что ли, на мне, Андрей!
— Какая ты мне жена, Ярославна, — засмеялся Андрей, — разве отдадут тебя за меня? Да и сама-то ты не пошла бы…
— Верно, не пошла бы… не такой мне муж нужен…
— Знатный да богатый, да звания царского?
— Разве в этом дело? Пусть хоть и бедный и незнатный, да чтоб любил меня, как Гаральд Елизавету, чтоб ради меня ко мне посватался, а не для родства с князем Киевским…
Андрей молчал. Он знал, что не сбудутся мечты его подружки. Отдаст её князь Ярослав в ту страну, с какой союз будет полезен. Кто с девичьими грёзами считаться станет? Потонут они в жизненной реке, как венок бедной Предславы…
День был весенний, ласковый. Солнышко грело уже по-летнему, не то чтобы тучки — и облака на него не набегали. Цвело всё в Киеве да радовалось. Ребятишки по улицам чуть не раздетые носились, и звонкие их голоса долетали до самого княжего терема.
Хмур сидел только князь киевский Ярослав. Заботы его одолели. Неладно складывались дела для дочери Анастасии.
Давно уже прибежали на Русь Эндре Венгерский, наречённый княжны, и его два брата — Бела и Левенте. Смута да раздоры начались в Венгрии, быть бы юношам убитыми, да тётка Премислава спасла. Была она княжной русской, шепнула племянникам: бегите-де к Ярославу, поможет…
Ждал князь — не образуется ли само? Не утихнет ли? Однако ж не слыхать доброго. Сидят в Венгрии короли разные, сидят не подолгу, промеж себя из-за престола враждуют. А Анастасия чуть не с рождения Эндре обещана. Княжеское слово ломать не след. Да и полюбили они друг дружку. Однако ж за изгнанником бесправным тоже дочери Ярославовой быть не годится.
— Дозволишь ли войти? — раздался низкий, красивый голос.
— Входи, входи, Ирина, — обрадовался Ярослав, — когда ж тебе к мужу доступы не было?
Красавицу шведку Ингигерду, которую он звал Ириной, князь нежно любил. Да и не зря. Не по-женски разумной слыла княгиня киевская. Хоть горда, а к бедным милостива, мужу советчица верная, детям — мать, хоть и любящая, да строгая…
— Слово сказать тебе хочу, — проговорила она, садясь.
— Говори, Ирина. Об чём слово твоё?
— Об Настасье…
— Сам сижу — об том же думаю…
— Что надумал-то? Делать надо. Доколе девку томить станем?
— Ты что скажешь?
— Венчать их пора.
— А после что?
— Известно — что. Посылай дружину, добывай зятю престол. По праву он ему достаться должен, по наследству. Быть Настасье королевой венгерской. Иль не так вы с отцом Эндре решали?
— Так-то так…
— А раз так — ждать боле нечего. Извелась девка, да и Эндре темней тучи ходит. На тебя одного вся их надежда…
Ярослав крепко задумался.
Год с той поры пролетел. Весёлой, богатой была свадьба Анастасии. Звенели колокола всех церквей киевских, рекой лились мёды старые, счастьем сияли лица молодых супругов. А через неделю после свадьбы тронулся в дальний путь поезд большой. Эндре с братьями впереди дружины скакали, Анастасия с девками услужающими в возках ехали, сзади монахи из Лавры тащились. Их Ярослав для поддержания в дочери веры православной послал.
Отправились престол да славу воевать!
И вот — нет вестей. Что-то там, как? Удача ли, беда ли? Какова судьба дочери?
Хмурится князь Ярослав, потемнела, словно каменная ходит княгиня. Нет вестей…
Ранним утром всполошились киевляне. Мальчишки, что рыбу на зорьке ловили, прибежали ровно шальные. Кричат: «Войско, войско идёт!»
А какое войско, откуда? Тихо всё на Руси, нет ни с кем войны. Бросились к терему княжескому. Ярослав уж услыхал, послал гонцов. Недалеко пришлось гонцам скакать, разом воротились, а с ними — и старшой из того войска. У крыльца соскочил с коня, упал князю в ноги.
— Ивашка, — закричал князь, — ты ли?!
