Что-то он нервничал. И поглядывал на Катьку. Как бы невзначай — типа хотел завязать шнурки, а тут взгляд упал. Но Катька на него никакого внимания не обращала, она была занята обсуждением маршрута с Озеровым. Я смотрел в окно, ничего интересного.
Тряслись мы почти час. Остановились.
— На выход! — принялся командовать Озеров. — Стройся! На первый-второй рассчитайсь!
Мы выползли на волю. Меня слегка покачивало, Упырь вообще за вагон держался.
— Прибыли! Отдыхайте, разминайте кости. Потом разгружайтесь. После обеда сходим к Филькину ручью, затем ночёвка. Кроме того, вы можете воспользоваться прекрасной возможностью: я имею в виду, мальчики — направо, девочки — налево! Только подальше!
Озеров рассмеялся.
Мне направо не хотелось, я уселся на насыпь, стал щёлкать семечки.
Катька руководила. У какого-то паренька, я его не знал совсем, разошёлся по дну рюкзак, он зашивал его, а Катька стояла рядом и поучала. Озеров тоже что-то объяснял собравшимся вокруг него ребятам. Упырь бродил кругами, поглядывал то на меня, то на Катьку, то в лес. Побродив так пару минут, уселся рядом со мной.
— Чего ты к ней не подходишь? — осторожно спросил он.
— А, — беспечно отмахнулся я, — надоела… Всё равно ничего не получается. У неё запросы, сам знаешь. Ей герой нужен, а я вообще в метеорит не верю.
— Так ты что, больше не хочешь с ней дружить?
— Нет, наверное, — я мрачно поглядел на дрезину. — Не знаю…
— Зря, — с сочувствием сказал Упырь. — Зря…
— А… — Я махнул рукой. — Пускай…
Опять засвистел Озеров. Что он всё время свистит, разговаривать, что ли, совсем разучился?
Озеров собирал всех в круг. Ага, понятно, сейчас обрушится очередная лекция.
Так оно и оказалось. Озеров дождался подобающей тишины и поведал:
— Сейчас я расскажу вам про наши замечательные провалы. Итак. Провалы — это уникальные природные образования, представляющие собой типичные карстовые разломы. Многие считают, что в провалах заключён ключ к разгадке тайны метеорита. Многие считают, что в провалах лежит даже сам метеорит. Это не так. В провалы было организовано уже несколько экспедиций, и знаете, какая самая интересная находка?
— Какая? — спросили туристы.
— «Запорожец». Старый «запорожец». Так что в провалах нет совершенно ничего интересного… Кстати, что такое карст? Кто знает?
— Я! — крикнула Катька. — Я знаю. Карст — это результат вымывания известковых пород водой. Это подземные пещеры, подземные реки, выходы на поверхность, колодцы…
— Вот именно, спасибо, — остановил Катьку Озеров. — Так вот, провалы — это как раз всё, что перечислила наша Катерина. Это довольно опасное место даже для профессионалов, а без специального оборудования туда вообще нечего соваться. Тут кто-то спрашивал сегодня про провалы, так я хочу сказать, что к ним мы не пойдём. К тому же должен вам сказать, что совсем недавно возле одного из разломов было обнаружено капище…
— Чего? — не расслышал Упырь.
— Капище, — повторил я.
— Поэтому туда ходить не следует. Наш музей сейчас подал заявку на открытие полевых исследований, так что в следующем году мы, возможно, сможем это всё разобрать. Конечно, нужна подготовка. Поэтому приглашаю всех в наш кружок.
— А курганы? — спросил кто-то. — Скифские которые?
— На курганы мы, безусловно, едем, — ответил Озеров. — Состав группы утверждён, это ребята из краеведческого кружка.
— Я тоже, наверное, поеду, — шепнул мне Упырь. — У меня допуск есть.
Я промолчал.
Археологи, блин…
— Ещё о провалах, — сказал Озеров. — Провалы стали объектом мифотворчества. Что про них только не выдумывают, я не буду вдаваться в подробности. Повторюсь, существует упорное заблуждение, что будто бы именно в одном из провалов и лежит метеорит. Это миф, не более. Человек, который, предположительно, знал, где упал метеорит, — я имею в виду, разумеется, Секацкого, — так вот, Секацкий ни разу не упоминает в своих записках о провалах…
— Ловко гнёт, — прошептал я Упырю. — Секацкий ни разу не упоминает… Да он специально, может, не упоминает. Может, он как раз не хотел, чтобы в провалах искали. Я, конечно, в метеорит не верю, но мне лично кажется, что Секацкий не очень желал, чтобы этот метеорит нашли.
— Почему?
— Как почему? Если бы он нашёл метеорит, его бы немного попомнили, а потом забыли бы. А так его уже несколько поколений помнят, так он живее всех живых. Понятно? Не, Секацкий не дурак.