— Я, батюшка, я!
— Что у вас? Говори скорей!
— Всё у нас ладно, княже! Со смутьянами венгерскими бились, их одолели, зять твой королём поставлен, Анастасия Ярославна королевой стала.
— А вас всех Эндре домой отпустил?
— Нет, малую толику оставил для оберегу. Да и переженились там некоторые, — засмеялся Ивашка, — больно красовиты, вишь, девки венгерские!
— Письма не привёз?
— Как не привезти? Получи, батюшка!
Завёрнутый в богатую, хоть изрядно уж перепачканную парчу, свёрток перешёл из рук гонца в слегка дрожащие от волнения руки князя. Выбежавшая на крыльцо Ингигерда склонилась вместе с мужем над развёрнутым свитком.
Писала сама Анастасия, крупными, детскими буквами. Писала, что устроились они с мужем в красивом дворце эстергемском, что народ радостно приветствовал Эндре, а смутьяны поубегали, кое-кто погиб, и что великое спасибо шлют король и королева венгерские батюшке-спасителю, князю Ярославу Киевскому…
— Ну вот, бог миловал! — от всей души молвил князь. — Полно теперь тебе изводиться, Ирина! — ласково обнял он жену за плечи.
Вечером почитай что во всех домах киевских шёл пир горой. Встречали-привечали дорогих гостей, воротившихся со славой дружинников.
И в тереме княжеском поднимали кубки за счастье, за удачу молодой королевской четы — Эндре I Арпада и супруги его, Анастасии Ярославны, княжны киевской…
Одна дочь оставалась ещё незамужняя у Ярослава. Одна до поры жила в тереме княжеском — Анна.
Глава IX. МАТЬ ГОРОДОВ РУССКИХ
— Андрей! Постой, не беги, слово сказать хочу!
Андрей обернулся. К нему торопливо подходил красивый, стройный юноша. Из-под богатого малинового плаща виднелись голубая рубаха с золотым оплечьем и красные штаны, заправленные в зелёные сапоги. На светлых кудрях лихо сидела парчовая шапка с бобровой опушкой, а лицо очень напоминало Анну.
— Ну, здравствуй Всеволод, пятиязычное чудо! — засмеялся Андрей.
Всеволод изумлённо взмахнул длинными, пушистыми, ну чисто девичьими ресницами.
— Как ты меня назвал?
— Аль не знаешь? Тебя так народ зовёт. Ведь ты, верно, на пяти языках говорить можешь?
— Верно…
— Так чему ж удивляешься? Видно, не зря ты всегда из нас самым прилежным был. Недаром тебя Илларион нам в пример ставил!
— Да-а… Анна-то меня за это поколачивала…
— Так она терпеть не могла, чтоб кто-нибудь над ней возвышался.
— И теперь не больно любит…
— А колотить больше не колотит?
— Скажешь тоже! Разве девка посмеет!
— Смотря какая девка… Ну да ладно. Что ты сказать-то хотел?
— Андрей, батюшка приказал иноземным гостям город наш показать и объяснить, что потребуется.
— Каким же гостям-то?
— От тётушки Доброгневы из Польши письмо привезли. Ты ведь говоришь по-польски?
— Да не очень.
— Ну, всё равно, можешь и по-латыни. Батюшка с ними на латыни беседовал.
— Сам-то ты чего же?
— Мне велено со шведами да с англичанами на лов ехать. Медведя брать. Любопытно им, вишь. А ты уж с поляками погуляй. Да вот они и сами идут!
Представив Андрея двум важным, богато одетым иноземцам, Всеволод убежал.
— С чего же начнём, панове? — спросил Андрей.
— А это как пану угодно. Лишь бы всё в знаменитом вашем городе повидать, чтоб было о чём дома рассказывать.
— Ну, ин, пойдёмте к Днепру, поглядите на корабли наши!
С изумлением рассматривали поляки тесно прижатые друг к другу боками десятки торговых кораблей. С оглушительным шумом летели на берег бочки и ящики. На разных языках кричали и ругались, наблюдая за разгрузкой, их владельцы — купцы. Оборванные грузчики, словно шутя, перебрасывали друг другу тяжёлые тюки.