— Так что провалы — это всего лишь провалы, — закончил Озеров. — И я всем, повторяю, всем категорически не рекомендую к провалам соваться. Понятно?
«Понятно» Озеров сказал в этакой бандюганской манере, разве что пальцы не загнул.
— Понятно! — дружно ответил народ.
— Вот и хорошо. Здесь мы устроим привал. Расставляйте палатки! Те, у кого нет своих палаток, могут получить в дрезине. Потом будем разжигать костры…
Народ кинулся устраиваться.
У нас своя палатка была. В смысле у Упыря. Какая-то непростая — шедевр финского палаткостроения, одним словом. Я хотел помочь, но Упырь сказал, что он сам разберётся. Во-первых, у него есть инструкция, во-вторых, ему интересно.
Тем лучше.
Я вернулся к линии. Встал на рельсу, повернулся спиной к западу. Загадал: если дойду до ста шагов — всё получится. Рельс был тёплый, кривой и узкий. Маслянистый ещё. Я шагал, покачивась, как балерина на проволоке. Некоторое время у меня получалось, но долго я, конечно, не удержался. Соскочил на пятьдесят седьмом шаге.
Всё равно всё получится. Я упрямо прошёл сто шагов. Потом ещё сто. Потом решил прогуляться ещё немного. Сходил, наверное, на полкилометра, захотелось побыть одному.
Побыл. Посидел на рельсе, птичек послушал, они душевно так пели. Чёрной смородиной подышал — вдоль линии над канавами растекались душистые заросли. Наломал молоденьких веточек, к чаю. Вернулся.
К Катьке. Надо было подойти, холст требовал последнего штриха.
Она разглядывала что-то по карте.
Я улыбнулся.
— Что надобно? — спросила неприветливо. — Мозоль натёр? Пластырь нужен?
— Не, не нужен. Вы на самом деле на провалы не собираетесь?
— Не собираемся. Мы же не дураки. А тебе-то что?
Катька сощурилась.
— Да нет, ничего, я-то во всю эту байду провальную не верю. Денис просто интересуется…
Я кивнул в сторону Упыря. На всякий. Вдруг она забыла, кто такой Денис.
— Я знаю, он к нам подходил.
— Про провалы спрашивал? — как бы невзначай осведомился я.
Катька не ответила.
— Чего-то он как-то… — я покрутил пальцами в районе головы. — Ладно, проехали.
— Что проехали?
— Да ничего. Просто. Ты как думаешь, найдём метеорит?
Катька фыркнула.
— Ладно, — сказал я. — Пойду. Может, в субботу в кино сходим?
— Ыгу, — загадочно ответила Катька. — Вали отсюда.
Упырь ковырялся с бечёвками, стержнями и колышками. Палатку надо было поставить правильно. На самом краю. Специально.
— Подальше от этой дуры, — объяснил я ему.
Упырь понимающе кивал. Только с палаткой у него дело совсем не ладилось, заплёлся в шнурах. Ну, короче, дело не покатило, пришлось мне на помощь ему спешить.
Мы установили палатку рядом с сосной, затем Озеров опять всех созвал, и они рванули на Филькин ручей ловить раков.
А я нет, не хотелось мне, дежурил по лагерю.
Вернулись все уже ближе к сумеркам, раков не добыли, но довольные — о-го-го. Упырь тоже доволен.
Я развёл костёр, подвесил котелок с водой, накрошил в него смородиновых веток. Мы сидели и пили чай. Упырь был каким-то напряжённым, то и дело обжигался, а потом стал замачивать в кружке тульский пряник. А потом ещё умотал куда-то, к другим кострам, и неожиданно вернулся с гитарой.
Я раньше на гитару ходил, — сообщил он. — Ну, на классическую, конечно, но тот, кто освоил классическую гитару, тот после хоть на балалайке сыграет. Я много песен знаю…
Упырь подстроил гитару и принялся бренчать.
Это был всему миру известный рокерский репертуар, и про дурачка было, и про «всё идёт по плану», и про пачку сигарет, и про «милая моя, солнышко лесное» — всё, что надо. С костром всё что угодно покатит. Впрочем, и пел и играл Упырь хорошо, к нам даже подсели девчонки от соседних костров, штуки три. Слушали, смотрели на Упыря с восхищением. Девчонки всегда любят тех, кто на гитарах умеет.
Пел Упырь хорошо, но это уже ничего не решало.
— Давай спать, Денис, — сказал я.
И в подтверждение зевнул громко, так, чтобы всему лесу стало понятно, что спать я хочу смертельно.
Девчонки стали ныть и уговаривать, тогда я сказал, что они могут делать всё, что им заблагорассудится, а я лично — спать. Я спать хочу.
Они ещё долго сидели. Упырь пел, девчонки хихикали. Долго. Я даже, кажется, уснул по-настоящему.
